Кавказский эмират

Имарат Кавказ
араб. إمارة القوقاز الإسلامية‎
Флаг Кавказского эмирата
Идеология:	исламизм, ваххабизм, салафизм
Этническая принадлежность:	Многонациональная
Религиозная принадлежность:	Ислам суннитского толка
Лидеры:	Залим Шебзухов † (2015—2016) Магомед Абдулаев † (2015) Магомед Сулейманов† (2015) Алиасхаб Кебеков† (2014—2015) Доку Умаров† (2007—2013) Али Тазиев # (2007—2010)</br>Супьян Абдуллаев† (2007—2011)</br>и другие
Активна в:	Северном Кавказе
Дата формирования:	7 октября 2007
Союзники:	Кавказский фронт Джамаат «Ярмук» (до 21 июня 2015) Джамаат Шариат</br> Джамаат Галгайче Катаиб аль-Хоул Карачаевский джамаат Ногайский батальон
Противники:	Россия Россия
Количество членов:	от нескольких сотен до нескольких тысяч (см. Численность)
Участие в конфликтах:	Вторая чеченская война (в 2007—2009 гг.) Исламистский терроризм на Северном Кавказе

Кавка́зский эмира́т (самоназвание Имарат Кавказ, также Северокавказский Эмира́т) — исламистская террористическая организация, действующая на Северном Кавказе и ставящая своей целью создание независимого исламского государства (эмирата) на его территории.

Кавказский эмират был провозглашён 7 октября 2007 года президентом Чеченской Республики Ичкерия (ЧРИ) в изгнании Доку Умаровым, с последовавшим преобразованием Чеченской Республики Ичкерия в «Вилайят Нохчийчо» (Ичкерия) в составе Имарата Кавказ. Как отмечается американскими военными исследователями (2012), образование Имарата Кавказ в 2007 году ознаменовало завершение процесса трансформации чеченского националистического сопротивления в исламистскую повстанческую деятельность по всему северокавказскому региону.

Фактически Кавказский эмират не контролирует территории, на которые претендует, а представляет собой сепаратистско-террористическое радикально-исламистское подполье, охватывающее Дагестан, Чечню, Ингушетию, Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию, а также вооружённые отряды, действующие в горно-лесистых районах этих республик. Подпольные джихадистские сети существуют также в Татарстане и на Урале.

Различные группы (джамааты), составляющие движение, объединены религиозной идеологией и используемыми методами — вооружённой борьбой против российской государственности на Северном Кавказе, местных органов власти и российских силовых структур. В основе идеологии движения лежат идеи джихада.

Признана террористической организацией и внесена в санкционный список ООН как организация, связанная с Аль-Каидой. Также запрещена и признана террористической в России, США, Великобритании, Канаде и ОАЭ.

23 июня 2015 года представитель международной террористической организации «Исламское государство» Абу Мухаммад аль-Аднани заявил, что боевики Кавказского эмирата в полном составе присягнули его организации и её «халифу» Абу Бакру аль-Багдади. В этой связи «Исламское государство» объявило о создании провинции («вилаята Кавказ») во главе с губернатором («вали») Абу Мухаммадом аль-Кадари Однако это сообщение не получило ни подтверждения, ни опровержения со стороны лидеров имарата Мухаммада Сулейманова, Залима Шебзухова и Асламбека Вадалова.

Провозглашение

«Джихадизация чеченских и кавказских моджахедов началась в середине 1990-х и вылилась в октябре 2007 года в провозглашение „Кавказского эмирата“ /КЭ/ на месте радикально националистической „Чеченской республики Ичкерия“»,— указывает американский эксперт Гордон Хан.

Согласно сообщению, опубликованному 31 октября 2007 года веб-сайтом [www.kavkaz-uzel.ru «Кавказ Мемо. Ру»], Доку Умаров при объявлении джихада против «неверных» и провозглашении «Кавказского эмирата» одновременно снял с себя обязанности главы ЧРИ, объявив себя «амиром (главнокомандующим) моджахедов Кавказа» и «предводителем Джихада», а также «единственной законной властью на всех территориях, где есть моджахеды».

Таким образом Доку Умаров заявил претензии на роль главы территории, охватывающей целый ряд северокавказских регионов — Дагестан, Чечню, Ингушетию, часть Ставропольского края, Северную Осетию — Аланию, Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию. При этом Доку Умаров «объявил вне закона… названия, которыми неверные разделяют мусульман… этнические, территориально-колониальные зоны под названием „Северокавказские республики“… и тому подобное», переименовав их в вилайяты — Дагестан, Нохчийчо, Галгайче, Ногайская степь, Иристон и Кабарда-Балкария-Карачай, соответственно (позднее, 11 мая 2009, вилайят Иристон был упразднён и включён в состав вилайята Галгайче). Главами отдельных вилайятов (валиями) были назначены руководители местных террористических объединений, джамаатов. Соответствующие распоряжения Доку Умаров подписал ещё 7 октября 2007 года.

В видеообращении о создании Кавказского Эмирата Докку Умаров, в частности, заявил:

Не думаю, что есть необходимость проводить границы Кавказского эмирата. Во-первых, потому что Кавказ оккупирован неверными и вероотступниками и является Дар аль-харб, территорией войны, и наша ближайшая задача состоит в том, чтобы сделать Кавказ Дар-эс-Саламом, утвердив шариат на его земле и изгнав неверных. Во-вторых, после изгнания неверных мы должны вернуть себе все исторические земли мусульман, и эти границы находятся за пределами границ Кавказа. Предвижу возражения всех образованных и необразованных лицемеров, которые будут заявлять, что мы создаём абстрактное, виртуальное государство. Я хотел бы сказать, что, Иншалла, Кавказский эмират — это образование, которое реальнее всех искусственных колониальных зон, существующих сегодня…

Помимо прочего, Умаров объявил о введении на всей территории «Имарата Кавказ» шариатского правления, о «преобразовании ЧРИ в Вилайят Нохчийчо (Ичкерия)» в составе нового «государства», а также об упразднении поста президента ЧРИ и её правительства.

Одновременно Умаров призвал своих сторонников к войне не только против России, но и против всех «неверных»:

Мы неотъемлемая часть исламской Уммы. Меня огорчает позиция тех мусульман, которые объявляют врагами только тех кафиров, которые на них напали непосредственно. При этом ищут поддержки и сочувствия у других кафиров, забывая, что все неверные — это одна нация. Сегодня в Афганистане, Ираке, Сомали, Палестине сражаются наши братья. Все, кто напал на мусульман, где бы они ни находились, — наши враги, общие. Наш враг — не только Россия, но и Америка, Англия, Израиль, все, кто ведут войну против Ислама и мусульман

В мае 2009 г. Доку Умаров учредил совещательный орган, Маджлис уль-Шура, состоящий из 9 высших амиров — глав вилайятов и крупных джамаатов. Шура, в частности, уполномочена выбирать нового амира Кавказского эмирата в случае гибели или смерти прежнего руководителя. У Кавказского эмирата также имеется официальное представительство за рубежом — векалат (глава — Шамсуддин Батукаев).

Командующим вооружёнными силами долгое время был амир Магас (Ахмед Евлоев), он же валий вилайята Галгайче (Ингушетия) (задержан ФСБ в июне 2010 года).

Судебная власть представлена Верховным шариатским судом, который возглавляет кадий. Этот пост занимали Анзор Астемиров (руководитель кабардино-балкарского джамаата и один из организаторов нападения исламистских боевиков на Нальчик в 2005 г., убит в марте 2010 г.), позднее — амир Сейфуллах Губденский (Магомедали Вагабов), руководитель Джамаата Шариат и валий вилайята Дагестан, организатор теракта на станциях «Лубянка» и «Парк культуры» в московском метро, убит 21 августа 2010 г.), после него кадием стал Шейх Абу Мухаммад.

Официальной идеологией Кавказского эмирата являются ваххабизм (т. н. салафия) и идея джихада. Основными идеологами движения называют Багаутдина Кебедова, Абдул-Халима Садулаева, Шамиля Басаева, Мовлади Удугова, Анзора Астемирова, Саида Бурятского.

Реакция

Анзор Астемиров после провозглашения Умаровым Кавказского эмирата заявил, что он ещё в 2005 г. совместно с тогдашним руководителем ингушских боевиков Ильясом Горчхановым пытался убедить Шамиля Басаева пойти на этот шаг, однако Басаев отказался и потребовал от них принести присягу президенту ЧРИ Абдул-Халиму Садулаеву в обмен на поддержку в организации нападения на Нальчик. После гибели Садулаева и самого Басаева Астемиров, по его словам, обратился со своей идеей к новому лидеру ЧРИ

Наиболее развёрнутую поддержку решение Умарова получило в многочисленных интервью и выступлениях исламистского идеолога Мовлади Удугова, возглавляющего информационно-аналитическую службу Имарата Кавказ. Согласно его утверждениям, фактически полная смена и резкое омоложение «воюющего поколения», произошедшие в последние годы, привели к смене национально-освободительных лозунгов верой в «спасительную силу джихада» и необходимость восстановления законов шариата «на освобождённых землях». По его словам, «новая ситуация вступила в конфликт с обветшавшими смыслами, с политическими и идеологическими структурами, которые по инерции ещё продолжали существовать. Я имею в виду Чеченскую Республику Ичкерия, её парламент, президент — все формальные аксессуары». В новой ситуации руководство боевиков («моджахедов»), отбросив «обветшавшие политические и идеологические структуры», выдвинуло новые цели и лозунги — создание исламского государства на Северном Кавказе. Удугов подчёркивает, что в рамках Северного Кавказа руководство Кавказского эмирата не собирается оставаться:

У этого исламского государства пока отсутствуют границы. Говорить о том, что мы хотим сегодня на территории этих нескольких республик Северного Кавказа построить какой-то анклав, неправильно. Нет, сегодня многие мусульмане, проживающие в Татарстане, Башкортостане, Бурятии, русские, принявшие ислам из самых разных регионов России, приносят присягу Докке как законному руководителю мусульман. И где бы они ни находились — в Москве, Благовещенске, Тюмени, Владивостоке, — когда мусульманин приносит присягу, он становится боевой единицей. Если сегодня этих людей не видно в их городах, они не действуют сейчас, это вовсе не означает, что они не будут действовать в будущем.

Действия Умарова вызвали резко негативную реакцию у ряда деятелей чеченского сепаратизма, находящихся в эмиграции. В частности, министр иностранных дел распущенного Умаровым правительства ЧРИ Ахмед Закаев высказал мнение, что эти действия инспирированы российскими спецслужбами и некими «провокаторами». По словам Закаева, провозглашение Кавказского эмирата перевело «законную борьбу чеченского народа за свою свободу и независимость в разряд так называемого международного терроризма, не имеющего ничего общего с интересами чеченского народа и исламскими ценностями». В официальном заявлении от лица МИД ЧРИ Закаев охарактеризовал провозглашение Умаровым Северо-Кавказского Эмирата и объявление войны всему миру от имени мусульман Кавказа как «крупную провокацию по подрыву правовой базы чеченской государственности», осуществлённую под воздействием «агентов влияния Кремля, спекулирующих религиозной риторикой». По мнению Закаева,

«Северокавказский Эмират» призван сыграть провокационную роль, которую сыграл в своё время Конгресс народов Чечни и Дагестана, способствовавший вторичному вторжению российских войск в Чечню. В подготовке операции «Эмират» с чеченской стороны задействованы те же лица, которые учреждали этот Конгресс.

Ахмед Закаев позднее сообщил, что в связи с самоустранением Умарова «от исполнения обязанностей президента» среди действующих членов «парламента ЧРИ», избранного в 1997 г., было проведено «телефонное голосование», в результате которого он (Закаев) был избран «премьер-министром» ЧРИ. Со своей стороны, руководство «Кавказского эмирата» объявило деятельность Закаева антигосударственной, поручив разобраться с ним шариатскому суду и службе безопасности «Мухабарат».

Полемика между сторонниками Ахмеда Закаева и Доку Умарова продолжается до сих пор.

Российский политолог Сергей Маркедонов высказал следующее мнение:

Кавказский эмират строится изначально на других ценностях, которые отличаются от чеченского сепаратистского проекта. Проект эмирата ориентируется на радикальный ислам. Врагами — или, по крайней мере, политическими противниками этого проекта — являются не только Россия, но и западный мир, о чём Доку Умаров говорил достаточно чётко. И, кстати, многие из бывшего сепаратистского чеченского истеблишмента — прежде всего, Ахмед Закаев — отмежевались от этого заявления и продолжили апеллировать к националистическим, а не исламистским ценностям.

Большинство реально действующих полевых командиров поддержали провозглашение Кавказского Эмирата и принесли присягу («баят») Доку Умарову. Однако некоторые командиры не одобрили это решение. В частности в июле 2009 года «за создание вооруженной оппозиции Имарату» был казнен лидер махачкалинских боевиков Шамиль Гасанов.

Официальные лица России, в том числе руководители кавказских регионов, не признают существование Кавказского эмирата, а деятельность его руководства квалифицируется как преступная и террористическая. Особенно острую реакцию провозглашение Эмирата вызвало у руководства Чеченской Республики, прежде всего Рамзана Кадырова:

С этой крысой Умаровым и его крысятами нужно покончить раз и навсегда.

Американский профессор Гордон Хан (Gordon M. Hahn), специалист по Северному Кавказу, сотрудник вашингтонского Центра международных стратегических исследований, автор книги «Российская исламская угроза», 28 сентября 2011 года представил свой доклад «Getting the Caucasus Emirate Right: Global Jihadism in Russia’s North Caucasus», в котором заявил, что исламское подполье на Северном Кавказе и на Урале представляет серьёзную угрозу безопасности не только России, но также Европы и США. Хотя оно и не в силах самостоятельно взять Северный Кавказ под свой контроль и создать там исламское государство, тем не менее, по убеждению эксперта, Имарат Кавказ в состоянии осуществить масштабные акты насилия и нанести существенный вред.

Профессор Хан указал на следующие существенные аспекты нынешней ситуации:

1. Долгосрочные и расширяющиеся связи Имарата Кавказ с «Аль-Каидой» и глобальным джихадом;
2. Наличие террористической сети Имарата Кавказ как организованной политической и военной силы, осуществляющей джихад в регионе;
3. Встраивание салафистско-джихадистской религиозной идеологии в местную культуру и рост значения мирового джихадистского революционного альянса как ключевого фактора, способствующего насилию на Северном Кавказе.

Структура

Кавказский эмират представляет собой структурированную иерархическую сеть, где амиры (лидеры) входящих в него вилайятов (территорий) назначаются и подчиняются верховному амиру, которому они приносят баят (клятву верности). Разделение на вилайяты (регионы) совпадает с административными границами северокавказских республик. Каждый вилайят в свою очередь поделен на так называемые фронты — зоны ответственности амиров местного уровня. В то же время неверно представлять эмират жёстко структурированной вертикально построенной организацией, входящие в её сетевую структуру ячейки могут находится в спящем состоянии и эффективно действовать, не спрашивая личного согласия первых лидеров. Не имея возможности пользоваться электронными средствами связи, хорошо контролирующимися спецслужбами, подпольщики предпочитают курьерскую связь с обменом видеообращениями, что, как отмечают, «поневоле делает Имарат Кавказ структурой сетевой, а не иерархической».

Флаг и присяга

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Флаг Вилайята Дагестан представляет собой арабский текст шахады на чёрном фоне, с горизонтальной саблей внизу и надписью «Вилайят Дагестан» на арабском языке, под саблей.
Флаг Вилайята Нохчийчо представляет собой видоизменённый флаг ЧРИ, на котором по центру в чёрном горизонтальном овале имеется надпись на арабском языке — «Аллах акбар». Ранее и в данный момент также используется как флаг ВС КФ ЧРИ.

Присоединение боевиков к Кавказскому Эмирату осуществляется через публичное (обычно с записью на видео) принесение ими присяги («баята») Доку Умарову.

Численность и активность членов

Официальные оценки численности активных вооружённых боевиков изначально колебались от 50—70 по отдельному региону (президент Чечни Рамзан Кадыров) до полутора тысяч в целом по Северному Кавказу (глава СКП РФ Александр Бастрыкин, май 2009 г.). В то же время президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров в 2009 году оценивал численность жителей его республики, оказывающих содействие боевикам, в «тысячи человек».

В конце 2009 года Макшарип Аушев в интервью на вопрос о количестве боевиков отвечал, что их «очень много, тысячи. С момента, как пришёл к власти Евкуров (за год до этого интервью — Прим.), по сегодняшний день убито где-то 110—120 боевиков. Из них, может быть, 20—30 человек просто попались под горячую руку. Но сто боевиков точно убито за время Евкурова. И раз всё это не прекращается, значит, их гораздо больше. Есть информация, которую мы получаем из достоверных источников: постоянно по пять-шесть человек идут в лес, доходят до боевиков, и те их прогоняют. Говорят: пока учитесь, молитесь за нас, у нас нет ни оружия, ни еды; в живой силе мы не нуждаемся, но когда нужно будет, скажем». Он также отметил: «Им просто невыгодно подниматься и захватывать города: самолётами, вертолётами разбомбят всё к чёрту. Они ведь не те боевики, что были раньше. Они сидят по домам, работают учителями, даже сотрудниками в воинских частях. Они на рожон не лезут. Ведут тихую партизанскую войну, ждут подходящего момента, ждут, когда Россия ослабнет. Не дай бог, если в России будут какие-то проблемы, кризис, война с Грузией — что-то такое серьёзное. Они все записаны и в любой момент по приказу возьмут в руки оружие».

По официальным данным, в течение 2008 г. на Северном Кавказе было убито и задержано 546 членов незаконных вооружённых формирований.

В конце 2009 года полпред президента России в ЮФО Владимир Устинов сообщил, что за 11 месяцев года на Юге России было совершено 786 терактов (в 2008 году — 576 терактов). Количество погибших и раненых военнослужащих и сотрудников правоохранительных органов, а также гражданских лиц, составило 1263 человека (914 в 2008 году). Сепаратистские источники утверждают, что официальные данные потерь военнослужащих и милиционеров сильно занижаются.

Тогда же глава ФСБ Александр Бортников заявлял, что на Северном Кавказе в 2009 году задержаны почти 800 боевиков и их пособников, тогда как министр внутренних дел Рашид Нургалиев в сентябре 2009 года заявил, что с начала года на Северном Кавказе было убито 270 и задержано 453 боевика.

В феврале 2010 года в очередном видеообращении Доку Умаров признал большие потери среди боевиков, но сказал, что никаких проблем с пополнением отрядов новобранцами они не испытывают.

Судя по приведённой статистике, процент смертности в отрядах боевиков чрезвычайно велик, но их численность постоянно пополняется за счёт вербовки новобранцев среди религиозно настроенной молодежи (средний возраст убитых в последние годы боевиков составляет около 19—23 лет). В феврале 2005 года журнал «Профиль» писал: «Сейчас можно с большой уверенностью утверждать, что средний возраст участников террористических группировок не превышает 25-30 лет». По данным «Новой газеты», в 2007—2009 годы молодёжь Чечни массово пополняла ряды незаконных вооруженных формирований: «С января 2007-го в лес ушли более 1000 чеченцев в возрасте от 16 до 30 лет. По оперативным сведениям, средний возраст чеченского подполья сегодня — 20—25 лет».

Де-факто, боевики Эмирата не контролируют никаких населённых пунктов на Северном Кавказе, однако они в какой-то степени контролируют горно-лесистую местность в Сунженском и Джейрахском районах Ингушетии, Шатойском, Веденском, Итум-Калинском, Ачхой-Мартановском и Шаройском районах Чечни.

3 декабря 2010 г. министр внутренних дел Рашид Нургалиев заявил, что за 2010 год военнослужащими Внутренних войск МВД РФ было нейтрализовано 84 участника незаконных вооружённых формирований, ещё 22 задержано по подозрению в причастности к ним. 13 января 2011 г. его заместитель, главнокомандующий Внутренними войсками МВД России Николай Рогожкин сообщил, что военнослужащими ВВ МВД России уничтожено в минувшем году на Северном Кавказе 108 боевиков. А ещё через месяц он же заявил: «При участии военнослужащих внутренних войск в 2010 году были ликвидированы около 300 боевиков. Ещё 500 человек были задержаны по подозрению в участии в незаконных бандформированиях».

11 февраля 2011 г. вице-премьер РФ, полномочный представитель президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александр Хлопонин заявил, что, по оценкам экспертов, на территории СКФО действуют около одной тысячи боевиков: «Беда не в том, что их тысяча. Беда в том, что их убивают, а они пополняют ряды. И вторая беда — средний возраст террористов помолодел до 18 лет», — сказал Хлопонин.

По информации «The Washington Post» (05/09/2011), ссылающейся на оценки местных журналистов, только в Дагестане в лесах постоянно скрываются от 1000 до 1500 вооружённых людей, а ещё около 5000 готовятся присоединиться к ним.

По некоторым сообщениям (октябрь 2011 года), российские спецслужбы после окончания войны в Ливии ожидали появления на Северном Кавказе мусульман, воевавших на стороне Каддафи.

Согласно утверждению главы МВД России Рашида Нургалиева, за 10 месяцев с начала 2011 года были уничтожены 313 боевиков.

По заявлению главы Республики Ингушетия Юнус-бека Евкурова (сентябрь 2012), «из тех активных штыков, которых мы ищем, — в республике 35—40 бандитов, которые скрываются в горно-лесистой местности. В населённых пунктах появляются их пособники и помощники». Он же отмечал: «Активных штыков порядка сорока. Хотя мы то же самое говорили в прошлом году, в позапрошлом году». По его словам, «нельзя просто сказать, что активных боевиков — 30-40-50… Если у каждого из них по пять-шесть родственников, то вот и подсчитайте». «Сегодня главная беда Северного Кавказа — терроризм. Бандподполье в республике Ингушетия — это глубоко законспирированная сеть с хорошим контрразведывательным режимом… Много пособников на территории республики, которые в состоянии обеспечить оперативное, административное и другое прикрытие. Сеть пособников есть и во властных, и в правоохранительных структурах. Было бы глупо это отрицать. Был период, когда бандиты в республике не раскрывали карты раньше времени. Они внедрялись во власть, закупали недвижимость, но не проводили мероприятий диверсионно-террористического характера. Этот период прошёл, и теперь они активизировались» (Юнус-бек Евкуров, 26.09.2012).

17 октября 2012 года глава Чечни Рамзан Кадыров заявил, что на территории Чечни действует от 40 до 45 активных боевиков, которые, по словам Кадырова, вербуют в свои ряды слабовольных и умственно отсталых молодых людей с нарушенной психикой.

В октябре 2012 года Президент России Владимир Путин сообщил, что «за последние несколько месяцев в ходе оперативно-розыскных мероприятий задержано 479 бандитов, уничтожено 313 террористов, которые не пожелали сложить оружие, включая 43 главаря». К октябрю 2012 года с начала года явку с повинной осуществили около 50 боевиков, по информации Национального антитеррористического комитета РФ.

По сообщению главы НАК Бортникова, за 2013 год на Северном Кавказе были убиты 260 боевиков, в том числе 42 лидера. Бортников также отметил, что продолжается работа «по склонению членов бандподполья и лиц, подпавших под их влияние, к отказу от террористической и экстремистской деятельности», благодаря чему к мирной жизни были возвращены 72 человека. По словам эксперта Милрада Фатуллаева, жители Северного Кавказа с каждым годом все больше устают от слова «ликвидирован»: «Люди хотели бы, чтобы боевиков отлавливали и судили, а не „ликвидировали“. Чтобы их показывали населению, объяснили, что ими двигало, когда они начали свою преступную деятельность», — сказал он.

Методы

В подавляющем большинстве случаев жертвами нападений боевиков становятся сотрудники силовых структур — российские военнослужащие, сотрудники спецслужб и полицейские. В последние годы боевики в своей практике не делают различий между русскими силовиками (то есть «неверными», «кафирами») и местными полицейскими-мусульманами, которых считают предателями, «муртадами».

Однако часто целенаправленным нападениям подвергаются и мирные граждане региона — прежде всего государственные чиновники, мусульманские духовные лица, поддерживающие официальную власть, предприниматели, торгующие спиртным, люди, занимающиеся гаданием, знахарством (традиционной медициной) и проституцией. Как правило, боевики берут на себя ответственность за эти убийства, обосновывая их решениями т. н. шариатских судов.

В результате терактов, целями которых являются сотрудники силовых структур, также регулярно гибнут мирные граждане (то же можно сказать и об операциях, проводимых российскими силовыми структурами).

«Основными формами действия бандгрупп, входящих в состав „Имарат Кавказ“, являлось совершение террористических актов, обстрелов и подрывов, а также иных акций устрашения населения, представителей власти и духовенства», — отмечала Генпрокуратура РФ.

В 2006—2007 годах в Ингушетии была совершена серия жестоких убийств русскоязычных граждан без каких-либо шариатских обоснований. Следствие установило, что убийства совершались группой полевого командира Рустамата Махаури. Однако командование боевиков не взяло на себя ответственность за эти случаи.

В апреле 2009 г. Доку Умаров объявил о воссоздании джамаата «Риядус-Салихин» («Сады праведных») — отряда террористов-смертников, в своё время созданного Шамилем Басаевым. Идеологом воссозданного джамаата стал Саид Бурятский. В последующие месяцы боевики-смертники совершили несколько десятков самоподрывов, убив десятки сотрудников милиции и мирных граждан. В частности 17 августа было полностью уничтожено здание РОВД г. Назрани, 25 человек погибли, около 260 ранены.

В это же время появилось видеообращение Доку Умарова, которое можно истолковать как одобрение террористических актов, приводящих к гибели мирных жителей:

Если нам запрещено убивать этих граждан, так называемых мирных жителей, которые обеспечивают армию и ФСБ своими налогами и своим молчанием, которые поддерживают эту армию своим одобрительным молчанием, если таких людей считать мирными жителями, то я не знаю, по каким критериям это оценивается.

В июне 2009 года боевики Кавказского Эмирата взяли на себя ответственность за убийство министра внутренних дел Дагестана Адильгерея Магомедтагирова.

В июне 2009 года боевики взяли ответственность за убийство министра заместителя председателя Верховного Суда Ингушетии Азы Газгиреевой и бывшего вице-премьера республики Башира Аушева.

В июле 2009 года боевики взяли ответственность за покушение на президента Ингушетии Юнус-бека Евкурова.

В августе 2009 года боевики взяли ответственность за аварию на Саяно-Шушенской ГЭС. (Следствие отвергло эту версию.)

В декабре 2009 года боевики взяли ответственность за убийство священника Даниила Сысоева.

В декабре 2009 года боевики взяли ответственность за подрыв поезда «Невский Экспресс» 27 ноября 2009 года, приведшее к гибели 28 и ранениям более 90 мирных граждан.

31 марта 2010 года было опубликовано видеообращение лидера «Кавказского эмирата» Доку Умарова, в котором он заявил, что теракт в московском метро 29 марта 2010 года был произведён по его приказу.

24 января 2011 года — Террористический акт в аэропорту Домодедово, 27 погибших и более 150 раненых. Из заявления амира Имарата Кавказ Умарова: «пусть Россия знает, что она находится в состоянии войны с Кавказскими Мусульманами, и что мы наносим ответный удар именно по стратегическим объектам, и что такие удары будут и впредь наноситься именно по стратегическим объектам! Каждый человек должен знать — война есть война, и у войны есть свои методы, хорошие они или плохие».

По данным Гордона Хана, «к пятой годовщине с момента его создания самим КЭ или при его участии осуществлено более 2200 атак и актов насилия, в результате которых погибли около 1800, ранения получили 2600 сотрудников полиции, военных и гражданских официальных лиц», а также «убито свыше 450 и ранено 1200 мирных жителей».

Внешние связи

По данным Федеральной разведывательной службы Германии, на 2013 год в ФРГ находилась активная группа из около 200 чеченцев, занимающаяся сбором средств и вербовкой новых боевиков.

С осени 2014 года стало известно о случаях присягания северокавказских боевиков лидеру Исламского государства аль-Багдади. В декабре 2014 года было обнародовано обращение Абу-Мухаммада, амира вилайата Дагестан, одного из первых присягнувших лидеру Исламского государства, из которого следовало, что он вышел из подчинения Имарату Кавказ и просил других боевиков последовать его примеру. За этим последовало публичное обращение тогдашнего амира Имарата Кавказ А. Кебекова, обвинившего за присягу лидеру ИГ Абу-Мухаммада в расколе и предательстве. Кебеков предложил ему уехать на контролируемую ИГ территорию и отстранил от должности амира вилайата. По мнению аналитиков ISW, переход лидеров северокавказского подполья в подчинение ИГ возможно связан с тем, что «Кебеков выступал против использования террористов-смертников и призывал воздержаться от насилия в отношении гражданских лиц. Социальную поддержку он ставил выше военных операций. Кебеков оперативно сместил Рустама Асильдерова и требовал, чтобы другие боевики не присягали ИГ». Старший научный сотрудник Центра этнополитических исследований Института этнологии и антропологии РАН Ахмет Ярлыкапов отмечал, что тактика, провозглашенная Кебековым, — отказ от терактов против мирного населения, запрет женщинам взрывать себя и призыв не использовать их в вооруженных акциях — существенно отличается от тактики ИГ: «Если „Имарат“ специализируется на терроре в отношении силовиков, то ИГ — это террор тотальный и очень жестокий». Летом следующего года, после гибели Кебекова, лидеру ИГ аль-Багдади от имени всех исламистских подпольщиков Чечни присягнул амир соответствующего вилайата Аслан Бютукаев. По данным ISW, ИГ начал подготовку к созданию своего форпоста на Северном Кавказе в январе 2015 года. Как известно, исламисты северокавказского происхождения принимали участие в боевых действиях на территории ИГ и до официальных заявлений членов Имарата Кавказ о переходе под его флаг.

См. также

► Северный Кавказ

► Исламские государства

► Исламистские террористические организации

Ссылки

• [nohchipress.info/ Информационный сайт Независимый Нохчипресс]

Отрывок, характеризующий Кавказский эмират

– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.