Кавказский пленник (Асафьев)

О балете Шарля Дидло см. «Кавказский пленник» (балет Кавоса).

О других произведениях с таким названием см. «Кавказский пленник».

Кавказский пленник
Кавказский пленник
Композитор	Борис Асафьев
Автор либретто	Николай Волков, Леонид Лавровский и Илья Зильберштейн
Источник сюжета	одноимённая поэма Александра Пушкина
Хореограф	Леонид Лавровский
Дирижёр-постановщик	Павел Фельдт
Сценография	Валентина Ходасевич
Последующие редакции	Ростислав Захаров
Количество действий	3
Год создания	1936
Первая постановка	14 апреля 1938
Место первой постановки	Ленинградский Малый театр оперы и балета

«Кавка́зский пле́нник» — балет Бориса Асафьева в трёх актах с прологом. Либретто Николая Волкова, Леонида Лавровского и Ильи Зильберштейна по мотивам одноимённой поэмы Александра Пушкина.

История создания

Балет «Кавказский пленник» композитор Борис Асафьев написал в 1936 году — к столетию годовщины смерти Александра Пушкина. Его одноимённая поэма стала лишь отправной точкой для композитора и либреттистов. В «духе времени» авторы «стремились раскрыть и передать революционный романтизм этой поэмы юного Пушкина, тот "пафос своей эпохи", которым "насквозь пропитан "Кавказский пленник"... — эпохи пробуждения революционного сознания русского общества, "вполне представителем которой был Пушкин"».

Для выполнения этой непростой задачи авторы использовали, как они декларировали, модный киноприём «наплыва» (на самом деле старое традиционное балетное «видение»): в сцене встречи героя с черкешенкой пленник рассказывал о той «душевной буре», которая оставила «след ужасный». Действие переносилось к прошлым дням петербургской жизни героя, и зрителям показывали картины его светской жизни, от пресыщения которой, по замыслу авторов, «пробуждалось сознание молодого человека и росла его враждебность к окружающей действительности». Немалую роль в этом играла и возлюбленная героя — ещё одно «расшифрованное» пушкинское многоточие.

На этом культурологические находки авторов балета не окончились: «воодушевляемые советской действительностью, авторы сумели по-новому прочесть поэму Пушкина и выявить содержащуюся в ней идею, остававшуюся до этого незамеченной. Балет выявил тему патриотизма, который помешал самому Пушкину в 1824 году бежать из Одессы за границу от преследований Александра I». Столь «идеологически выдержанный» балет приняли к постановке одновременно два театра — в Ленинградском Малом театре оперы и балета постановщиком стал Леонид Лавровский, в Большом театре — Ростислав Захаров.

Действующие лица

• Пленник, офицер Бахметьев
• Княжна Нина
• Князь
• Кузина княжны
• Отец княжны
• Адъютант князя
• Черкешенка
• Жених Черкешенки
• Джигит
• Предводитель отряда
• Отец Черкешенки
• Дамы на балу, друзья Бахметьева, черкешенки, черкесы, музыканты

Сценическая жизнь

Ленинградский Малый театр оперы и балета

Премьера прошла 14 апреля 1938 года

Балетмейстер-постановщик Леонид Лавровский, ассистент балетмейстера Борис Фенстер, художник-постановщик Валентина Ходасевич, дирижёр-постановщик Павел Фельдт

Действующие лица

• Бахметьев — Сергей Дубинин (затем Борис Шавров)
• Княжна Нина — Галина Кириллова (затем Лидия Евментьева)
• Князь — В. Е. Николаев
• Кузина княжны — Евгения Ивкова (затем З. Левецкая)
• Адъютант князя — Николай Филипповский (затем Борис Фенстер)
• Черкешенка — Елена Чикваидзе (затем Валентина Розенберг, Т. Успенская)
• Жених Черкешенки — Александр Орлов
• Джигит — Николай Соколов

1947 год — возобновление

Большой театр

Премьера прошла 20 апреля 1938 года

Либретто Николая Волкова и Ростислава Захарова, балетмейстер-постановщик Ростислав Захаров, художник-постановщик Пётр Вильямс, дирижёр-постановщик Юрий Файер

Действующие лица

• Черкешенка — Марианна Боголюбская
• Владимир (пленник) — Михаил Габович
• Полина, известная актриса — Марина Семёнова (затем Ольга Лепешинская, Суламифь Мессерер)
• Сергей, друг Владимира — Виктор Смольцов
• Конькобежец-фигурист — Асаф Мессерер (затем Алексей Жуков, Александр Царман-мл.)
• Молодой черкес — Анатолий Кузнецов

Спектакль прошёл 54 раза, последнее представление 19 января 1941 года

Постановки в других театрах

• 1938 — Киевский театр оперы и балета, балетмейстер Галина Берёзова
• 1938 — Саратовский театр оперы и балета, балетмейстер Владимир Кононович
• 1939 — Свердловский театр оперы и балета, балетмейстер В. Л. Романовский
• 1942 — Ереванский театр оперы и балета, балетмейстер Леонид Лавровский
• 1957 — Харьковский театр оперы и балета, балетмейстер Иван Ковтунов

Библиография

• Кавказский пленник. — Л.: Издание Государственного Академического Малого оперного театра, 1938. — 80 с. — 3200 экз.
• Ильин А. Пушкинские балеты // [books.google.ru/books/about/%D0%9F%D1%83%D1%88%D0%BA%D0%B8%D0%BD_%D0%BD%D0%B0_%D1%81%D1%86%D0%B5%D0%BD%D0%B5_%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88.html?id=eGRDcgAACAAJ&redir_esc=y Пушкин на сцене Большого театра]. — Л.: Музгиз, 1949. — С. 102—105. — 150 с. — 12 000 экз.
• Рыбникова М. Балеты Асафьева. — М.: MУЗГИЗ, 1956. — 64 с. — (В помощь слушателю музыки). — 4000 экз.
• Иванова С. Новое. Полина // Марина Семенова. — М.: Искусство, 1965. — С. 153—157. — 196 с. — 30 000 экз.
• Эльяш Н. Пушкин и балетный театр. — М.: Искусство, 1970. — С. 164—202. — 344 с. — 10 000 экз.
• Соллертинский И. «Кавказский пленник» // [www.ozon.ru/context/detail/id/7263684/ Статьи о балете]. — Л.: Музыка, 1973. — С. 90—96. — 208 с. — 12 000 экз.
• Орешников С. Евгений // Алексей Ермолаев. Сборник статей. Антология. — М.: Искусство, 1974. — С. 211—219. — 296 с. — 25 000 экз.
• Чернова Н. Балет 1930—40-х // Книга-сборник «Советский балетный театр». — М: Искусство, 1976. — 376 с. — 20 000 экз.
• «Кавказский пленник». Либретто и постановка балета // Л. М. Лавровский. Документы. Статьи. Воспоминания. — М.: ВТО, 1983. — 422 с. — 10 000 экз.
• Соллертинский И. «Кавказский пленник» // Л. М. Лавровский. Документы. Статьи. Воспоминания. — М.: ВТО, 1983. — 422 с. — 10 000 экз.
• Солодовников А. Ольга Лепешинская. — М.: Искусство, 1983. — 240 с. — (Солисты балета). — 25 000 экз.
• Блок Л. Д. О «Кавказском пленнике» // Классический танец. История и современность. — М.: Искусство, 1987. — С. 496—502. — 560 с. — (Русская мысль о балете). — 25 000 экз.
• Евментьева Л. «Кавказский пленник» в постановке Л. М. Лавровского // [books.google.ru/books/about/%D0%97%D0%B0%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%B8_%D0%B1%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%8B.html?id=7TAUAQAAIAAJ&redir_esc=y Записки балерины]. — Л.: ЛИО "Редактор", 1991. — С. 127—131. — 160 с. — ISBN 5-7058-0112-2.
• Пескова М. «Кавказский пленник» Б. Асафьева // [www.expresspreprint.ru/publications-view-44.html «Служенье муз…». Пушкин и Большой театр] / Медведев А. В.. — М.: Индрик, 1999. — 256 с. — 4000 экз. — ISBN 5-85759-101-5.
• Наборщикова С. «Кавказский пленник»: три взгляда на поэму // Балет : журнал. — М., 1999. — № 3.

Отрывок, характеризующий Кавказский пленник (Асафьев)

Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.