Кабирия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кабирия
Cabiria
Жанр

пеплум

Режиссёр

Джованни Пастроне

Продюсер

Джованни Пастроне

Автор
сценария

Габриэле Д’Аннунцио
Тит Ливус
Джованни Пастроне
Эмилио Сальгари

В главных
ролях

Лидия Кваранта
Умберто Моццато
Бартоломео Пагано

Оператор

Сегундо де Шомон
Джованни Томатис
Аугусто Батальотти
Натале Кьюзано

Кинокомпания

Итала

Длительность

123 мин

Бюджет

$210 000

Страна

Италия Италия

Год

1914

IMDb

ID 0003740

К:Фильмы 1914 года

«Кабирия» (итал. Cabiria, 1914) — немой итальянский художественный фильм Джованни Пастроне, прообраз жанра «пеплум».





Сюжет

Действие картины начинается в конце III в. до н. э. в Катании (Сицилия), в поместье римского патриция Батто. Извержение вулкана Этна превращает город в развалины[примечание 1]. Патриций считает, что его единственная дочь Кабирия погибла. Однако девочку, спасенную её кормилицей Крессой, похищают карфагенские пираты.

Идет Вторая Пуническая война. Ганнибал переходит Альпы. Римский патриций Фульвий Аксилла шпионит в Карфагене вместе со своим рабом, непобедимым великаном Мацистом. Главный жрец карфагенского храма Молоха — Картало — покупает на невольничьем рынке Кабирию, чтобы принести её в жертву своему богу[примечание 2]. Однако кормилица Кресса уговаривает Аксиллу спасти ребенка (дарит ему кольцо, ранее украденное ею в сокровищнице Батто). Мациста, похитившего девочку из храма, преследуют карфагеняне, и он прячется в саду, где принцесса Софонизба соглашается укрыть её от жрецов. Благодаря численному превосходству преследователи побеждают Мациста и приковывают его к мельничному жернову, в то время как Аксилла отплывает в Рим.

Несколько лет спустя Кабирия, забыв о своем происхождении, становится под именем Элиссы прислужницей Софонизбы. Она участвует в сложной интриге между Софонизбой и двумя соперниками: Масиниссой и Сифаксом. Отец Софонизбы, Гасдрубал, отдает её замуж за Сифакса, хотя она уже помолвлена с Масиниссой.

Тем временем римский флот нападает на Сиракузы, союзника Карфагена. Архимед наводит зажигательные зеркала на вражеские корабли, и они загораются. Участвующего в этом сражении Фульвия Аксиллу подбирают сицилийские рыбаки. Они узнают кольцо, которое он получил от кормилицы Крессы, и отводят пленника к Батто, который, конечно, очень рад тому, что его дочь возможно ещё жива.

В Африке сталкиваются войска Сципиона (которому помогает Масинисса) с одной стороны и карфагенянами (которых поддерживает армия Сифакса) с другой. Фульвий Аксилла вновь отправляется шпионить в Карфаген. Там он освобождает Мациста, но затем они оба попадают в плен к солдатам Сифакса. Во время этих приключений они снова освобождают Кабирию из храма Молоха, которую Софонисба таки сдала жрецам. Фульвия и Мациста освобождает Массинисса, возглавивший атаку римлян и пленение Сифакса. Софонисба, встретившись с Масиниссой, просит его спасти её и не дать римлянам перевести её вместе с Сифаксом в Рим. У Масиниссы вновь разгораются чувства к прекрасной Софонисбе и он немедленно женился на любимой им еще невесте, полагая, что этим спасет её от римского плена. Когда Сципион высказал ему по этому поводу своё неодобрение, Масинисса, не будучи в состоянии расстаться с Софонисбой и не желая её выдать римлянам, поднес ей кубок с ядом, который она выпивает. Перед смертью Софонисба признается, что Элисса — это Кабирия и дарит её Фульвию.

Художественные особенности

Характерная черта сценария фильма — многоплановость действия. Действие развертывается почти одновременно в Карфагене, Нумидии, Сицилии и Италии.

Основными техническими нововведениями в «Кабирии» были декорации, освещение и движение киноаппарата. Джованни Пастроне создал множество архитектурных сооружений, широко применял монументальную скульптуру и уделял особое внимание отделке пола в павильонах.

Готовясь к съемкам фильма, Джованни Пастроне 5 августа 1912 года запатентовал в Италии тележку, «трэвеллинг» (итал. carello). Одновременно с применением тележки Джованни Пастроне впервые ввел несколько технических приемов: прямолинейное или зигзагообразное движение, перемещение параллельно декорациям, приближение и удаление кинокамеры.[ссылка 1]

Джованни Пастроне использовал 12 дуговых рефлекторов по 100 ампер каждый, яркость которых он усиливал отражающими экранами, оклеенными листами оловянной фольги.[ссылка 1]

Все технические нововведения «Кабирии» и других итальянских исторических фильмов можно свести к одному важнейшему художественному открытию, а именно к созданию в кинокадре пространства, глубинной перспективы, позволяющей показывать действие в нескольких планах.

Ежи Тёплиц[ссылка 2]

Влияние «Кабирии» на Гриффита совершенно очевидно. Оно явно сказывается в постановке вавилонского эпизода «Нетерпимости», где также введены гигантские золотые слоны, поддерживающие дворец Массиниссы в «Кабирии». Гриффит заимствовал главным образом форму повествования, манеру беспрерывной смены мест действия.

Ж. Садуль[ссылка 1]

В ролях

Интересные факты

Замысел этого фильма созрел у Пастроне в начале 1913 года. Сначала он назвал свой будущий фильм «Симфонией огня».

Ж. Садуль[ссылка 1]

Напишите отзыв о статье "Кабирия"

Примечания

  1. На самом деле значительные извержения Этны в III в. до н. э. не зафиксированы.
  2. Скорее всего, её собирались принести в жертву Ваалу-Хаммону, который был одним из основных богов у Карфагенян. Да и трактирщик в клятве упоминает Ваала. Не совсем понятно, почему в интертитрах указан Молох.
Источники
  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 Ж. Садуль. [zmier.iatp.by/books/sadul-t1-ch4-18.htm Всеобщая история кино. Том 1. — М.:"Искусство", 1958.]
  2. 1 2 Ежи Тёплиц. История киноискусства 1895-1928. Изд-во “Прогресс”., М., 1967.

Отрывок, характеризующий Кабирия

И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.