Кавос, Альберт Катеринович

Альберт Катеринович Кавос
Основные сведения
Место смерти	Петергоф, Санкт-Петербургская губерния
Работы и достижения
Работал в городах	Санкт-Петербург, Москва
Архитектурный стиль	поздний классицизм, эклектика
Важнейшие постройки	Мариинский театр в Санкт-Петербурге

Альбе́рт Катери́нович Ка́вос (Alberto Cavos; 12 декабря 1800, Санкт-Петербург — 22 мая 1863, Петергоф) — русский архитектор итальянского происхождения, академик архитектуры (1846), известный главным образом как строитель театров.

Биография

Происходил из старинной венецианской семьи. Отец архитектора — композитор Катерино Кавос, дед — директор венецианского театра Фениче, Джованни Кавос. После падения Венецианской республики (1797) Катарино Кавос эмигрировал, вначале — в Германию, затем — в Россию. В Петербурге Катарино Кавос стал «директором музыки» императорских театров, писал и ставил оперы, в том числе «Жизнь за царя» (1815).

Альберто Кавос, родившийся в Петербурге, окончил математическое отделение университета в Падуе. Вернувшись в Россию в 1829 году, был направлен в помощь К. И. Росси «к строению дома для Департамента Министерства внутренних дел».

12 июля 1830 года А. К. Кавос стал архитектором Пажеского корпуса; в 1832 году, дополнительно занял должности архитектора Общества благородных девиц и Екатерининского училища; затем, в 1834 году — архитектором Почтового ведомства, в 1838 году — архитектором Департамента государственных имуществ. Кроме того, исполнял частные заказы, например, отделал фасад дома Пашковых.

В 1847 году в Париже было напечатано его сочинение «Traité de la construction des théâtres», за которое получил от российского императора бриллиантовый перстень, от бразильского — звание «почётного архитектора Его Величества двора», от шведского — орден Вазы 3-й степени. 14 января 1847 года А. К. Кавос был избран академиком Академии художеств.

Самой известной его работой в Петербурге стал Мариинский театр, построенный в 1860 году. В 1853—1856 годах Кавос руководил восстановлением московского Большого театра. Как вспоминал его внук Александр:

Громадные заказы, которыми был завален дед Кавос, позволили ему достичь значительного благосостояния, а оно дало ему возможность вести довольно пышный образ жизни и отдаваться коллекционерской страсти. Его дом в Венеции (на канале Гранде), был настоящим музеем… Впоследствии многие из этих вещей были перевезены в Петербург, а после смерти деда в 1864 году поделены между вдовой и другими наследниками.

Незадолго до смерти Кавос составил проект нового здания парижской Оперы. «Едва ли Гранд-Опера дедушки была бы столь же эффектной, как знаменитое произведение Шарля Гарнье, но можно быть уверенным, что его театр лучше отвечал бы требованиям удобства и акустики».

Семья

<center>Парные портреты Альберта и Ксении Кавос Художник Козрое Дузи (1849)

</div> </div> Альберт Кавос был дважды женат. Его первая жена, итальянка Каробио, умерла в 1835 году от чахотки, родив ему четырёх детей:

• Станислав (1801—1835);
• Цезарь (1824—1883) — академик архитектуры;
• Константин (1825—1890) — дипломат, тайный советник;
• Камилла (1828—1891), вышла замуж за архитектора Николая Бенуа и из девяти детей, рождённых в этом браке, — внуков и внучек Кавоса — наиболее известны Леонтий, Альберт и Александр Бенуа.

От второго брака с Ксенией Ивановной (ум. 1905) у него также был дети:

• Софья (1841—1865) — замужем за правоведом М. И. Зарудным;
• Михаил (1842—1898) — секретарь земской управы; входил в Шекспировский кружок;
• Иван (1846 — ок. 1895) — гражданский чиновник в Кутаиси.

Альберт Катаринович Кавос скончался 22 мая 1863 года в Петергофе и похоронен на Волковском лютеранском кладбище Санкт-Петербурга.

Проекты

В Санкт-Петербурге

• Улица Ломоносова, д.№ 8 — жилой флигель и службы Пажеского корпуса. Перестройка и расширение. 1832—1834.
• Театральная площадь, д.№ 3 — здание Большого театра. Внутренняя перестройка. 1836. (Включено в нынешнее здание Санкт-Петербургской Консерватории).
• Улица Зодчего Росси, д.№ 2 — внутренняя перестройка здания Дирекции Императорских театров. 1836.
• Набережная реки Фонтанки, д.№ 18 — дом Пашковых. Изменение отделки фасада. 1836.
• Большая Подьяческая улица, д.№ 20 — декорационный склад Дирекции Императорских театров. 1839. (Перестроен).
• Караванная улица, д.№ 22 — особняк А. Ф. Львова. Перестройка. 1841. (Перестроен).
• Набережная Крестовки, д.№ 10 — здание Каменноостровского театра. Возобновление и реконструкция. 1844. (Реконструировано).
• Воронежская улица, д.№ 13/улица Тюшина, д.№ 16 — ямщицкий дом. Надстройка. 1844. (Включен в существующее здание).
• Литейный проспект, д.№ 55 — дом Екатерининского училища. Перестройка. 1840-е.
• Большая Морская улица, д.№ 61 — Почтамтская улица, д.№ 18 — комплекс зданий «Отделения почтовых карет и брик». Перестройка. 1844—1846. Включены существовавшие строения.
• 12-я Красноармейская улица, д.№ 27/Лермонтовский проспект, д.№ 51 — здание детского приюта имени. великой княжны Александры Николаевны. 1846—1848. (Включено в существующее здание).
• Театральная площадь, д.№ 1 — здание Театра-цирка (Мариинского театра). 1847—1848, 1859—1860. (Перестроено и расширено самим архитектором в 1859 году).
• Почтамтская улица, д.№ 3 — дом Почтового ведомства. 1853.
• Набережная реки Мойки, д.№ 79 — доходный дом. 1859.
• Площадь Искусств, д.№ 1/Инженерная улица, д.№ 1 — здание Михайловского театра. . Внутренняя перестройка. 1859—1860.
• Канонерская улица, д.№ 5 — доходный дом. 1860—1861. (Надстроен).
• Почтамтская улица, д.№ 14-16 — Почтамтский переулок, д.№ 5 — дома Почтового ведомства (перестройка) и переходная галерея Главного почтамта. 1859—1862.
• Несохранившийся деревянный театр в Красном Селе

В Москве

• Комплекс зданий Московского Императорского почтамта и телеграфа (1850-е, Мясницкая улица, 27)
• После пожара 1853 года занимался реставрацией здания Большого театра

Напишите отзыв о статье "Кавос, Альберт Катеринович"

Примечания

Литература

• Зодчие Санкт-Петербурга. XIX — начало XX века / сост. В. Г. Исаченко; ред. Ю. Артемьева, С. Прохватилова. — СПб.: Лениздат, 1998. — 1070 с. — ISBN 5-289-01586-8.
• Антонов В. В. Кавосы // Московский журнал. — 2012. — № 1. — С. 8—17.

Ссылки

• [encspb.ru/object/2804007553 Энциклопедия Санкт-Петербурга]
• [www.orbis.spb.ru/topohron/personal/1005219.htm Санкт-Петербургские ассамблеи]

Отрывок, характеризующий Кавос, Альберт Катеринович

Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“