Кавеньяк, Луи Эжен

Луи Эжен Кавеньяк Louis Eugène Cavaignac<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Глава исполнительной власти Франции
28 июня — 20 декабря 1848 года
Предшественник:	Франсуа Жан Доминик Араго как председатель Исполнительной комиссии
Преемник:	Луи-Наполеон Бонапарт как президент Второй французской республики
Рождение:	15 октября 1802(1802-10-15) Париж (Франция)
Смерть:	28 октября 1857(1857-10-28) (55 лет) Урн (Франция)
Награды:

Луи Эжен Кавеньяк (фр. Louis Eugène Cavaignac; 15 октября 1802, Париж, Франция — 28 октября 1857, Урн) — французский генерал и государственный деятель; главный организатор расправы над парижскими рабочими во время подавления Июньского восстания 1848 года; брат Годфруа Кавеньяка; отец известного политического деятеля Эжена Кавеньяка.

Биография

Родился в семье Жана Батиста Кавеньяка, видного деятеля эпохи Великой Французской революции и члена Конвента. Получив образование в Парижской политехнической школе и в мецской Ecole d’application, в 1824 году поступил на службу военным инженером. Верный республиканским традициям своей семьи, он сочувствовал Июльской революции и не скрывал своего неудовольствия тем, что она не привела к установлению республики. Примкнув к обществу «Association nationale», он заявил, что не стал бы драться против республиканцев. В наказание за это он был удалён с действительной службы, а затем отправлен в Алжир, где скоро выдвинулся как военными, так и административными способностями. Особенной славой покрыла его пятнадцатимесячная защита форта Тлемсен, в составе гарнизона из пятисот человек в 1836—1837 годах.

Вернувшись во Францию в 1837 году, Кавеньяк написал этюд «De la régence d’Alger», обративший на него большое внимание. В 1839 году, когда возобновились военные действия Абд аль-Кадира против французов, Кавеньяк снова отправился в Африку, где его высоко ценили и Бюжо, и герцог Омальский. В декабре 1847 года был назначен губернатором провинции Оран вместо Жюшо де Ламорисьера. На этом посту его и застала февральская революция 1848 года.

Временное правительство назначило его (2 марта 1848 года) дивизионным генералом и алжирским губернатором, а через несколько дней ему был предложен портфель военного министра. Кавеньяк соглашался при условии, что в Париж будут возвращены регулярные войска, выведенные из столицы после революции. Временное правительство не согласилось, и Кавеньяк остался в Алжире.

С образованием учредительного собрания был избран членом его от двух департаментов и 17 мая прибыл в Париж для участия в собрании. Ему снова было предложено военное министерство; он принял его, а исполнительная комиссия, заменившая временное правительство, предоставила ему организовать в Париже армию. В несколько недель Кавеньяк сосредоточил в столице около 30 000 регулярных войск и упорядочил организацию национальной гвардии. Когда 23 июня началось восстание на улицах Парижа, Кавеньяку было вверено главное командование всеми военными силами. На следующий день против восставших двинуты были три колонны войск: северная под начальством Ламорисьера, центральная под командой Бедо и южная под начальством Дамема. В этот же день исполнительная комиссия сложила свои полномочия, и собрание, по предложению Паскаля Дюпра, единогласно и почти без прений вверило Кавеньяку диктаторские полномочия. 26 июня восстание, после сильного кровопролития, было подавлено.

Победители начали было самовольную расправу с пленными, число которых доходило до 15 000. Кавеньяк тотчас же принял энергические меры к предотвращению всякого насилия, издав прокламацию, в которой, между прочим, говорил: «В Париже я вижу победителей и побежденных; да будет вечно проклято имя мое, если я соглашусь видеть в нем жертвы». Ему ставится, однако, в упрек, что он не устранил выдачу своим солдатам почётных наград, неуместных при междоусобии, и что он не помешал национальному собранию декретировать ссылку пленных повстанцев.

29 июня Кавеньяк сложил свои диктаторские полномочия, после чего собрание единодушно проголосовало за признательность генералу и назначило его президентом совета министров и главой исполнительной власти. В течение нескольких месяцев продолжал стоять во главе правления, снискав себе доверие со стороны средних классов населения; в низших же классах не получил поддержки из-за подавления июньского восстания. На почве этого недовольства агентам бонапартистов удалось подготовить успех кандидатуры наполеоновского племянника Шарля-Луи Наполеона в президенты республики, который, в силу вновь изданной конституции, подлежал избранию посредством всеобщего голосования. На выборах 10 декабря за Кавеньяка было подано 1 448 107 голосов; будущий Наполеон III получил втрое больше и стал президентом республики.

Избранный членом нового законодательного собрания, Кавеньяк нередко выступал на трибуне, оставаясь искренним республиканцем и проявляя твердую оппозицию политике Наполеона. Арестованный в ночь на 2 декабря 1851 года, он был посажен сначала в тюрьму Мазас, а затем в форт Гам. С упрочением наполеоновской диктатуры в январе 1852 года был выпущен на свободу. В марте 1852 года был избран членом законодательного корпуса от Парижа, но не мог занять в нём место, так как отказался дать присягу новому режиму. Он поселился в своем поместье, в департаменте Сарты, и принял активное участие в газете «Siècle».

На общих выборах 1857 года Кавеньяк снова был избран депутатом от Парижа, но опять отказался дать присягу. Вскоре после этого он внезапно скончался. Вдова перевезла тело в Париж для погребения на Монмартрском кладбище, рядом с его братом Годефруа. В похоронах участвовала многочисленная толпа народа; правительство не разрешило произнесение речей на могиле.

См. также

• Революция 1848 года во Франции

Литература

• Дерюжинский В. Ф. Кавеньяк, Эжен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Флобер Г. Воспитание чувств. — М.: ЭКСМО, 2006. — С. 855—856. — ISBN 5-699-15281-4

Ссылки

• [az.lib.ru/c/chernyshewskij_n_g/text_0630.shtml Н.Г.Чернышевский. Кавеньяк]
• [bse.sci-lib.com/article057363.html «Кавеньяк, Луи Эжен» в Большой советской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Кавеньяк, Луи Эжен

– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.