Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса Т
Поделись знанием:
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса на букву «Т»
Список составлен по алфавиту персоналий. Приводятся фамилия, имя, отчество; звание на момент награждения; номер по списку Григоровича — Степанова (в скобках номер по списку Судравского); дата награждения. Лица, чьи имена точно идентифицировать не удалось, не викифицируются. Курсивом выделены кавалеры, получившие орден за службу в частях Восточного фронта Русской армии и Северной армии во время Гражданской войны.
Та
- Табенцкий, Людвиг Францевич; полковник; 19 мая 1915 (посмертно)
- Таболин, Андрей Григорьевич; подполковник; № 3416; 15 февраля 1819
- Таборский, Стефан Францевич; подполковник; 9 сентября 1915
- Табутин, Фома Васильевич; майор; № 6578; 5 декабря 1841
- Таварткиладзе, Георгий Иессеевич; прапорщик; 12 июня 1917 (посмертно)
- Таваст, Дмитрий Лаврентьевич; капитан; № 6639; 5 декабря 1841
- Тавастшерна, Георгий Александрович; штабс-капитан; 4 марта 1917
- Тагайчинов, Михаил Иванович; поручик; № 2846; 26 февраля 1814
- Тазов, Николай Антонович; поручик; 17 декабря 1916 (посмертно)
- Такоев, Фёдор Фадбай Кудзигустович; капитан; 18 июля 1915
- Талалаев, Иван Тимофеевич; штабс-капитан; 14 июня 1915
- Таландер, Герман; подполковник; № 422; 26 ноября 1785
- Талло, Карл Фомич; подпоручик; 1 сентября 1915
- Талызин, Александр Иванович; полковник; № 1697 (683); 24 февраля 1806
- Талызин, Пётр Матвеевич; майор; № 6852; 3 декабря 1842
- Талызин, Пётр Фёдорович; бригадир; № 264 (217); 26 ноября 1775
- Талызин, Степан Александрович; подполковник; № 816 (429); 25 марта 1791
- Таль, Александр Яковлевич; полковник; 5 мая 1878
- Тальвинский, Авксентий Алексеевич; капитан; № 9327; 17 октября 1854
- Тальковский, Иван; майор; № 3590; 16 декабря 1821
- Тальковский, Иосиф Степанович; майор; № 3854; 12 декабря 1824
- Тальковский, Матвей Александрович; майор; № 8748; 26 ноября 1851
- Тальковский, Матвей Степанович; ротмистр; № 4899; 25 декабря 1833
- Тамара (Томара), Владимир Михайлович; поручик; 30 декабря 1919 (посмертно)
- Тамашевский, Николай; поручик; 9 мая 1919 (посмертно)
- Тамеландер, Адольф Иванович; подполковник; № 9965; 26 ноября 1856
- Тамм, Александр Александрович; поручик; 27 января 1917
- Тамулевич, Николай Александрович; поручик; 18 января 1916
- Тандельфельд (Тандефельт, Танденфельд), Фёдор (Адольф) Самсонович; полковник; № 2467 (1100); 22 ноября 1812
- Таневский, Игнатий Яковлевич; генерал-майор; № 6196; 11 декабря 1840
- Танин, Александр Михайлович; штабс-капитан; 13 октября 1916 (посмертно)
- Танский, Николай Дмитриевич; подполковник; № 6264; 11 декабря 1840
- Танутров, Захар Егорович; майор; № 5044; 3 декабря 1834
- Таптыков, Пётр Иванович (Николаевич?); полковник; № 3805; 12 декабря 1824
- Тараев, Сергей Николаевич; поручик; 29 октября 1917
- Тараканов, Иван Никитич; генерал-майор; № 5921; 3 декабря 1839
- Тарало, Михаил Петрович; капитан; 26 апреля 1915
- Таранко; волонтер, майор испанской службы; № 631 (316); 14 апреля 1789
- Таранов, Никифор Максимович; майор; № 7272; 17 декабря 1844
- Тарапыгин, Пётр Иванович; капитан; 9 сентября 1915
- Тарарыков, Павел Фёдорович; майор; № 8514; 26 ноября 1850
- Тарасевич, Дмитрий Дмитриевич; капитан; 26 августа 1916
- Тарасевич, Иван; штабс-капитан; 30 июня 1917
- Тарасевич, Михаил Андреевич; секунд-майор; № 762; 26 ноября 1790
- Тарасевич, Николай Владимирович; подпоручик; 20 ноября 1915
- Тарасенко, Владимир Васильевич; поручик; 23 апреля 1915
- Тарасов, Александр Васильевич; полковник; № 4971; 3 декабря 1834
- Тарасов, Александр Иванович; генерал-майор; № 3798; 12 декабря 1824
- Тарасов, Василий Петрович; полковник; № 3702; 26 ноября 1823
- Тарасов, Дмитрий Яковлевич; штабс-капитан; 9 сентября 1915
- Тарасов, Егор Кононович; подпоручик; 31 декабря 1916
- Тарасов, Константин Александрович; корнет; 5 мая 1917 (посмертно)
- Тарасов, Михаил Яковлевич; полковник; 12 февраля 1917
- Тарасов, Никита Максимович; полковник; № 1846; 26 ноября 1807
- Тарасов, Пётр Иванович; подполковник; № 2563; 26 марта 1813
- Тарбеев, Николай Петрович; генерал-майор; № 4049; 26 ноября 1827
- Тарков, Николай Филиппович; капитан; № 9473; 26 ноября 1854
- Тарковский, Александр Антонович; полковник; № 9071; 26 ноября 1853
- Тарновский, Августин Антонович; подполковник; № 7799; 26 ноября 1847
- Тарновский, Георгий Васильевич; штабс-капитан; 27 января 1907
- Тарновский, Пётр Иванович; подполковник; № 2599; 11 июля 1813
- Тарногурский, Владимир Матвеевич; майор; № 7891; 26 ноября 1847
- Тарушкин, Пётр Дмитриевич; капитан; 21 марта 1915
- Тархан-Моуравов, Иосиф Давыдович; полковник; № 9555; 28 декабря 1854
- Тархан-Моуравов, Константин Давыдович; подполковник; № 8725; 26 ноября 1851; 18 апреля 1855 пожалован бант
- Тархан-Моуравов, Роман Дмитриевич; майор; № 6850; 3 декабря 1842
- Тархан-Моуравов, Сергей Григорьевич; поручик; 24 ноября 1917
- Таршевский, Афанасий; подполковник; № 4357; 19 декабря 1829
- Татаринов, Василий Иванович; ротмистр; № 9465; 26 ноября 1854
- Татаринов, Даниил Ефимович; подполковник; № 7591; 1 января 1847
- Татаринов, Евгений Акимович; полковник; № 7974; 26 ноября 1848
- Татаринов, Никанор Петрович; подполковник; № 9750; 26 ноября 1855
- Татаров, Пётр Яковлевич; генерал-майор; 25 ноября 1916 (посмертно)
- Татиев, Николай Растомович; полковник; 11 октября 1917
- Татищев, Дмитрий Павлович; поручик; № 1173 (603); 1 января 1795
- Татищев, Иван Андреевич; генерал-майор; № 374; 26 ноября 1783
- Татищев, Николай Алексеевич; премьер-майор; № 36 (37); 22 сентября 1770
- Татищев, Николай Дмитриевич; генерал-майор; 5 мая 1878
- Татьянин, Лев; майор; № 5060; 3 декабря 1834
- Таубе, Бернгард; секунд-майор; № 125 (104); 25 июня 1771
- Таубе, Густав; подполковник; № 203 (104); 26 ноября 1772
- Таубе, Карл (Роман?) Максимович; штабс-капитан; № 2003 (911); 23 августа 1808
- Таубе, Карл Карлович; полковник; № 2596; 11 июля 1813
- Таубе, Максим Максимович; подполковник; № 2702; 7 октября 1813
- Таубе, Фридрих; премьер-майор; № 1185 (615); 2 марта 1795
- Тауберт, Фёдор; полковник; № 1312; 26 ноября 1802
- Таужнянский, Михаил Захарович; поручик; 29 июля 1917
- Тахтаров, Дометий Владимирович; подполковник; 9 сентября 1915
- Тацин, Пётр Фёдорович; подполковник; № 2562; 26 марта 1813
- Тацин, Степан Фёдорович; войсковой старшина; № 2437 (1070); 19 сентября 1812
Тв
- Тверитинов, Фёдор Алексеевич; подполковник; № 7245; 17 декабря 1844
- Творогов, Степан Трофимович; подпоручик; № 545 (267); 31 июля 1788
Те
- Тебеньков, Феофилакт; капитан-лейтенант; № 3365; 12 декабря 1817
- Тебеньков, Яков Петрович; полковник; № 3899; 26 ноября 1826
- Тевяшов, Алексей Михайлович; майор; № 4888; 25 декабря 1833
- Тевяшов, Афанасий Григорьевич; майор; № 6588; 5 декабря 1841
- Тевяшов, Сергей Васильевич; секунд-майор; № 1256; 26 ноября 1795
- Тевяшов, Степан; капитан-лейтенант; № 3289; 26 ноября 1816
- Теглев, Алексей Васильевич; капитан 2-го ранга; № 6558; 5 декабря 1841
- Тейгерт; штабс-ротмистр; № 2543 (1176); 3 января 1813
- Текелли, Лазарь Абрамович; подполковник; № 425; 26 ноября 1785
- Текутьев, Алексей Григорьевич; полковник; № 1065 (550); 26 октября 1794
- Текутьев, Николай Григорьевич; генерал-майор; № 1520; 26 ноября 1803
- Текутьев, Павел Дмитриевич; полковник; 7 февраля 1917
- Телегин, Егор Иванович; подполковник; № 2637; 17 августа 1813
- Телегин, Пётр Сергеевич; бригадир; № 549; 26 ноября 1788
- Телегин, Прохор Михайлович; полковник; № 4980; 3 декабря 1834
- Тележников, Фёдор Фёдорович; майор; № 9181; 26 ноября 1853
- Телепнев, Владимир Владимирович; капитан; 10 ноября 1914
- Телепнев, Евграф; капитан 2-го ранга; № 350; 26 ноября 1781
- Телепнев, Стахей Никитич; капитан-лейтенант; № 411; 26 ноября 1784
- Телесницкий, Степан Михайлович; капитан 2-го ранга; № 1598; 26 ноября 1804
- Телешнёв (Телепнёв), Иван Иванович; премьер-майор; № 1147 (576); 1 января 1795
- Телешов, Евгений Яковлевич; подполковник; № 5767; 1 декабря 1838
- Тельд, Александр Гансович; прапорщик; 29 ноября 1916 (посмертно)
- Тельминов, Евгений Васильевич; подполковник; 4 августа 1916
- Тельнов, Козьма Иванович; поручик; № 7362; 17 декабря 1844
- Тельцов, Максим; лейтенант; № 1445; 26 ноября 1802
- Тельшевский, Карл; полковник; № 5168; 1 декабря 1835
- Теляковский, Александр Аркадьевич; капитан; 18 мая 1915
- Теляковский, Аркадий Захарович; полковник; № 7418; 12 января 1846
- Темир-Мирза, Мамед-Али-Беков; подполковник; 1 июня 1915
- Темиров, Григорий Алексеевич; поручик; 18 июля 1915 (посмертно)
- Тенг, Аркадий Яковлевич; прапорщик; 13 марта 1915
- Тенишев, Николай Иванович; генерал-майор; № 6926; 4 декабря 1843
- Теннер, Карл Иванович; полковник; № 2700; 6 октября 1813
- Тенно, Павел Данилович; штабс-капитан; 31 октября 1917
- Теняев, Михаил Яковлевич; поручик; 2 октября 1916 (посмертно)
- Теняев, Пётр Васильевич; прапорщик; 3 января 1917 (посмертно)
- Теплов; штабс-капитан; № 2904; 18 марта 1814
- Теплов, Владимир Владимирович; генерал-майор; 31 января 1915
- Теплов, Николай Васильевич; майор; № 6584; 5 декабря 1841
- Теплов, Николай Сергеевич; капитан; 4 апреля 1917
- Теплов, Пётр Иванович; майор; № 6316; 11 декабря 1840
- Тер-Абрамян, Паруйр Месропович; подпоручик; 9 ноября 1915
- Тер-Акопов, Рафаил Владимирович; штабс-капитан; 31 июля 1917 (по другим данным — 31 июля 1916)
- Тер-Аракелянц, Ваган Тер-Хачатурян; подпоручик; 9 сентября 1915
- Терванд, Иван Иванович; капитан; 3 ноября 1916
- Тергукасов, Арзас Артемьевич; полковник; № 10151; 8 сентября 1859
- Теренин, Алексей Козьмич; майор; № 1807 (793); 9 сентября 1807
- Терентьев, Григорий Фёдорович; поручик; 28 ноября 1916
- Терентьев, Михаил Терентьевич; прапорщик; 29 октября 1917
- Терентьев, Яков Егорович; капитан-лейтенант; № 3753; 26 ноября 1823
- Терескевич, Иван Васильевич; капитан-лейтенант; № 2355; 26 ноября 1811
- Терехов, Алексей Ефимович; штабс-капитан; 18 января 1906
- Терехов, Георгий Романович; подполковник; 13 января 1915
- Терещенко, Филипп Иванович; штабс-ротмистр; № 9512; 26 ноября 1854
- Териев, Заал Шаблиевич; подпоручик; № 10161; 8 сентября 1859
- Терлецкий, Александр Дмитриевич; полковник; 27 января 1917
- Терлецкий, Андрей Павлович; майор; № 6832; 3 декабря 1842
- Терлецкий, Борис Константинович; полковник; 13 марта 1918
- Терлецкий, Владимир Александрович; капитан; 3 февраля 1915
- Терлецкий, Дмитрий Иванович; капитан; № 7685; 1 января 1847
- Тер-Мелькиседекянц, Аршайлус Саркисович; прапорщик; 23 мая 1915
- Термен, Леонтий; полковник; № 5164; 1 декабря 1835
- Терне, Георгий Сергеевич; поручик; 26 апреля 1915 (посмертно)
- Тернер, Андрей Андреевич; премьер-майор; № 571; 26 ноября 1788
- Терновский, Вадим Николаевич; штабс-капитан; 26 сентября 1916
- Терновский, Василий Исакович; капитан 1-го ранга; № 3047; 26 ноября 1816
- Терпелевский, Александр Евгеньевич; генерал-майор; № 10032; 26 ноября 1857
- Терпелевский, Евгений Осипович; майор; № 2696; 6 октября 1813
- Терпигорев, Павел Михайлович; подполковник; 30 декабря 1915
- Терпиловский, Иван Францевич; подполковник; № 5027; 3 декабря 1834
- Тер-Саркисов, Погос Нерсесович; подполковник; 25 мая 1917
- Тер-Сименонянц, Симеон Давидович; подполковник; 27 марта 1917
- Терский, Иван Аркадьевич; поручик; № 946 (520); 26 ноября 1792
- Терской, Иван Семёнович; премьер-майор; № 780; 26 ноября 1790
- Тер-Степанов, Исаак Иосифович; майор; № 8974; 1 февраля 1852
- Теряков, Яков Иванович; хорунжий; № 4543; 9 сентября 1831
- Теслев, Александр Петрович; генерал-майор; № 2805; 22 января 1814
- Теслев, Пётр Петрович; полковник; № 3450; 26 ноября 1819
- Тесленко, Гавриил Максимович; прапорщик; 10 июня 1916 (посмертно)
- Теслюченко, Яков Васильевич; штабс-капитан; 6 января 1917
- Тессен, Василий Иванович; майор; № 7489; 12 января 1846
- Тет, Егор Егорович; адмирал; № 1388; 26 ноября 1802
- Теттенборн, Фридрих Карл генерал-майор баденской службы; № 2402 (1187); 8 марта 1813
- Тетеревников, Николай Кузьмич; полковник; № 6950; 4 декабря 1843
- Тетерин, Козьма Алексеевич; подполковник; № 6522; 5 декабря 1841
- Тетруев, Василий Гаврилович; полковник; 5 февраля 1916 (посмертно)
Ти
- Тидебель, Сигизмунд Андреевич; штабс-капитан; № 9609; 15 мая 1855
- Тидебель, Фёдор Иванович; секунд-майор; № 874; 26 ноября 1791
- Тиздель, Томас Вениаминович; подполковник; № 7458; 12 января 1846
- Тизенгаузен, Антон Иванович; капитан; № 8817; 26 ноября 1851
- Тизенгаузен, Богдан Карлович; генерал-майор; № 4940; 3 декабря 1834
- Тизенгаузен, Василий Густавович фон; подполковник; № 8485; 26 ноября 1850
- Тизенгаузен, Густав Иванович; подполковник; № 5230; 1 декабря 1835
- Тизенгаузен, Карл Егорович; полковник; № 7980; 26 ноября 1848
- Тизенгаузен, Николай Александрович; капитан-лейтенант; № 1438; 26 ноября 1802
- Тизенгаузен, Роман Романович; прапорщик; 1 июня 1915
- Тизенгаузен, Фаддей Яковлевич; капитан 2-го ранга; № 3370; 12 декабря 1817
- Тизенгаузен, Яков Христофорович фон; премьер-майор; № 317; 26 ноября 1780
- Тизигер, Фридрих (Тизенгер, Фёдор Иванович); капитан 2-го ранга; № 739 (386); 6 июля 1790
- Тиле, Людвиг Густав фон; подполковник прусской службы; № 2929; 3 мая 1814
- Тилин (Тилан), Фёдор Евстафьевич; майор; № 2054 (925); 15 февраля 1809
- Тиличеев, Сергей Павлович; полковник; № 7192; 17 декабря 1844
- Тилло, Герман Карлович; полковник; № 4795; 25 декабря 1833
- Тилло, Павел Эдуардович; генерал-майор; 25 сентября 1915
- Тиман; полковник; № 2689; 6 октября 1813
- Тиман, Александр Иванович; генерал-майор; № 4316; 19 декабря 1829
- Тимановский, Николай Степанович; поручик; 18 января 1915
- Тимашев, Александр Иванович; подполковник; № 9743; 26 ноября 1855
- Тимашев, Алексей Иванович; капитан бригадирского ранга; № 848; 26 ноября 1791
- Тимашев, Иван Иванович; генерал-майор; № 9648; 26 ноября 1855
- Тимашев, Леонид Петрович; полковник; 3 февраля 1915
- Тимерман, Николай Антонович; майор; № 6580; 5 декабря 1841
- Тимерман, Павел Антонович; подполковник; № 5008; 3 декабря 1834
- Тимиров, Павел Львович; подполковник; № 2694; 6 октября 1813
- Тимирязев, Андрей Семёнович; полковник; № 5960; 3 декабря 1839
- Тимирязев, Иван Семёнович; генерал-майор; № 5913; 3 декабря 1839
- Тимковский, Владимир Иванович; полковник; № 6439; 5 декабря 1841
- Тимковский, Павел Иванович; полковник; № 9093; 26 ноября 1853
- Тимковский, Александр Иванович; полковник; № 7957; 26 ноября 1848
- Тимлер, Карл Петрович; полковник; № 5713; 1 декабря 1838
- Тимотин, Василий Фёдорович; штабс-капитан; № 4646; 25 декабря 1831
- Тимотин, Иван Васильевич; майор; № 5847; 1 декабря 1838
- Тимофеев, Александр Петрович; майор; № 2193 (980); 19 сентября 1810
- Тимофеев, Алексей; секунд-майор; № 1221; 26 ноября 1795
- Тимофеев, Алексей Алексеевич; генерал-майор; 6 сентября 1877
- Тимофеев, Алексей Андреевич; подполковник; № 9125; 26 ноября 1853
- Тимофеев, Анатолий Константинович; ротмистр; 18 ноября 1917
- Тимофеев, Андрей Тимофеевич; капитан; № 7521; 12 января 1846
- Тимофеев, Василий Иванович; полковник; № 2550 (1182); 17 февраля 1813
- Тимофеев, Василий Степанович; подпоручик; 20 ноября 1915
- Тимофеев, Владимир Александрович; полковник; 1 июня 1915
- Тимофеев, Всеволод Степанович; полковник; 29 октября 1917
- Тимофеев, Герасим Тимофеевич; штабс-капитан; № 7706; 1 января 1847
- Тимофеев, Григорий; подполковник; № 5813; 1 декабря 1838
- Тимофеев, Евгений Игнатьевич; штабс-капитан; 11 марта 1917 (посмертно)
- Тимофеев, Иван Гаврилович; секунд-майор; № 1273; 26 ноября 1795
- Тимофеев, Матвей; премьер-майор; № 1251; 26 ноября 1795
- Тимофеев, Михаил Николаевич; майор; № 9203; 26 ноября 1853
- Тимофеев, Николай Дмитриевич; подполковник; № 6021; 3 декабря 1839
- Тимофеев, Николай Иванович; подполковник; 22 декабря 1917 (посмертно)
- Тимофеев-Наумов, Евгений Захарович; штабс-капитан; 18 сентября 1916
- Тимошенко, Вячеслав Викторович; подполковник; № 10208; 26 ноября 1861
- Тимошенко, Илларион Игнатьевич; штабс-капитан; 30 декабря 1915
- Тимошин, Игнатий Михайлович; капитан; 31 июля 1917
- Тимрот, Александр Иванович; генерал-майор; № 4682; 21 декабря 1832
- Тимрот, Готгард Готгардович; генерал-майор; 8 октября 1917
- Тимрот, Лев Готгардович (Григорьевич); полковник; 29 мая 1915
- Тимрот, Фёдор Карлович; капитан; № 2526 (1159); 31 декабря 1812
- Тимченко, Григорий Иванович; капитан-лейтенант; № 530 (252); 22 июля 1788
- Тимченко, Николай Анатольевич; штабс-капитан; 29 октября 1917
- Тимченко-Островерхов, Лука Андреевич; подполковник; № 6787; 3 декабря 1842
- Тимченко-Рубан; майор; № 2842; 26 февраля 1814
- Тимченко-Рубан, Иодор Матвеевич; полковник; № 3928; 26 ноября 1826
- Тимченко-Рубан, Степан Осипович; майор; № 6113; 3 декабря 1839
- Тиньков, Сергей Николаевич; полковник; № 6947; 4 декабря 1843
- Тиньков, Фёдор Николаевич; генерал-майор; № 6923; 4 декабря 1843
- Типельскирхен; полковник прусской службы; № 2991; 21 мая 1815
- Типольт, Карл Карлович; полковник; № 6215; 11 декабря 1840
- Тироль, Михаил Петрович; капитан 1-го ранга; № 10037; 26 ноября 1857
- Титков, Алексей Самуилович; прапорщик; 11 сентября 1916 (посмертно)
- Титков, Иван Николаевич; майор; № 7284; 17 декабря 1844
- Титов, Алексей Егорович; капитан-лейтенант; № 3755; 26 ноября 1823
- Титов, Василий; капитан-лейтенант; № 2250; 26 ноября 1810
- Титов, Василий Петрович; подполковник; № 1191 (621); 26 ноября 1795
- Титов, Виктор Дмитриевич; прапорщик; 1 июня 1915 (посмертно)
- Титов, Дементий Васильевич; подполковник; № 5596; 29 ноября 1837
- Титов, Евстафий Никитич; лейтенант; № 1890; 26 ноября 1807
- Титов, Иван Михайлович; секунд-майор; № 920 (494); 31 марта 1792
- Титов, Иван Тимофеевич; подполковник; № 94; 25 ноября 1770
- Титов, Леонид Иванович; подпоручик; 18 ноября 1917
- Титов, Николай Алексеевич; полковник; № 8203; 26 ноября 1849
- Титов, Николай Никитич; капитан-лейтенант; № 2240; 26 ноября 1810
- Титов, Николай Фёдорович; генерал-майор; № 3026; 26 ноября 1816
- Титов, Нил Михайлович; капитан-лейтенант; № 7713; 1 января 1847
- Титов, Павел Иванович; подпоручик; 3 июля 1915
- Титов, Пётр Алексеевич; полковник; № 6742; 3 декабря 1842
- Титов, Пётр Егорович; капитан-лейтенант; № 3243; 26 ноября 1816
- Титов, Фёдор Фёдорович; лейтенант; № 10024; 21 декабря 1856
- Титович, Александр Васильевич; майор; № 6095; 3 декабря 1839
- Тиханов, Александр Ильич; подполковник; № 4864; 25 декабря 1833
- Тиханов, Алексей Михайлович; майор; № 8985; 1 февраля 1852
- Тиханов, Андрей Ильич; капитан; № 5502; 6 декабря 1836
- Тиханов, Василий Сергеевич; подполковник; № 8907; 1 февраля 1852
- Тихановский, Афанасий Леонтьевич; секунд-майор; № 919 (493); 31 марта 1792
- Тихановский, Никита Николаевич; полковник; № 7423; 12 января 1846
- Тихановский, Степан Леонтьевич; подполковник; № 2218; 26 ноября 1810
- Тихменёв, Алексей Алексеевич; полковник; № 8618; 26 ноября 1851
- Тихменёв, Михаил Николаевич; капитан; № 8562; 26 ноября 1850
- Тихменёв, Николай Михайлович; полковник; 13 января 1915
- Тихомиров, Леонид Иванович; подполковник; 3 февраля 1915
- Тихомиров, Михаил Николаевич; подпоручик; 7 ноября 1916 (посмертно)
- Тихомиров, Николай Иванович; полковник; 13 февраля 1905
- Тихомиров, Пётр Васильевич; капитан; 30 июня 1917
- Тихомиров, Пётр Михайлович; майор; № 9179; 26 ноября 1853
- Тихомиров, Пётр Николаевич; поручик; 14 июня 1915
- Тихонравов, Константин Иванович; генерал-лейтенант; 28 марта 1917
- Тихонравов, Максим Константинович; подполковник; 25 сентября 1917
- Тихонравов, Михаил Иванович; штабс-ротмистр; 24 апреля 1915
- Тихонюк, Герман Авксентьевич; штабс-капитан; 6 сентября 1917 (посмертно)
- Тихоцкий, Евгений Сергеевич; подъесаул; 7 октября 1914
- Тихоцкий, Иван Егорович; подполковник; № 8216; 26 ноября 1849; 28 апреля 1855 г. присоединён за отличие бант (в списке Григоровича — Степанова ошибочно обозначено повторное награждение за № 9595)
- Тихоцкий, Николай Львович; подполковник; 6 апреля 1915
- Тихоцкий, Павел; подполковник; № 1024; 26 ноября 1793
- Тихоцкий, Яков Михайлович; подполковник; № 3826; 12 декабря 1824
- Тишгейзер, Дмитрий Николаевич; подпоручик; 7 февраля 1917 (посмертно)
- Тишевский, Александр Абрамович; полковник; № 7430; 12 января 1846
- Тишевский, Александр Яковлевич; капитан-лейтенант; № 7715; 1 января 1847
- Тишевский, Игнатий Иванович; генерал-майор; № 4047; 26 ноября 1827
- Тишевский, Яков Дмитриевич; генерал-майор; № 8851; 1 февраля 1852 (сведения о награждении 3 декабря 1842 г. являются ошибочными)
- Тишенинов, Павел Андреевич; подполковник; № 4734; 21 декабря 1832
- Тишин, Василий Григорьевич; подполковник; № 3413; 15 февраля 1819
- Тишин, Сергей Сергеевич; полковник; 27 января 1907
- Тишин, Степан Алексеевич; прапорщик; 4 марта 1917
- Тишинин, Александр Анфимович; полковник; № 4972; 3 декабря 1834
- Тишинин, Александр Владимирович; подпоручик; 17 октября 1915 (посмертно)
- Тишкевич, Александр Осипович; полковник; № 9383; 26 ноября 1854
- Тищев, Борис Алексеевич; генерал-майор; № 845; 26 ноября 1791
Тк — Тл
- Ткачёв, Вячеслав Матвеевич; подъесаул; 3 февраля 1915
- Ткачёв, Константин Макарович; поручик; 10 февраля 1917
- Ткаченко, Харитон Иванович; подпоручик; 31 октября 1917
- Ткачук, Григорий Романович; поручик; 25 февраля 1907
- Тлехас, Мурад Гирей; подполковник; 17 апреля 1915
То
- Тобизин, Иван Романович (Тобизен); капитан 2-го ранга; № 8669; 26 ноября 1851
- Товаров, Владимир Яковлевич; штабс-капитан; 1 сентября 1915
- Товбич, Михаил Васильевич; подполковник; № 9136; 26 ноября 1853
- Товкайло, Иван Минович; подпоручик; 1 апреля 1917
- Товянский, Пётр Козьмич; подполковник; № 5997; 3 декабря 1839
- Тогайчинов, Александр Иванович; поручик; № 2678; 15 сентября 1813
- Токарев, Александр Андреевич; майор; № 1786 (772); 31 мая 1807
- Токарев, Андрей; секунд-майор; № 464; 26 ноября 1786
- Токарев, Владимир Николаевич; полковник; 1 июня 1915
- Токарев, Григорий Моисеевич; полковник; № 8413; 26 ноября 1850
- Токарев, Константин Алексеевич; подполковник; № 7832; 26 ноября 1847
- Токарский, Даниил Антонович; подполковник; № 6779; 3 декабря 1842
- Токмачёв, Александр Лаврович; капитан 2-го ранга; № 9105; 26 ноября 1853
- Токмачев, Лавр Васильевич; капитан-лейтенант; № 3422; 15 февраля 1819
- Толбугин (Толбухин), Михаил Семёнович; капитан-лейтенант; № 3237; 26 ноября 1816
- Толбузин, Михаил; полковник; № 2315; 26 ноября 1811
- Толбухин, Иван Константинович; подполковник; № 5433; 6 декабря 1836
- Толкачёв, Гавриил; подпоручик; 31 октября 1917
- Толкушкин, Алексей Флорович; прапорщик; 9 октября 1917
- Толль, Христофор Карлович; капитан; № 8788; 26 ноября 1851
- Толмацкий, Даниил Петрович; поручик; 24 апреля 1915
- Толмачёв, Александр Александрович; капитан; 10 июня 1916
- Толмачёв, Афанасий Емельянович; генерал-майор; № 4765; 25 декабря 1833
- Толмачёв, Емельян Миронович; полковник; № 3931; 26 ноября 1826
- Толмачёв, Ерофей; подполковник; № 688; 26 ноября 1789
- Толмачёв, Константин Иванович; поручик; 25 октября 1917
- Толмачёв, Пётр Иванович; майор; № 5475; 6 декабря 1836
- Толмачёв, Пётр Сидорович; полковник; № 6934; 4 декабря 1843
- Толмачёв, Фёдор Исаевич; подполковник; № 5201; 1 декабря 1835
- Толокнеев, Пётр Петрович; подполковник; № 8938; 1 февраля 1852
- Толоконников, Сергей Николаевич; подпоручик; 4 августа 1916
- Толпыга, Михаил Иванович; генерал-майор; № 8359; 26 ноября 1850
- Толстов, Владимир Сергеевич; подъесаул; 11 декабря 1915
- Толстов, Сергей Сергеевич; капитан; 18 сентября 1915
- Толстой, Алексей Петрович; полковник; № 4252; 7 января 1829
- Толстой, Дмитрий Александрович; полковник; № 1050 (535); 15 сентября 1794
- Толстой, Егор Петрович; полковник; № 4393; 1 января 1830
- Толстой, Илья Андреевич; полковник; № 9056; 26 ноября 1853
- Толстой, Михаил Павлович; полковник; 22 августа 1877
- Толстой, Николай Васильевич; генерал-майор; № 7144; 17 декабря 1844
- Толстой, Фёдор Иванович; подполковник; № 5984; 3 декабря 1839
- Толстой, Фёдор Иванович; полковник; 5 февраля 1815 (возможно сведения о награждении ошибочны)
- Толстой, Фёдор Матвеевич; подполковник; № 108 (87); 12 апреля 1771
- Толстой-Голенищев-Кутузов, Павел Матвеевич; полковник; № 6408; 5 декабря 1841
- Толстой-Остерман, Александр Иванович; поручик; № 827 (440); 25 марта 1791
- Толубеев, Андрей Степанович; майор; № 5840; 1 декабря 1838
- Толь, Гуго Иванович; капитан; № 7692; 1 января 1847
- Толь, Егор Фёдорович фон; полковник; № 165 (144); 13 ноября 1771
- Толь, Карл Иванович; полковник; № 3183; 26 ноября 1816
- Толь, Карл Фёдорович; генерал-майор; № 2472 (1105); 29 ноября 1812
- Толь, Карл фон; полковник; № 1022; 26 ноября 1793
- Толь, Пётр фон; генерал-майор; № 1293; 26 ноября 1802
- Толь, Роберт Фёдорович; подполковник; № 6282; 11 декабря 1840
- Тольздорф, Иван Андреевич фон; подполковник; № 2635; 17 августа 1813
- Томатис, Томас; подполковник; № 1192 (623); 26 ноября 1795
- Томашевский, Александр Николаевич; поручик; 3 августа 1915
- Томашевский, Алексей Михайлович; генерал-майор; № 4305; 19 декабря 1829
- Томашевский, Виктор Дмитриевич; прапорщик; 8 ноября 1917
- Томашевский, Владислав Леопольдович; полковник; 26 августа 1916
- Томашевский, Николай Константинович; поручик; 26 декабря 1877
- Томашевский, Савва Михайлович; капитан; № 4613; 16 декабря 1831
- Томилин, Иван Петрович; поручик; № 1168 (598); 1 января 1795
- Томилов, Александр Варнавович; полковник; № 9667; 26 ноября 1855
- Томилов, Александр Иванович; полковник; № 7778; 26 ноября 1847
- Томилов, Иосиф Дмитриевич; капитан; № 5321; 1 декабря 1835
- Томилов, Никифор Дмитриевич; капитан; № 6370; 11 декабря 1840
- Томилов, Пётр Андреевич; генерал-майор; 3 декабря 1916
- Томилов, Яков Михайлович; подполковник; № 1097; 26 ноября 1794
- Томиловский, Алексей Иванович; капитан-лейтенант; № 1879; 26 ноября 1807
- Томиловский, Андрей Степанович; полковник; № 3326; 12 декабря 1817
- Томиловский, Василий Матвеевич; полковник; № 4541; 3 сентября 1831
- Томиловский, Василий Степанович; полковник; № 4957; 3 декабря 1834
- Томиловский, Фёдор Матвеевич; подполковник; № 6772; 3 декабря 1842
- Томиловский, Фёдор Михайлович; майор; № 6317; 11 декабря 1840
- Томич, Иван Антонович; подполковник; № 6014; 3 декабря 1839
- Томич, Лев Антонович; подполковник; № 4103; 26 ноября 1827
- Томкович, Иван Николаевич; штабс-капитан; № 6667; 5 декабря 1841
- Томович, Божко; командир батальона черногорской службы; 26 февраля 1879
- Томпофольский, Александр Дмитриевич; подполковник; 4 марта 1917
- Томпсон, Брайан Стюарт; капитан британской службы; 12 сентября 1916
- Томсен, Семён; капитан-лейтенант; № 3139; 26 ноября 1816
- Томсон, Карл-Альберт Карлович; подпоручик; 7 июля 1917
- Томсон, Пётр-Эдуард Мартинович; прапорщик; 1 сентября 1917
- Тонагель, Александр Ермолаевич; капитан; № 9583; 1 марта 1855
- Тонетов, Константин Иванович; прапорщик; 4 марта 1917 (посмертно)
- Тонких, Яков Семёнович; сотник; 15 марта 1917 (посмертно)
- Топилин, Владимир Иванович; войсковой старшина; 23 мая 1916
- Тополчан, Пётр Иванович; подполковник; № 10194; 26 ноября 1860
- Топольницкий, Григорий Семёнович; подполковник; 11 декабря 1915
- Топорков, Дмитрий Васильевич; штабс-капитан; № 10015; 26 ноября 1856
- Топорков, Пётр Иванович; капитан; № 6371; 11 декабря 1840
- Топорнин, Андрей Сергеевич; поручик; 18 июля 1916
- Топорнин, Андрей Степанович; премьер-майор; № 1193 (622); 26 ноября 1795
- Топузов, Александр Павлович; подпоручик; 31 декабря 1916 (посмертно)
- Топурия, Дмитрий Соломонович; полковник; 24 ноября 1916
- Торанский, Иван; подпоручик; 24 ноября 1916
- Торнау, Дмитрий Александрович; майор; № 9806; 26 ноября 1855
- Торнау, Фёдор Егорович фон; генерал-майор; № 5100; 1 декабря 1835
- Торнезио, Цезарий Яковлевич; полковник; № 5123; 1 декабря 1835
- Торноруцкий, Александр Григорьевич; священник; 31 августа 1917 (посмертно)
- Тороцько, Николай Викентьевич; поручик; 14 ноября 1916
- Торубаев, Георгий Васильевич; прапорщик; 11 декабря 1915
- Торяник, Иван Семёнович; прапорщик; 14 ноября 1915
- Тоскин, Александр Васильевич; подпоручик; 11 декабря 1915
- Тоскич, Бошко Михайлович; капитан; 30 июня 1917
- Тотлебен, Эдуард Иванович; подполковник; № 9316; 3 сентября 1854
- Тотович, Василий; подполковник; № 361; 26 ноября 1782
- Тохателов, Исаак Артемьевич; полковник; 24 октября 1904
- Точилов, Фёдор Петрович; подполковник; 5 мая 1917
- Точинский, Игнатий Павлович; полковник; № 4567; 16 декабря 1831
Тр
- Траверсе, Александр Иванович (старший); генерал-майор; № 5690; 1 декабря 1838
- Траверсе, Александр Иванович (младший) де; капитан 1-го ранга; № 5739; 1 декабря 1838
- Траверсе, Иван Иванович де; адмирал; № 4185; 25 декабря 1828
- Травин, Александр Никитич; майор; № 8280; 26 ноября 1849
- Травин, Андрей; подполковник; № 421; 26 ноября 1785
- Травников, Константин Авксентьевич; подполковник; 6 апреля 1915.
- Трандафилов, Михаил Сидорович; премьер-майор; № 1243; 26 ноября 1795
- Транзе, Иван Карлович; премьер-майор; № 437; 26 ноября 1785
- Трапицын (Тряпицын), Николай; подполковник; № 4729; 21 декабря 1832
- Траскин, Александр Семёнович; генерал-майор; № 6915; 4 декабря 1843
- Траскин, Егор Иванович; полковник; № 4546; 8 октября 1831
- Траскин, Семён Иванович; полковник; № 3404; 15 февраля 1819
- Траубенберг, Иван фон; подполковник; № 1054 (539); 15 сентября 1794
- Траубенберг, Михаил фон; полковник; № 87; 25 ноября 1770
- Трафимович, Дормедонт Арефанович; подполковник; № 8919; 1 февраля 1852
- Трацевский, Михаил Павлович; майор; № 7060; 4 декабря 1843
- Требницкий, Александр Тимофеевич; подполковник; № 6541; 5 декабря 1841
- Тревенен, Джемс (Тревенен, Яков Иванович); капитан 2-го ранга; № 537 (259); 25 июля 1788
- Треглавов, Христофор; поручик; № 3527; 6 июня 1821
- Трегубов, Александр Иванович; капитан; № 5648; 29 ноября 1837
- Трегубов, Александр Яковлевич; премьер-майор; № 673 (358); 26 ноября 1789
- Трегубов, Андрей Васильевич; полковник; № 6236; 11 декабря 1840
- Трегубов, Дмитрий Дмитриевич; штабс-ротмистр; 13 января 1915
- Трегубов, Николай Александрович; штабс-капитан; 25 апреля 1915 (по другим данным — 21 марта 1915)
- Трегубов, Николай Иванович; капитан; № 5505; 6 декабря 1836
- Трегубов, Осип Григорьевич; подполковник; № 3565; 16 декабря 1821
- Трегубов, Фёдор Фёдорович; полковник; № 5539; 29 ноября 1837
- Трейбер (Трейберт), Фридрих фон; полковник; № 2803; 20 января 1814
- Трейблут, Александр Фёдорович; секунд-майор; № 876; 26 ноября 1791
- Трейблут, Густав Иванович; полковник; № 392; 26 ноября 1784
- Трейблут, Иван Христофорович; подполковник; № 2390 (1026); 14 января 1812
- Трейблут, Христофор; секунд-майор; № 878; 26 ноября 1791
- Трейгерт, Пётр Христианович; 1812—1813
- Трейден, Леонтий Иванович; генерал-майор; № 1834; 26 ноября 1807
- Трейден, Христофор Иванович фон; премьер-майор; № 37 (38); 22 сентября 1770
- Трейлебен, Самуил Евфимович фон; подполковник; № 553; 26 ноября 1788
- Трембинский, Николай Эдуардович; полковник; 20 ноября 1915
- Трембовицкий, Михаил; майор; № 6609; 5 декабря 1841
- Тренюхин, Василий Родионович; майор; № 7043; 4 декабря 1843
- Трепов, Борис Владимирович; штабс-капитан; 18 июля 1916
- Трепов, Фёдор Владимирович; полковник; 29 июля 1916 (посмертно)
- Трескин, Алексей Михайлович; капитан 1-го ранга; № 5981; 3 декабря 1839
- Трескин, Иван Львович; капитан 1-го ранга; № 1408; 26 ноября 1802
- Трескин, Михаил Львович; полковник; № 2769; 30 декабря 1813
- Тресков, Герман фон; генерал от инфантерии прусской службы; 27 декабря 1870
- Третер; майор австрийской службы; № 1706 (692); 27 сентября 1806
- Третьяков, Александр Ильич; подполковник; № 8682; 26 ноября 1851
- Третьяков, Александр Фёдорович; поручик; 12 ноября 1917
- Третьяков, Василий Ильич; поручик; 26 августа 1916
- Третьяков, Иван Васильевич; генерал-майор; 11 октября 1917
- Третьяков, Николай Александрович; генерал-майор; 24 октября 1904
- Третьяков, Николай Александрович; полковник; 18 июля 1916
- Третьяков, Николай Иванович; подполковник; 9 сентября 1915
- Третьяков, Николай Иванович; генерал-майор; № 3060; 26 ноября 1816
- Третьяков, Николай Иванович; поручик; № 9607; 13 мая 1855
- Третьяков, Николай Тихонович; прапорщик; 25 сентября 1917 (посмертно)
- Третьяков, Николай Яковлевич; поручик; 24 мая 1916 (посмертно)
- Третьяков, Сергей Титович; подполковник; № 8690; 26 ноября 1851
- Трефурт, Фёдор Логинович (Леонтьевич?); полковник; № 8427; 26 ноября 1850
- Трефурт, Фёдор Фёдорович; полковник; № 2666; 15 сентября 1813
- Трещенко, Василий Кузьмич; поручик; 18 ноября 1916
- Тригони, Николай; ротмистр; № 5498; 6 декабря 1836
- Тризна, Степан Дмитриевич; подполковник; № 8018; 26 ноября 1848
- Триковский, Николай Семёнович; капитан; 13 февраля 1905
- Трилесневский, Иван; подполковник; № 4223; 25 декабря 1828
- Трингам, Николай Васильевич; полковник; 13 января 1915
- Триполец, Козьма Фёдорович; подпоручик; 18 ноября 1916
- Трипольский, Александр Кириллович; полковник; № 4458; 18 декабря 1830
- Трипольский, Андрей Кириллович; полковник; № 6250; 11 декабря 1840
- Трипольский, Станислав Григорьевич; майор; № 8779; 26 ноября 1851
- Трителевич, Даниил Даниилович; полковник; № 4954; 3 декабря 1834
- Трифонов, Николай Степанович; капитан; № 9848; 26 ноября 1855
- Тришатный, Александр Львович; майор; № 2606; 11 июля 1813
- Тришкин, Владимир Иванович; хорунжий; 14 июня 1915 (посмертно)
- Троицкий, Константин Дмитриевич; капитан; 4 марта 1917
- Тромповский, Карл Христианович; подполковник; № 9110; 26 ноября 1853
- Тропин, Николай Вонифатьевич; сотник; 30 декабря 1915
- Тросницкий, Сергей Михайлович; поручик; 15 марта 1917
- Трофименко, Василий Павлович; поручик; 22 августа 1917
- Трофимов, Валериан Михайлович; поручик; 23 апреля 1915 (посмертно)
- Трофимов, Василий Григорьевич; подполковник; № 1963 (871); 20 мая 1808
- Трофимов, Владимир Онуфриевич; генерал-лейтенант; 21 июня 1915
- Трофимов, Ефрем Васильевич; штабс-капитан; № 9519; 26 ноября 1854
- Трофимов, Иван Григорьевич; ротмистр; № 996; 26 ноября 1792
- Трофимов, Иван Захарович; капитан; 9 сентября 1915
- Трофимов, Пётр Андреевич; майор; № 8755; 26 ноября 1851
- Трофимов, Пётр Матвеевич; полковник; № 7777; 26 ноября 1847
- Трофимовский, Николай Васильевич; капитан-лейтенант; № 10128; 26 ноября 1858
- Трофимовский, Пётр Андреевич; капитан 2-го ранга; № 9711; 26 ноября 1855
- Троцкий, Георгий Георгиевич; поручик; 26 августа 1916 (посмертно)
- Троцкий, Платон Иванович; майор; № 4600; 16 декабря 1831
- Троцкий, Фёдор; прапорщик; 13 января 1915
- Троцкий, Фёдор Николаевич; майор; № 8973; 1 февраля 1852
- Троцкий, Эмилиан Николаевич; штабс-капитан; № 9023; 1 февраля 1852
- Трощинский, Андрей Андреевич; полковник; № 1952 (859); 20 мая 1808
- Трощинский, Иван Ефимович; ротмистр; № 1986 (894); 20 мая 1808
- Троян, Филарет Варфоломеевич; полковник; 26 сентября 1916
- Троянов, Вячеслав Платонович; подполковник; 26 марта 1915
- Троянов, Николай Иванович; штабс-капитан; 23 апреля 1915
- Трояновский, Вячеслав Евгеньевич; подполковник; 5 ноября 1916
- Трубачёв, Алексей Гаврилович; полковник; № 7581; 1 января 1847
- Трубачёв, Николай Михайлович; капитан; 19 мая 1915 (посмертно)
- Трубачеев, Дмитрий Алексеевич; полковник; № 4529; 19 апреля 1831
- Трубецкой, Александр Петрович; майор; № 9899; 19 марта 1856
- Трубецкой, Василий Сергеевич; генерал-адъютант; № 1818 (804); 14 сентября 1807
- Трубецкой, Георгий Иванович; генерал-лейтенант; 25 марта 1915
- Трубецкой, Дмитрий Сергеевич; капитан-командор; № 1395; 26 ноября 1802
- Трубецкой, Пётр Иванович; генерал-майор; № 5916; 3 декабря 1839
- Трубников, Иосиф; премьер-майор; № 944 (518); 26 ноября 1792
- Трубников, Михаил Власьевич; подполковник; № 5424; 6 декабря 1836
- Трубников, Степан Васильевич; штабс-капитан; № 4410; 6 августа 1830
- Трубников, Яков Иванович; полковник; № 8856; 1 февраля 1852
- Труевцев, Александр Фёдорович; прапорщик; 31 декабря 1916 (посмертно)
- Трузсон, Иван Христианович; генерал-майор; № 3545; 16 декабря 1821
- Трузсон, Пётр Христианович; генерал-майор; № 3878; 26 ноября 1826
- Трузсон, Христиан Иванович; инженер-майор; № 616 (300); 14 апреля 1789
- Труневский, Ермолай Львович; подполковник; № 5792; 1 декабря 1838
- Трунов, Андрей Григорьевич; поручик; № 6907; 4 декабря 1843
- Трунов, Иван Иванович; полковник; № 1928 (834); 18 марта 1808
- Трусов, Владимир Алексеевич; прапорщик; 23 января 1917 (посмертно)
- Трусов, Еким Карпович; майор; № 5635; 29 ноября 1837
- Трусов, Николай; подполковник; № 607 (291); 14 апреля 1789
- Трусов, Фёдор Иванович; генерал-майор; № 8357; 26 ноября 1850
- Труханов, Ефим Фёдорович; подполковник; № 4481; 18 декабря 1830
- Трухачёв, Михаил Митрофанович; майор; № 3744; 26 ноября 1823
- Трухачёв, Пётр Львович; контр-адмирал; 8 сентября 1915
- Трухин, Николай Иванович; майор; № 5067; 3 декабря 1834
- Трухин, Сергей Степанович; подполковник; № 4224; 25 декабря 1828
- Трушинский, Николай Мартынович; штабс-ротмистр; № 4903; 25 декабря 1833
Ту
- Туган-Мирза-Барановский, Матвей Савельевич; майор; № 9790; 26 ноября 1855
- Тугаринов, Андриан Иванович; капитан 2-го ранга; № 4740; 21 декабря 1832
- Тугучев, Афанасий Васильевич; подполковник; № 3116; 26 ноября 1816
- Тугушев, Владимир Дмитриевич; капитан; 10 июня 1916
- Тудер, Стен-Карл Иванович; капитан-лейтенант; 16 июня 1877
- Туксен, Христиан Логинович; капитан 2-го ранга; № 6804; 3 декабря 1842
- Тулаев, Алексей Васильевич; майор; 12 апреля 1878
- Тулаев, Гавриил Иванович; майор; № 6102; 3 декабря 1839
- Тулевов, Кайтуки (Кайтуко-Тулевов); хорунжий; № 10166; 15 ноября 1859
- Туленинов, Платон Гаврилович; полковник; № 3561; 16 декабря 1821
- Тулинский, Амфилохий Осипович; майор; № 5515; 15 августа 1837
- Тулубьев, Алексей Александрович; полковник; № 7959; 26 ноября 1848
- Тулубьев, Алексей Дмитриевич; полковник; № 4688; 21 декабря 1832
- Тулубьев, Алексей Фёдорович; подпоручик; № 41 (42); 14 октября 1770
- Тулубьев, Всеволод Степанович; генерал-лейтенант; № 6680; 3 декабря 1842
- Тулубьев, Дормедонт Титович; майор; № 2780; 17 января 1814
- Тулубьев, Иван Петрович; ротмистр; № 3368; 12 декабря 1817
- Тулубьев, Иринарх Степанович; капитан-лейтенант; № 2242; 26 ноября 1810
- Тулубьев, Пётр Евстафьевич; подполковник; № 5605; 29 ноября 1837
- Тулушев, Пётр Тимофеевич; капитан 2-го ранга; № 1000; 26 ноября 1792
- Туманов, Антон Георгиевич; майор; № 7492; 12 января 1846
- Туманов, Георгий Александрович; генерал от кавалерии; 14 октября 1917
- Туманов, Григорий Григорьевич; поручик; № 5909; 3 декабря 1839
- Туманов, Егор Сергеевич; штабс-капитан; № 6892; 3 декабря 1842
- Туманов, Исаак Шиошиевич; подполковник; № 8031; 26 ноября 1848
- Туманов, Лев Константинович; подполковник; 5 мая 1917
- Туманов, Константин Александрович; генерал-майор; 5 мая 1917
- Туманский, Василий Григорьевич; майор; № 9815; 26 ноября 1855
- Туманский, Григорий Фёдорович; подполковник; 19 мая 1915
- Туманский, Михаил Иванович; генерал-майор; № 7736; 26 ноября 1847
- Тумасевич, Фёдор Николаевич; полковник; № 10111; 26 ноября 1858
- Тумилович, Михаил Антонович; капитан; № 7903; 26 ноября 1847
- Тумилович, Пётр; штабс-капитан; № 7916; 26 ноября 1847
- Тумило-Денисович, Николай Петрович; капитан 2-го ранга; № 5461; 6 декабря 1836
- Тумковский, Дмитрий Евграфович; капитан; 26 ноября 1916 (посмертно)
- Тумолмин, Дмитрий Фёдорович; полковник; № 1942 (849); 20 мая 1808
- Тумский, Адриан Иванович; генерал-лейтенант; 12 февраля 1917
- Тунеберг, Густав Иванович; подполковник; № 6038; 3 декабря 1839
- Туник, Владимир; подпоручик; 19 декабря 1917
- Тунцельман, Антон Иванович; полковник; № 5536; 29 ноября 1837
- Тунцельман, Егор Андреевич; полковник; № 394; 26 ноября 1784
- Туранов, Дмитрий Фёдорович; подпоручик; 19 апреля 1917 (посмертно)
- Турбин, Михаил Матвеевич; поручик; 6 сентября 1917
- Турбин, Павел Андреевич; майор; № 3080; 26 ноября 1816
- Турбин, Павел Петрович; подпоручик; 4 апреля 1917
- Турбин, Пётр Алексеевич; прапорщик; 25 мая 1917 (посмертно)
- Тургенев, Лев Антипович; майор; № 1781 (766); 26 апреля 1807
- Туржанский, Павел Александрович; мичман; 3 декабря 1916
- Туркан-Суринович, Виктор Викторович; капитан; 9 сентября 1915
- Туркистанов, Михаил Борисович; бригадир; № 298; 26 ноября 1777
- Турков, Константин Михайлович; штабс-капитан; № 10019; 26 ноября 1856
- Туркул, Антон Васильевич; штабс-капитан; 9 октября 1917
- Туркул, Игнатий Петрович; капитан-лейтенант; № 5491; 6 декабря 1836
- Туркул, Павел Петрович; капитан 2-го ранга; № 7641; 1 января 1847
- Турн, Раймонд; подполковник австрийской службы; № 2963; 3 августа 1814
- Турно, Георг; фельдмаршал-лейтенант австрийской службы; № 8138; 29 апреля 1849
- Туров, Пётр Николаевич; штабс-капитан; 8 июля 1900
- Туроверов, Николай Андреевич; есаул; 26 августа 1916 (посмертно)
- Турович, Станислав Антонович; подполковник; № 6060; 3 декабря 1839
- Туровский, Андрей Степанович; лейтенант; № 1904; 26 ноября 1807
- Туровский, Пётр Фаддеевич; капитан; № 5893; 1 декабря 1838
- Турповити, Георгий Фёдорович; подполковник; № 999; 26 ноября 1792
- Турский, Леонтий Александрович; полковник; № 2320; 26 ноября 1811
- Турский, Степан Михайлович; майор; № 7496; 12 января 1846
- Турский, Христиан Густавович; подполковник; № 6774; 3 декабря 1842
- Турунен, Михаил Александрович; штабс-капитан; 7 ноября 1916
- Турчанинов, Андрей Петрович; полковник; № (838); 26 апреля 1808 (в 1830 г. был разжалован в рядовые и лишён орденов)
- Турчанинов, Василий Иванович; подполковник; № 7836; 26 ноября 1847
- Турчанинов, Владимир Константинович; штабс-капитан; 4 апреля 1917
- Турчанинов, Дмитрий Романович; майор; № 6568; 5 декабря 1841
- Турчанинов, Иван Николаевич; ротмистр; № 8095; 26 ноября 1848
- Турчанинов, Павел Петрович; полковник; № 1768 (754); 26 апреля 1807
- Турчанинов, Пётр Яковлевич; подполковник; № 6274; 11 декабря 1840
- Тустановский, Павел Фёдорович; штабс-капитан; 18 ноября 1917
- Тутолмин, Иван Фёдорович; генерал-майор; 8 октября 1877
- Тутолмин, Николай Акинфиевич; капитан-лейтенант; № 742 (389); 6 июля 1790
- Тутолмин, Тимофей Иванович; бригадир; № 265 (218); 26 ноября 1775
- Тутолмин, Фёдор Дмитриевич; полковник; № 6721; 3 декабря 1842
- Тутчек, Иван Иванович; подполковник; № 3943; 26 ноября 1826
- Тутыгин, Матвей Васильевич; капитан-лейтенант; № 3679; 13 февраля 1823
- Туфанов, Иван Семёнович; штабс-капитан; 17 ноября 1919
- Тухолка, Александр Львович; полковник; № 9666; 26 ноября 1855
- Тухолка, Фёдор Львович; подполковник; № 8906; 1 февраля 1852
- Тучапский, Александр Гаврилович; подполковник; 13 марта 1908
- Тучков, Александр Алексеевич; полковник; № 1913 (819); 27 декабря 1807
- Тучков, Алексей Васильевич; инженер-генерал-майор; № 322; 26 ноября 1781
- Тучков, Николай Алексеевич; полковник; № 1072 (557); 9 ноября 1794
- Тучков, Павел Алексеевич; генерал-майор; № 3395; 15 февраля 1819
- Тучков, Павел Алексеевич; генерал-лейтенант; № 7932; 26 ноября 1848
- Тучков, Сергей Алексеевич; капитан; № 1045 (530); 19 мая 1794
Тх
- Тхоржевский, Корнилий Владиславович; подпоручик; 12 апреля 1878
- Тхостов, Ахмет Кавдынович; штабс-капитан; 26 августа 1916
Ты
- Тыринов, Сергей Петрович; капитан 2-го ранга; № 7118; 4 декабря 1843
- Тыртов, Евстигней Фёдорович; капитан-лейтенант; № 3519; 6 июня 1821
- Тыртов, Иван Иванович; капитан-лейтенант; № 7678; 1 января 1847
- Тыртов, Николай Иванович; капитан-лейтенант; № 5870; 1 декабря 1838
- Тыртов, Пётр Борисович; подполковник; № 4100; 26 ноября 1827
- Тыртов, Пётр Иванович, капитан 2-го ранга; № 4879; 25 декабря 1833
- Тысский (Твисский), Осип Юстинович; штабс-капитан; № 2727; 20 октября 1813
- Тычинин, Степан Павлович; капитан; № 758 (405); 26 ноября 1790
- Тышецкий, Евстафий Петрович; майор; № 9818; 26 ноября 1855
- Тышкевич, Антон Демьянович; ротмистр; № 2866; 13 марта 1814
- Тышкевич, Иосиф Демьянович; полковник; № 1851 (858); 20 мая 1808
- Тышкевич, Казимир Антонович; подполковник; 24 октября 1904
Тю
- Тюлин, Михаил Степанович; генерал-лейтенант; 22 апреля 1915
- Тюльпин, Михаил Иванович; подполковник; № 3515; 6 июня 1821
- Тюменев, Сербеджаб; майор; № 2704; 7 октября 1813
- Тюнегов, Пётр Алексеевич; поручик; 29 мая 1915
- Тюнин, Пётр Герасимович; капитан; № 5660; 29 ноября 1837
- Тюренников, Алексей Алексеевич; полковник; № 3037; 26 ноября 1816
- Тюриков, Иосиф Егорович; капитан; № 9012; 1 февраля 1852
- Тютиков, Семён Сергеевич; капитан; № 9469; 26 ноября 1854
- Тютис, Криш; штабс-капитан; 28 августа 1914
- Тютков, Андрей; майор; № 6344; 11 декабря 1840
- Тютрюмов, Константин Иванович; капитан; № 7331; 17 декабря 1844
- Тютрюмов, Семён Васильевич; полковник; № 5391; 6 декабря 1836
- Тютюнников, Олимпий Иванович; подполковник; № 9731; 26 ноября 1855
- Тюфяев, Павел Кириллович; капитан; № 4643; 25 декабря 1831
Тя
- Тяжелов, Николай Константинович; капитан; 8 июля 1915
- Тяжельников, Аркадий Иванович; подпоручик; № 9309; 19 мая 1854
- Тяжельников, Иван Иванович; подполковник; № 6484; 5 декабря 1841
- Тяжельников, Михаил Иванович; генерал-майор; 15 апреля 1915
- Тяжлов, Сергей Игнатьевич; подпоручик; 29 мая 1917 (посмертно)
- Тянков, Асен Асенович; поручик; 29 октября 1917
- Тяполков, Василий Иванович; подполковник; № 6535; 5 декабря 1841
|
Напишите отзыв о статье "Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса Т"
Отрывок, характеризующий Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса Т
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.