Кавелин, Александр Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Александрович Кавелин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Санкт-Петербургский
военный генерал-губернатор, управляющий и гражданской частью
1842 год — 1846 год
Монарх: Николай I
Предшественник: Пётр Кириллович Эссен
Преемник: Матвей Евграфович Храповицкий
 
Рождение: 9 июня (20 июня) 1793(1793-06-20)
Москва
Смерть: 4 ноября (16 ноября) 1850(1850-11-16) (57 лет)
Гатчина
 
Военная служба
Годы службы: 1810–1850
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Род войск: пехота
Звание: генерал от инфантерии
Сражения: Отечественная война 1812 года, </br>Русско-турецкая война (1828—1829)
 
Награды:

Александр Александрович Кавелин (9 июня 1793, Москва — 4 ноября 1850, Гатчина) — русский генерал, директор Пажеского корпуса, в 1842-46 гг. Санкт-петербургский военный губернатор, один из попечителей цесаревича Александра Николаевича.





Биография

Происходил из русского дворянского рода Кавелиных. Его отец был тульским помещиком "самого умеренного состояния". Оставшись в детстве сиротой, сын воспитывался родственниками[1].

В возрасте 10 лет был зачислен в Пажеский корпус, в 1808 году произведен в камер-пажи, а в 1810 — выпущен подпоручиком в лейб-гвардии Измайловский полк.

В 1812 участвовал в кампании против французов. Во время сражения при Бородино (13 июня 1812) был ранен картечью в левую ногу с повреждением кости и пулей в правую руку. За отличие при Бородино 26 августа 1812 произведён в поручики и награждён золотой шпагой «За храбрость», что приравнивалось к получению ордена.[1]

14 декабря 1825, уже в чине полковника, участвовал в подавлении восстания декабристов в Петербурге, и за отличие в тот день был пожалован во флигель-адъютанты. С декабря 1827 зачислен в Свиту Его императорского величества в звании генерал-майора.

В кампании против турок (1828) участвовал в сражении под крепостью Шумла (Шумен) и в осаде Варны, после взятия которой (8 октября 1828) возвратился с Его императорским величеством в Россию.

20 мая 1830 был назначен директором Пажеского корпуса и 19 апреля 1831 пожалован в генерал-адъютанты; с 6 декабря 1833 — генерал-лейтенант.

5 мая 1834 был назначен «стоять» при наследнике престола — будущем императоре Александре II. В 1837 сопровождал наследника в путешествии по России; в 1838—1839 — в путешествии по Пруссии, Швеции, Дании, Германии, Австрии, Италии, Голландии и Англии; в 1839 (c 12 августа по 26 октября) — на манёвры в Бородино и западной губернии; в 1840 — в путешествии по Пруссии и Саксонии.

Во время путешествия по Европе в 1838 году именно А.А. Кавелин не без труда уговорил цесаревича остановиться в Дармштадте. По свидетельству историка С.С. Татищева,

"тотчас по приезде посетил его великий герцог и пригласил ехать в театр, а оттуда на вечер в замок"

Об этом же писала и А.Ф. Тютчева:

"Наследник совершенно случайно остановился в Дармштадте на один день и вечером поехал в театр. Он был так тронут скромной прелестью молодой принцессы, почти ребёнка, скрывавшейся в глубине ложи, что, вернувшись домой, объявил своему наставнику Жуковскому, Кавелину и графу Орлову, сопровождавшим его, что он нашёл жену, которая ему нужна, и что дальше он никуда не поедет".

Так, благодаря случаю и Кавелину, состоялась судьбоносная, но нечаянная встреча Александра с Марией Гессенской, будущей императрицей Марией Александровной[1].

16 апреля 1841 назначен сенатором, а 2 декабря 1842 — петербургским военным генерал-губернатором. С 10 октября 1843 — генерал от инфантерии. С 1842 по 1847 год был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге[2]. В 1846 был назначен членом Комитета для рассмотрения степени опасности от хранения в Петербургском корпусе огнестрельных припасов. Во время его нахождения на посту военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга:

7 апреля 1846 подал прошение об увольнении с должности генерал-губернатора вследствие расстройства здоровья (с сохранением содержания); с 20 мая 1846 по 22 июля 1847 находился на лечении в заграничном отпуске.

7 февраля 1850 был назначен членом Совета о военно-учебных заведениях. С 1836 — почётный член Российской Академии.

К концу жизни всё отчётливее стали проявляться признаки психического заболевания: Кавелин бил жену, обливал на холоде больных детей, кидался с ножом на их учителя. По монаршему указанию Кавелина теперь всюду сопровождали жандармский офицер и четыре переодетых агента. Лечение в германском заведении для умалишённых имело результатом лишь временное улучшение[1].

Умер в Гатчине, похоронен на кладбище Троице-Сергиевой Приморской пустыни. Последний долг усопшему отдали Николай I и великие князья. Его воспитанник цесаревич находился в то время на Кавказе. В дальнейшем, уже став императором, он покровительствовал детям Кавелина[1].

Семья

Был женат на Марии Павловне Чихачевой (1808—1891), фрейлине императрицы Марии Федоровны, и имел десятерых детей; среди них следующие:

Награды

и многие другие награды.

Интересные факты

  • А.А. Кавелин невольно поспособствовал знакомству цесаревича Александра и его будущей супруги Марии Гессенской.
  • На похоронах самого Александра II в 1881 году на крышке гроба несли саблю, когда-то подаренную ему наставником. Когда же вскрыли императорское завещание, оказалось, что эта сабля завещана старшему сыну Кавелина — Александру[1].

Напишите отзыв о статье "Кавелин, Александр Александрович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Шкерин В. Наставник цесаревича // Родина. 2014. №4. С.45-47
  2. Ордин К. Приложения // Попечительский совет заведений общественного призрения в С.-Петербурге. Очерк деятельности за пятьдесят лет 1828—1878. — СПб.: Типография второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1878. — С. 5. — 595 с.

Источники

  • [vivaldi.nlr.ru/bx000010275/view#page=101 Кавелин Александр Александрович] // Список генералам по старшинству. Исправлено по 17-е марта. — СПб.: Военная типография, 1844. — С. 80.
  • Длуголенский Я. Н. Военно-гражданская власть Санкт-Петербурга, 1703—1917. — СПб., 2001. — С. 118—122.
  • Ляшенко Л. Александр II или История трёх одиночеств. — М., 2002.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кавелин, Александр Александрович

Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.