Каганович, Лазарь Моисеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лазарь Моисеевич Каганович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр промышленности строительных материалов СССР
3 сентября 1956 — 10 мая 1957
Предшественник: Павел Александрович Юдин
Преемник: Иван Александрович Гришманов
Председатель Государственного комитета СМ СССР по труду и заработной плате
24 мая 1955 — 6 июня 1956
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Александр Петрович Волков
Член Президиума ЦК КПСС
16 октября 1952 — 29 июня 1957
Председатель Государственного комитета СМ СССР по материально-техническому снабжению народного хозяйства
9 января 1948 — 10 октября 1952
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Иван Григорьевич Кабанов
Первый секретарь ЦК КП(б) Украины
3 марта 1947 — 26 декабря 1947
Предшественник: Хрущёв, Никита Сергеевич
Преемник: Хрущёв, Никита Сергеевич
Министр промышленности строительных материалов СССР
19 марта 1946 — 6 марта 1947
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Семён Захарович Гинзбург
Народный комиссар путей сообщения СССР
26 февраля 1943 — 20 декабря 1944
Предшественник: Андрей Васильевич Хрулёв
Преемник: Иван Владимирович Ковалёв
Народный комиссар нефтяной промышленности СССР
12 октября 1939 — 3 июля 1940
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Иван Корнеевич Седин
Народный комиссар путей сообщения СССР
5 апреля 1938 — 25 марта 1942
Предшественник: Алексей Венедиктович Бакулин
Преемник: Андрей Васильевич Хрулёв
Народный комиссар тяжёлой промышленности СССР
22 августа 1937 — 24 января 1939
Предшественник: Валерий Иванович Межлаук
Преемник: Должность упразднена
Народный комиссар путей сообщения СССР
28 февраля 1935 — 22 августа 1937
Предшественник: Андрей Андреевич Андреев
Преемник: Алексей Венедиктович Бакулин
Председатель Комиссии партийного контроля ВКП(б)
10 февраля 1934 — 28 февраля 1935
Предшественник: Ян Эрнестович Рудзутак как председатель ЦКК РКП(б) — ВКП(б)
Преемник: Николай Иванович Ежов
Первый секретарь Московского городского комитета ВКП(б)
25 февраля 1931 — 16 января 1934
Предшественник: Карл Янович Бауман
Преемник: Никита Сергеевич Хрущёв
Первый секретарь Московского областного комитета ВКП(б)
22 апреля 1930 — 7 марта 1935
Предшественник: Карл Бауман
Преемник: Никита Хрущёв
Генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины
7 апреля 1925 — 14 июля 1928
Предшественник: Эммануил Ионович Квиринг
Преемник: Станислав Викентьевич Косиор
 
Рождение: 10 (22) ноября 1893(1893-11-22)
д. Хабне, Радомысльский уезд, Киевская губерния,
Российская империя
Смерть: 25 июля 1991(1991-07-25) (97 лет)
Москва, СССР
Место погребения: Новодевичье кладбище
Партия: РКП(б) (с 1911-1961)
 
Автограф:
 
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Ла́зарь Моисе́евич Кагано́вич (10 [22] ноября 1893 года, Киевская губерния, Российская империя — 25 июля 1991 года, Москва, СССР) — российский революционер, советский государственный и партийный деятель, близкий сподвижник Сталина. Кандидат в члены ЦК РКП(б) (1923—1924), член ЦК партии (1924—1957), член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1924—1925, 1928—1946), секретарь ЦК ВКП(б) (1924—1925, 1928—1939), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1926—1930), член Политбюро (Президиума) ЦК (1930—1957).





Дореволюционная биография

Родился в еврейской семье зажиточного крестьянина по имени Моисей Гершкович Каганович в д. Кабаны Радомысльского уезда Киевской губернии (впоследствии — с. Диброва Полесского района Киевской области, упразднённое в 1999 году, вошедшее в зону обязательного отселения Чернобыльской АЭС). По свидетельству самого Кагановича, его отец работал на смоляном заводе неподалёку от деревни: «Жили очень бедно — в хибаре, где раньше был сарай. Все семь человек спали в одной комнате на лавках»[1]. Однако исследователь Рой Медведев ссылается на воспоминания очевидцев о том, что отец Кагановича был торговцем скотом[2]. Дочь крупного таганрогского коммерсанта Г. Х. Фельдмана Изабелла Аллен-Фельдман[прим. 1] утверждала, что её отец в конце XIX в. вёл дела с Кагановичем-старшим, который к тому времени являлся купцом первой гильдии и пользовался правом проживания в столицах, например в Киеве. В начале Первой мировой войны Каганович-старший разорился после ряда неудачных операций с военными поставками[3].

Лазарь Моисеевич окончил двухклассную народную школу в родных Кабанах, после этого учился в школе ближайшего села Мартыновичи. С 14-летнего возраста начал работать в Киеве на разных заводах, обувных фабриках и сапожных мастерских сапожником. Одно время был грузчиком на мельнице «Лазарь Бродский»[4], откуда был уволен вместе с группой из примерно 10 молодых грузчиков за организацию акций протеста перед администрацией предприятия. Лишённая многих прав, которыми пользовались в России не только русские, но и «инородцы», еврейская молодежь была благодатной средой для революционной агитации. Подвергшись агитации и под влиянием старшего брата Михаила, вступившего в ряды большевиков ещё в 1905 году, Лазарь в конце 1911 года стал членом РСДРП(б)/ВКП(б)/КПСС. С 1914 по 1915 — член Киевского комитета партии. В 1915 году был арестован и выслан этапом на родину, но вскоре вернулся нелегально в Киев. В 1916 году под фамилией Стомахин работал обувщиком на обувной фабрике в Екатеринославе, был организатором и председателем нелегального Союза сапожников. Руководитель районного и член Екатеринославского комитета партии большевиков. Согласно официальной версии, из-за предательства провокатора вынужден был уехать в Мелитополь, где, работая под фамилией Гольденберг, вновь организовал Союз сапожников и большевистскую группу. Затем переехал в Юзовку (ныне — Донецк), где под именем Борис Кошерович работал на обувной фабрике Новороссийского общества и был руководителем большевистской организации и организатором Союза сапожников.

Революция и Гражданская война (1917—1922)

Активный участник Октябрьской революции — руководил восстанием в Гомеле. На выборах в Учредительное собрание он прошёл по большевистскому списку. В декабре 1917 года Каганович стал также делегатом III Всероссийского съезда Советов. На съезде Советов Каганович был избран во ВЦИК РСФСР. С января 1918 года работал в Петрограде. Вместе с другими членами ВЦИК весной 1918 года он перебрался в Москву, где стал комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии. В конце июня 1918 года послан ЦК РКП(б) в Нижний Новгород, где был агитатором губкома, зав. агитотдела, председателем губкома и губисполкома. Коммунар ЧОН[5]. В сентябре 1919 был командирован на воронежский участок Южного фронта. После взятия Воронежа Красной Армией — председатель Воронежского губревкома, а затем губисполкома. В сентябре 1920 года послан ЦК РКП(б) в Среднюю Азию членом Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК — член Туркестанского бюро ЦК РКП(б) и одновременно один из руководителей Реввоенсовета Туркестанского фронта, нарком РКИ Туркестанской республики и председатель Ташкентского горсовета.

В 1921 году работал инструктором ВЦСПС, инструктором и секретарём Московского, а затем и Центрального комитета союза кожевенников. В начале 1922 года был командирован ЦК партии в Туркестан членом Туркестанского ЦК РКП(б). В 1922 году Лазарь Каганович назначен заведующим организационно-инструкторским, ставшим впоследствии организационно-распределительным, отделом ЦК РКП(б). На XII Съезде избран кандидатом в члены ЦК РКП(б), а с XIII — членом ЦК РКП(б). С 2.6.1924 по 30.4.1925 секретарь ЦК РКП(б), избранный пленумом ЦК РКП(б) избранного XIII съездом РКП(б), освобождён от обязанностей с избранием Генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины[6].

В высшем руководстве УССР и СССР (1922—1941)

Во главе Украины

В развернувшейся после смерти Ленина в 1924 году острой внутрипартийной борьбе Сталину было крайне важно обеспечить себе поддержку Украины — самой крупной после РСФСР союзной республики. По рекомендации Сталина именно Каганович был избран в 1925 году Генеральным секретарём ЦК КП(б) Украины.

В то время в национальной политике на Украине проводились два курса: на «украинизацию», то есть поощрение украинской культуры, языка, школы, выдвижение украинцев в аппарат управления и т. д., и на борьбу с «буржуазным и мелкобуржуазным национализмом». Чётко разграничить эти два курса, особенно в городах и промышленных центрах, было нелегко, и Каганович явно тяготел ко второму курсу: он был безжалостен ко всему, что казалось ему украинским национализмом. У него происходили частые конфликты с председателем СНК Украины Власом Чубарём. Одним из наиболее активных оппонентов Кагановича был также член ЦК КП(б)У и нарком просвещения Украины Александр Шумский, который в 1926 году добился приёма у Сталина и настаивал на отзыве Кагановича с Украины. Хотя Сталин и согласился с некоторыми доводами Шумского, но одновременно поддержал Кагановича, направив специальное письмо в Политбюро ЦК Украины.

Каганович проделал немалую работу по восстановлению и развитию промышленности Украины. Однако в политической и культурной областях его деятельность принесла гораздо больше вреда, чем пользы. Как партийный руководитель Советской Украины Каганович был фактическим руководителем и небольшой Компартии Западной Украины. Национальная обстановка и настроения среди населения западной части Украины, входившей в состав Польского государства, существенно отличались от того, что имело место в УССР. После отъезда Кагановича в Москву Чубарь выступил с критикой политики Кагановича. Оппозиция Лазарю Моисеевичу нарастала. Чубарь и председатель ЦИК СССР от УССР Г. И. Петровский приезжали к Сталину с просьбами отозвать Кагановича с Украины. Поначалу Сталин сопротивлялся, но всё же в 1928 году ему пришлось вернуть Кагановича в Москву. С 1926 года Каганович являлся кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Каганович и Шахтинское дело

Генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины Л. М. Каганович 26 апреля 1928 года писал Сталину: «В частности, мне кажется, необходимо усилить роль ГПУ примерно так, чтобы в крупных трестах были бы крупные работники, уполномоченные ГПУ, как вроде транспортных органов ГПУ. Эту реорганизацию надо провести под наблюдением и непосредственным руководством руководящих работников ЦК и ЦКК, иначе, я боюсь, как бы у нас на деле в смысле структуры и методов работы не осталось по-старому»[7].

Каганович на подъёме

В начале 1930 года Каганович стал первым секретарём Московского областного, а затем и городского комитетов партии, а также полноправным членом Политбюро ЦК ВКП(б). Как секретарь ЦК и заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК в 1929—1934 непосредственно руководил «делом организационно-хозяйственного укрепления колхозов и совхозов и борьбой против организованного кулачеством саботажа государственных мероприятий»[8].

Первая половина 30-х годов — время наибольшей власти Кагановича. В 1933 году возглавил созданный сельскохозяйственный отдел ЦК ВКП(б) и активно руководил организацией МТС в колхозах и совхозах. Он был одним из первых, кого наградили введенным в стране высшим знаком отличия — орденом Ленина (за успехи в развитии сельского хозяйства Московской области). В качестве председателя Центральной комиссии по чистке партии руководил проходившей в 1933-34 годах «чисткой партийных рядов». 21 сентября 1934 г. выступил с программной речью на совещании судебно-прокурорских работников Московской области[9]. После XVII Съезда в 1934—1935 годах председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б).

В этот же период (1934 г.) Каганович — по совместительству — стал также руководителем Транспортной комиссии ЦК ВКП(б). Когда Сталин уезжал в отпуск к Чёрному морю, именно Каганович оставался в Москве в качестве временного главы партийного руководства. 28 февраля 1935 года Сталин назначает Кагановича на должность наркома путей сообщения, сохраняя за ним пост секретаря ЦК; однако он теряет два других важнейших поста — первого секретаря Московского комитета партии и председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Назначение видных руководителей партии в хозяйственные наркоматы было в обычае ещё со времен Гражданской войны. Железнодорожный транспорт в огромной стране был не просто важен — то было «узкое место» народного хозяйства, сдерживавшее экономический рост. Назначение Кагановича на такой участок работы не выглядело опалой, однако преподнесено было чуть ли не как повышение. За перевыполнение плана железнодорожных перевозок и за успехи в деле организации ж-д транспорта и внедрения трудовой дисциплины награждён в январе 1936 орденом Трудового красного знамени. Имя Кагановича в 1935—1955 носил Московский метрополитен, строительством которого Каганович непосредственно руководил, до 1957 год станция «Охотный Ряд» также носила его имя; первый советский троллейбус имел в его честь марку «ЛК» — троллейбусные линии были пущены в Москве Кагановичем. Также Кагановичу принадлежала идея создания первой в СССР детской железной дороги в подмосковном поселке Кратово.

С 1937 по совместительству — нарком тяжёлой промышленности, с 1939 года — нарком топливной промышленности, с 12 октября 1939—1940 гг. — первый нарком нефтяной промышленности СССР[10]. С августа 1938 года одновременно — заместитель председателя Совнаркома СССР.

Каганович в своих письмах коллегам по Политбюро особенно выделялся неуёмной льстивостью в адрес Сталина:
У нас тут дела идут неплохо. Чтобы коротко охарактеризовать, я могу коротко повторить то, что я и Микоян сказали т. Калинину, когда он поехал в Сочи. Перед отъездом он спрашивал нас, что передать Хозяину? Мы и сказали ему: передай, что «страна и партия так хорошо и надёжно заряжены, что стрелок отдыхает, а дела идут — армия стреляет». То, что происходит, например, с хлебозаготовками этого года — это совершенно небывалая ошеломляющая наша победа — победа Сталинизма
Вообще без Хозяина очень тяжело… Но приходится, к сожалению, загромождать делами в большом количестве Хозяина и срывать ему отдых, в то время как словами не выскажешь, насколько ценно Его здоровье и бодрость для нас, так любящих Его, и для всей страны
Вот брат, великая диалектика в политике, какою обладает наш Великий Друг и Родитель в совершенстве[11]

Сталинская реконструкция Москвы

В 1935 г. Каганович непосредственно руководил работой по составлению генерального плана реконструкции Москвы и архитектурного оформления «пролетарской столицы». Возглавлял строительство первой очереди Московского метрополитена. Выдвинул в качестве одного из своих сотрудников Н. С. Хрущева.

Роль Кагановича в реконструкции Москвы исключительно велика. Он лично давал указания архитекторам, проводил с ними собрания. Во время реконструкции было снесено множество ценных исторических зданий, находившихся в Москве, в том числе, лично руководил взрывом Храма Христа Спасителя[12](но сам утверждал в разговорах с Чуевым, что храм был взорван без его ведома).

1932—33

22 октября 1932 года Политбюро по инициативе Сталина приняло решение о создании на Украине и Северном Кавказе чрезвычайных комиссий для увеличения хлебозаготовок[13]. Комиссию по Украине возглавил Молотов, по Северному Кавказу — Каганович, однако фактически он участвовал и в работе комиссии Молотова как заведующий отделом сельского хозяйства при ЦК ВКП(б). Вскоре Каганович выехал на Северный Кавказ.

Комиссия Кагановича ввела практику занесения станиц, не выполняющих план хлебозаготовок, на «чёрные доски». Это означало

а) немедленное прекращение подвоза товаров и полное прекращение кооперативной и государственной торговли на месте и вывоз из кооперативных лавок всех наличных товаров;

б) полное запрещение колхозной торговли, как для колхозов, колхозников, так и единоличников;

в) прекращение всякого рода кредитования и досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств;

г) проверку и очистку органами РКИ в колхозных, кооперативных и государственных аппаратах от всякого рода чуждых и враждебных элементов;

д) изъятие органами ОГПУ контрреволюционных элементов, организаторов саботажа хлебозаготовок и сева.

Всего за время работы комиссии Кагановича на «чёрные доски» было занесено 15 станиц, в результате чего от голода умерли сотни человек. Также в ходе борьбы с «саботажем» только за полтора месяца (с 1 ноября по 10 декабря) на территории Северо-Кавказского края было арестовано 16 864 человека «кулацкого и антисоветского элемента»[14].

Не ограничившись этим, Каганович осуществил такую меру, как практически поголовное выселение жителей некоторых станиц, не справлявшихся с планом госпоставок, «в северные области». Только из трёх станиц — Полтавской, Медвёдовской и Урупской — было выселено 45 600 человек из 47 500[13].

1937—38

В своём докладе на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года Каганович высказался за необходимость новых репрессий не только в наркомате путей сообщения, который он возглавлял, но и в советском обществе в целом. По словам Кагановича, «на железнодорожном транспорте… мы имеем дело с бандой оголтелых разведчиков-шпионов, озлобленных растущей мощью социализма в нашей стране и применяющих поэтому все средства изуверской борьбы с Советской властью»[15]. Несмотря на то, что уже была вскрыта «вредительская» деятельность практически во всех сферах железнодорожного хозяйства — проектировании железных дорог («Вредительство мы имеем в проектировании. Это дело самое сложное, самое трудное… Я потом вам расскажу, как можно тут раскрывать»), их строительстве («…я считаю, что Турксиб построен вредительски… Караганда — Петропавловск Мрачковским построена вредительски. Москва — Донбасс строилась вредительски… Эйхе — Сокол строилась вредительски…»), реконструкции и эксплуатации («В 1934 г. была собрана так называемая диспетчерская конференция… На этой диспетчерской конференции почти все докладчики оказались вредителями и арестованы как японские шпионы и диверсанты… Диспетчерская конференция узаконила… силу распоряжения диспетчера, чтобы иметь больше возможностей вредить, задерживать поезда, пускать их пачками и т. д.»), — Каганович заявил, что «мы не докопались до конца, мы не докопались до головки шпионско-японо-немецко-троцкистско-вредительской, не докопались до целого ряда их ячеек, которые были на местах», отметив при этом, что «тут вредны слезы по поводу того, что могут арестовать невинных».

Во время Большого террора Каганович в числе других приближённых Сталина участвовал в рассмотрении так называемых «списков» — перечней лиц, репрессированных с личной санкции верхушки ЦК. Подписи на списках означали вынесение обвинительного приговора. Подпись Кагановича стоит на 189 списках, по которым были осуждены и расстреляны более 19 000 человек[16].

В качестве члена Политбюро ЦК ВКП(б) Каганович утвердил большое количество т. н. «лимитов» (квоты на количество репрессированных согласно приказу НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»). Например, 26 апреля 1938 года он вместе со Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Ежовым завизировал утвердительную резолюцию на запросе и. о. секретаря Иркутского обкома ВКП(б) о выделении дополнительного лимита по первой категории (расстрел) на 4 000 человек.

В 1937 году Каганович совершил ряд поездок по регионам СССР (Киевская, Ярославская, Ивановская, Западная области) для проведения чисток среди партийного и советского руководства. В Киеве после приезда Кагановича несколько работников обкома, а также директор Киевского исторического музея, были арестованы по доносу аспирантки Института истории Николаенко. Впоследствии она была признана психически невменяемой.

5 марта 1940 года Каганович вместе со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым поставил свою подпись под решением Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле пленных польских офицеров, полицейских, пограничников, жандармов и др. (Катынский расстрел).
На [Молотова] сильно повлияло то, что он лишился опоры. Новые зампреды Совнаркома (Микоян, Булганин, Каганович, Вознесенский) были верными соратниками Сталина. Большая часть решений Совнаркома предварительно обсуждалась ближним кругом Сталина на его даче. И я точно знаю, что люди из аппарата Кагановича следили за каждым шагом Молотова и его помощников. Те, правда, вскоре начали отвечать им тем же.

— из воспоминаний Михаила Смиртюкова, помощника заместителя председателя Совнаркома СССР

В 1980-е годы Каганович по поводу репрессий высказывался так:

Мы виноваты в том, что пересолили, думали, что врагов больше, чем их было на самом деле. Я не выступаю против решений партии по этому вопросу. Ошибки были — не только у Сталина, а у нас у всех, у сталинского руководства в целом были ошибки. Легко сейчас судить, когда нет нужды в твёрдой руке и в борьбе, — и в жестокости.

[17]

Участие в Великой Отечественной войне и послевоенный период (1941—1957)

Начало войны застало Кагановича в должности наркома путей сообщения. Он продолжал курировать Наркомат путей сообщения (НКПС) даже когда формально не руководил им. 25 марта 1942 года ГКО принял постановление «О НКПС», в котором говорилось, что нарком путей сообщения Л. М. Каганович «не сумел справиться с работой в условиях военного времени», и его освободили от поста наркома. Если не считать коротких (годичных и полуторагодовых) перерывов, Каганович фактически оставался во главе НКПС до 1944 г. Его заслугой являются меры по эвакуации промышленных предприятий и населения в восточные районы страны путём обеспечения бесперебойных железнодорожных перевозок. В 1942 году — член Военного совета Северо-Кавказского, а затем Закавказского фронтов. По поручению Ставки участвовал в организации обороны Кавказа. 4 октября 1942 г. командный пункт Черноморской группы войск под Туапсе, на котором находился Каганович, разбомбили, несколько генералов погибло на месте, а нарком был ранен осколком в руку[18]. В 1942—1945 годах член Государственного Комитета Обороны. К концу войны Каганович стал отходить на более мирные хозяйственные должности: с 1944 г. — заместитель председателя Совнаркома, в 1947 году — первый секретарь и член политбюро ЦК КП(б) Украины, с марта 1953 года — первый заместитель председателя Совета Министров СССР, с 1952 года — член Президиума ЦК КПСС, с июля 1930 по 1952 год член Политбюро. В 1955—1956 годах председатель Государственного комитета Совмина СССР по вопросам труда и заработной платы, с 1956 по 1957 гг. — министр промышленности строительных материалов.

После войны Каганович стал терять доверие вождя. Сталин все реже и реже встречался с Кагановичем, он уже не приглашал его на свои вечерние трапезы. После XIX съезда КПСС Каганович был избран в состав расширенного Президиума ЦК и даже в Бюро ЦК, но не вошел в отобранную лично Сталиным «пятерку» наиболее доверенных руководителей партии.

После ареста группы кремлёвских врачей, в большинстве евреев, которые были объявлены вредителями и шпионами, в СССР началась новая широкая антисемитская кампания. В некоторых западных книгах, и в частности в книге А. Авторханова «Загадка смерти Сталина», можно найти версию о том, что Каганович якобы бурно протестовал против преследования евреев в СССР, что именно он предъявил Сталину ультиматум с требованием пересмотреть «дело врачей».

После смерти Сталина влияние Кагановича на короткое время вновь возросло. Как один из первых заместителей Председателя Совета Министров СССР и член Бюро Президиума ЦК он контролировал несколько важных министерств. Каганович поддержал предложение Хрущева и Маленкова арестовать и устранить Берию. Ещё раньше он активно поддержал все меры по пересмотру «дела врачей» и прекращению антисемитской кампании в странеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3528 дней]. Был реабилитирован и его старший брат М. М. Каганович. В дальнейшем Лазарь Моисеевич занимался разработкой нового пенсионного законодательства, в результате принятия которого пенсию стали получать все слои населения.

Смещение. Последние годы (1957—1991)

В 1957 объявлен членом «антипартийной группировки Молотова — Маленкова — Кагановича», снят со всех постов. 13 июля 1957 года Каганович получил строгий выговор с занесением в учетную карточку «за поведение, недостойное звания члена КПСС, за издевательство над подчиненными сотрудниками»[19]. Каганович работал в Асбесте до конца 1961 года. В 1957—1958 годах Каганович приезжал в Москву на сессии Верховного совета, однако на очередных выборах в Верховный совет его кандидатура уже не выставлялась. В декабре 1961 года исключён из КПСС. Несмотря на многочисленные прошения, не восстановлен в партии (в отличие от Молотова). Однако имел ранг персонального пенсионера союзного значения и соответствующие этому статусу привилегии. Как отмечает Волкогонов, будучи выслан в Калинин (ныне Тверь), Каганович оттуда полулегально стал посещать столицу, устанавливать связи со старыми сослуживцами с целью получения помощи в написании книги воспоминаний[20].

Умер в 97-летнем возрасте 25 июля 1991 года, не дожив несколько месяцев до распада страны, в руководство которой входил много лет.

Семья

Младший брат Израиля Кагановича (1884—1973), Михаила Кагановича (1888—1941) и Юлия Кагановича (1892—1962). Был женат на Марии Марковне Приворотской (1894—1961)[21]. Их дочь, Майя Лазаревна Каганович (1923—2001), архитектор, подготовила к опубликованию воспоминания отца — «Памятные записки», выпущенные в Москве издательством «Вагриус» в 1997. Кроме того, воспитал приёмного сына Юрия.

Секретарь Политбюро ВКП(б) в 1920-х годах, Б. Г. Бажанов в своих воспоминаниях писал[22]:

«Лазарь Моисеевич Каганович замечателен тем, что был одним из двух-трёх евреев, продолжавших оставаться у власти во всё время сталинщины. При сталинском антисемитизме это было возможно только благодаря полному отречению Кагановича от всех своих родных, друзей и приятелей. Известен, например, факт, что когда сталинские чекисты подняли перед Сталиным дело о брате Кагановича, Михаиле Моисеевиче, министре авиационной промышленности, и Сталин спросил Лазаря Кагановича, что он об этом думает, то Лазарь Каганович, прекрасно знавший, что готовится чистое убийство без малейшего основания, ответил, что это дело „следственных органов“ и его не касается. Накануне неминуемого ареста Михаил Каганович застрелился»[23].

Однако, если верить словам Лазаря Кагановича, воспоминания Бажанова не соответствуют действительности.

Л. М. Каганович: Это дело было не на Лубянке, а в Совнаркоме. Об этом много врут, врут. Сейчас о моём отношении и о разговоре со Сталиным, будто я сказал, что это дело, мол, следователя. Это враньё. А дело было просто так. Я пришёл на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне: «Вот есть показания на Вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа». Я говорю: «Это сплошное враньё, ложь». Так резко сказал, не успел даже сесть. «Это ложь. Мой брат, говорю, Михаил, большевик с 1905 г., рабочий, он верный и честный партиец, верен партии, верен ЦК и верен Вам, товарищ Сталин». Сталин говорит: «Ну а как же показания?». Я отвечаю: «Показания бывают неправильные. Я прошу Вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю всему этому. Прошу очную ставку».

Он так поднял глаза вверх. Подумал и сказал: «Ну, что ж, раз Вы требуете очную ставку, устроим очную ставку».

Через два дня меня вызвали. (Это я Вам рассказываю документально, я пока этого нигде не рассказывал). Но это факт, так оно было. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня в один кабинет, где они сидели. Я пришёл. Они мне говорят: «Мы вызвали сообщить неприятную вещь. Мы вызывали Михаила Моисеевича на очную ставку». Я говорю: «Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду». Они говорят: «Слушай, там такие раскрыты дела, что решили тебя не волновать». Во время той очной ставки был вызван Ванников, который показывал на него. А Ванников был заместителем Михаила в своё время. Кстати, когда несколько ранее Ванникова хотели арестовать, Михаил очень активно защищал его. Ванников даже прятался на даче у Михаила, ночевал у него. Они были близкими людьми. А когда Ванникова арестовали, он показал на Михаила.

И вот вызвали Ванникова и других, устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно, а Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: «Сволочи, мерзавцы, вы врёте» и т. д., и проч. Ну, при них ничего не могли обсуждать, вывели арестованных, а Михаилу говорят: «Ты иди, пожалуйста, в приёмную, посиди, мы тебя вызовем ещё раз. А тут мы обсудим».

Только начали обсуждать, к ним вбегают из приёмной и говорят, что Михаил Каганович застрелился. Он действительно вышел в приёмную, одни говорят, в уборную, другие говорят, в коридор. У него при себе был револьвер, и он застрелился. Он человек был горячий, темпераментный. И, кроме того, он человек был решительный и решил: в следственную тюрьму не пойду. И лучше умереть, чем идти в следственную тюрьму[24].

Юридическая оценка участия Кагановича в сталинских репрессиях

13 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал Кагановича, а также Косиора, Хатаевича, Чубаря, Молотова, Сталина виновными в геноциде на Украине в 1932—1933 годах (ч. 1 ст. 442 Уголовного кодекса Украины — «Геноцид»)[25]. В связи с большим политическим резонансом и различными его толкованиями средствами массовой информации пресс-служба Апелляционного суда Киева 2 февраля 2010 года опубликовала разъяснение, в котором по сути решения суда было указано следующее: «Необходимо чётко понимать, что суд не признавал указанных лиц виновными в свершении преступления, предусмотренного ч.1 ст.442 УК Украины — „геноцид“, как об этом неоднократно ошибочно, с негативной составляющей заявлялось в средствах массовой информации. Суд не имел процессуальной возможности это сделать, поскольку действующее национальное уголовно-процессуальное законодательство Украины не предполагает предъявления обвинения умершим, и уж тем более их осуждения».

Награды

Мнения и оценки личности Кагановича

Официальная характеристика Кагановича в МСЭ 1937 года:

Каганович — выдающийся непримиримый борец партии с троцкизмом, правой оппозицией и другими антипартийными течениями и антисоветскими. Каганович развернулся как политический деятель, как один из руководителей партии под непосредственным руководством Сталина и является одним из преданнейших его учеников и помощников в борьбе за большевистское единство партии.

В Советской исторической энциклопедии, издание которой началось при Хрущёве, приводится такая характеристика действий Кагановича (Т. 7, 1965)[26]:

…Огромный ущерб нанесли грубейшие ошибки и извращения, которые могли возникнуть в обстановке складывающегося культа личности Сталина. Когда в неурожайном 1932 году на Северном Кавказе, Нижней Волге и большей части Украины колхозы не смогли выполнить заданий по сдаче хлеба, на Кубань была командирована комиссия во главе с Кагановичем, которая провела массовые репрессии партийных, советских и колхозных работников, рядовых колхозников (принудительное изъятие хлеба, роспуск партийных организаций, массовые исключения из партии, выселение населения ряда станиц в северные районы).

Последний генсек ЦК КПСС, М. С. Горбачёв о Кагановиче и Сталине:

Сталин — это человек весь в крови. Я видел его резолюции[27], которые пачками он подписывал вместе с Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и Ждановым. Это пятерка была самая инициативная[28].

Адрес в Москве

С 1937 года проживал в престижном доме в Сокольниках — Песочный пер., 3. Там у него была квартира дюплекс (для охраны и водителей) и гараж, который можно посетить и сейчас.

После выхода на пенсию и до своей смерти проживал в престижном доме № 50, кв. 384, на шестом этаже, в доме по Фрунзенской набережной.

Память

Как у многих партийных руководителей, имя Кагановича присваивалось территориальным объединениям и населённым пунктам, в частности, в 1938 году его именем был назван Кагановический район Павлодарской области, но, после 1957 года, когда он был смещён со всех должностей, район был переименован в Ермаковский.

Его именем была названа созданная в Москве знаменитая Военно-транспортная академия.

Мелитопольская детская железная дорога, носившая имя Лазаря Кагановича, работала в Мелитополе в предвоенные годы.

В честь Кагановича были названы и другие объекты.

В 1938—1943 годах город Попасная Луганской области назывался им. Л. М. Кагановича

В Киевской области УССР были населенные пункты, названные Кагановичи Первые (в 1934) (первоначальное название Хабное, современное название Полесское), и Кагановичи Вторые (место рождения Кагановича).

В Октябрьском районе Амурской области существует районный центр село Екатеринославка, ранее станция «Кагановичи».

Кроме того, имя Л. М. Кагановича носил в 1935—1955 годах Московский метрополитен, закладку и строительство первой очереди которого он курировал в качестве первого секретаря Московского комитета ВКП(б). В 1955 году в связи с новыми веяниями в руководстве страны и присвоением метрополитену имени В. И. Ленина, именем Кагановича была названа станция «Охотный Ряд», именовавашаяся в 1955—1957 годах «Им. Л. М. Кагановича».

В Новосибирске Кагановичским назывался ныне Железнодорожный район города.

В городе Днепропетровске институт инженеров железнодорожного транспорта также носил имя Л. М. Кагановича.

В 1957 году имя Кагановича было снято со всех объектов, названных в его честь.

Библиография

  • «Памятная книжка советского строителя». 1920
  • «Местное советское самоуправление». 1923
  • «Как построена РКП(б)». 1923
  • «Два года от IX до X съезда КП(б)У». 1927
  • «Партия и советы». 1928
  • «Сталин и партия». 1929
  • «12 лет строительства Советского государства и борьба с оппортунизмом». 1929
  • «Проблема кадров». 1929
  • «Очередные задачи партработы и организации партаппарата». 1930
  • «Советы на новом этапе». 1930
  • «Орготчет ЦК XVI съезду ВКП(б)». 1930
  • «За социалистическую реконструкцию Москвы и городов СССР». 1931
  • «За большевистское изучение истории партии». 1931
  • «Очередные задачи партийно- массовой работы ячеек». 1932
  • [захаров.net/index.php?md=books&to=art&id=5768 Каганович Л. М. «Очередные задачи партийно — массовой работы ячеек» в книге «Три звена партийной работы» М. Трансжелдориздат. 1934 г.]
  • «О задачах профсоюзов на данном этапе развития». 1932
  • «Цели и задачи политических отделов МТС и колхозов». 1933
  • «О чистке партии». 1933
  • «О строительстве метрополитена и плане города Москвы». 1934
  • «О задаче партийного контроля и контрольной работе профсоюзов, комсомола и печати». 1934
  • Чуев Ф. И. «Так говорил Каганович» — Отечество, 1992. — 208 с. — ISBN 5-85808-131-2
  • Л.М. Каганович, Каганович М.Л. «Памятные записки» — Вагриус, 1997. — 576 с. — ISBN 5-7027-0284-0
  • Каганович Л. М. «Памятные записки» — М: Вагриус, 2003. — 672 с. — ISBN 5-9560-0032-5

В кино

См. также

Напишите отзыв о статье "Каганович, Лазарь Моисеевич"

Примечания

Примечания
  1. Белла Фельдман была родной сестрой Фаины Раневской.
Сноски
  1. Чуев Ф. Каганович. Шепилов. — Олма-Пресс, 2001. — С. 142.
  2. Медведев Р. Окружение Сталина. — Молодая гвардия, 2006. — С. 66.
  3. Изабелла Аллен-Фельдман «Моя сестра Фаина Раневская», Яуза-пресс, М., 2014, стр. 180
  4. Кальницкий М. Б. [primetour.ua/ru/company/articles/Melnitsa-Brodskogo.html Мельница Бродского] // медиацентр компании «Первое экскурсионное бюро». — январь 2010.
  5. Захаров А. [ru-civil-war.livejournal.com/254083.html ЧОН : Очерки по истории Октябрьской революции в Нижегородской губернии]. — Н. Новгород, 1927. — С. 47-54.
  6. [www.praviteli.org/kpss/sekretariat/sekretariat1924_26.php Руководство Коммунистической партии: Секретариат ЦК: 1924—1926 — Правители России и Советского Союза]
  7. [www.rusarchives.ru/publication/politbyuro.shtml «Замешанных немцев арестовать… Англичан не трогать» : Документы Архива Президента Российской Федерации о роли Политбюро ЦК ВКП(б) в организации «Шахтинского дела». 1928 г.] // Отечественные архивы. — 2008. — № 6.
  8. Каганович // Малая советская энциклопедия. — 2-е изд. — Стб. 125—128.
  9. Соломон П. Советская юстиция при Сталине. — М., 1998. — С. 184.
  10. Назначен Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 октября 1939
  11. Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. — М.: РОССПЭН, 2012. — С. 257.
  12. [scbist.com/blogs/admin/301-kak-vzryvali-hram-hrista-spasitelya.html Как взрывали Храм Христа Спасителя]. СЦБИСТ (16 ноября 2011). Проверено 15 октября 2013.
  13. 1 2 [tragedia-sovetskoy-derevni-3.blogspot.ru/2008_09_01_archive.html Введение] // Трагедия советской деревни : Коллективизация и раскулачивание : 1927—1939 : Документы и материалы : в 5-ти т. — М.: РОССПЭН, 2001. — Т. 3 : Конец 1930—1933.
  14. [tragedia-sovetskoy-derevni-3.blogspot.com/2008/09/17-3.html № 240. Спецсводка № 9 Секретно-политического отдела ОГПУ о репрессиях в связи с хлебозаготовками в Северо-Кавказском крае] // Трагедия советской деревни : Коллективизация и раскулачивание : 1927—1939 : Документы и материалы : в 5-ти т. — М.: РОССПЭН, 2001. — Т. 3 : Конец 1930—1933.
  15. [www.memo.ru/history/1937/feb_mart_1937/index.htm Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года 28 февраля 1937 г. Вечернее заседание (стенограмма) : Каганович] // Вопросы истории. — 1993. — № 9.
  16. [stalin.memo.ru/images/intro.htm Введение]. Сталинские расстрельные списки. НИПЦ «Мемориал»; Архив Президента РФ. Проверено 15 октября 2013.
  17. Чуев Ф. И. [www.mysteriouscountry.ru/wiki/index.php/Чуев_Феликс_Иванович/Так_говорил_Каганович/Пересолили Так говорил Каганович : Исповедь сталинского апостола]. Таинственная Страна. Проверено 15 октября 2013.
  18. Куманев Г. А. Говорят сталинские наркомы. — Смоленск: Русич, 2005. — С. 600.
  19. [www.kp.ru/daily/26162.4/3049182/Статья: «Сталин обещал лично сбрить бороду Кагановичу». — «Комсомольская правда»]
  20. [www.razlib.ru/istorija/lenin_politicheskii_portret_kn_2/p4.php Глава 4 Мавзолей ленинизма / Ленин: политический портрет. Кн. 2]
  21. [ak-group.ru/forum/showthread.php?t=2406 Приворотская Мария Марковна]. Ассоциация коллекционеров (15 сентября 2009). Проверено 15 октября 2013.
  22. Бажанов Б. [stepanov01.narod.ru/library/bazan/content.htm Записки секретаря Сталина].
  23. . По некоторым данным, Л. Каганович после разговора со Сталиным предупредил брата по телефону о готовящемся аресте
  24. Куманев Г. А. Говорят сталинские наркомы. — Смоленск: Русич, 2005. — С. 105.
  25. [lenta.ru/news/2010/01/13/genocide/ Киевский суд признал Сталина виновным в геноциде украинцев]. Lenta.ru (14 января 2010). Проверено 15 октября 2013.
  26. Коллективизация сельского хозяйства СССР // Советская историческая энциклопедия : в 16 т. — Т. 7. — Стб. 494. — М.: «Советская энциклопедия», 1965.
  27. Например, расстрельные списки.
  28. [www.youtube.com/watch?v=6XlkfHHJkuk Цитата из программы «Времена» В. Познера]

Литература

  • Медведев Р. Ближний круг Сталина.
  • Энциклопедический словарь. — М.: Большая Советская энциклопедия, 1954. — Т. 2. — С. 7.
  • [www.hrono.ru/biograf/kaganov.html Краткая биография]
  • [soratniki.chat.ru/kagan_07.html Каганович и реконструкция Москвы]
  • [www.litportal.ru/genre23/author4585/read/page/7/book20372.html О деятельности Кагановича]
  • Лиховод А. Молодость Лазаря Кагановича.
  • [publ.lib.ru/ARCHIVES/K/KAGANOVICH_Lazar'_Moiseevich/_Kaganovich_L._M..html Памятные записки.] (недоступная ссылка с 23-05-2013 (3962 дня) — историякопия)
  • Чуев Ф. И. Так говорил Каганович: Исповедь сталинского апостола. — М., 1992.
  • Кумок В. Н., Воловник С. В. Евреи Мелитополя. — Мелитополь: Изд. дом МГТ, 2012. — Т. 1. — С.164-165.

Ссылки

  •  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=8994 Каганович, Лазарь Моисеевич]. Сайт «Герои Страны».
  • [knowbysight.info/KKK/00274.asp Каганович, Лазарь Моисеевич]. [knowbysight.info «Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991»].
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:154081 Каганович, Лазарь Моисеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Каганович, Лазарь Моисеевич

– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.