Каганович, Михаил Моисеевич

Михаил Моисеевич Каганович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Народный комиссар оборонной промышленности СССР
15 октября 1937 года — 11 января 1939 года
Предшественник:	Моисей Львович Рухимович
Преемник:	Должность упразднена.
Народный комиссар авиационной промышленности
11 января 1939 — 10 января 1940
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Шахурин, Алексей Иванович
Рождение:	16 октября 1888(1888-10-16) д. Кабаны, Радомысльский уезд, Киевская губерния, Российская империя
Смерть:	1 июля 1941(1941-07-01) (52 года)
Место погребения:	Новодевичье кладбище
Партия:	КПСС (с 1905)

Михаи́л Моисе́евич Кагано́вич (16 октября 1888 года — 1 июля 1941 года) — советский государственный и партийный деятель, старший брат Юлия Кагановича и Лазаря Кагановича.

Биография

Родился в зажиточной еврейской семье в д. Кабаны Радомысльского уезда Киевской губернии. Получил начальное образование. Рабочий-металлист.

В 1905 году вступил в РСДРП, большевик. Неоднократно арестовывался. В 1917—1918 член штаба красногвардейских отрядов на станции Унеча (Черниговская губерния). В 1918—1922 председатель Арзамасского военно-революционного комитета, председатель Суражского совета (Смоленская губерния), уездный продкомиссар в Арзамасе, секретарь Выксунского уездного комитета РКП(б). В 1923—1927 председатель Нижегородского губсовнархоза. При поддержке младшего брата переведён в Москву.

В 1927—1934 — член Центральной контрольной комиссии ВКП(б). В 1927—1930 — кандидат в члены Президиума ЦКК ВКП(б) — член коллегии Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции СССР. В 1930—1932 — член Президиума ЦКК ВКП(б).

С 1931 года начальник Главного машиностроительного управления и заместитель председателя ВСНХ СССР. В 1932—1936 заместитель наркома тяжёлой промышленности СССР, ближайший сотрудник Г. К. Орджоникидзе. С 1934 член ЦК ВКП(б). В 1934—1939 кандидат в члены Оргбюро ЦК ВКП(б). Одновременно в 1935—1936 начальник Главного управления авиационной промышленности Наркомтяжпрома. С декабря 1936 заместитель наркома, c 15.10.1937 по 11.1.1939 нарком оборонной промышленности (НКОП) СССР.

В. С. Емельянов в своих воспоминаниях так характеризовал М. Кагановича: «Это был грубый, шумливый человек. Я никогда не видел его с закрытым ртом — он всегда говорил и всегда поучал, любил шутить, но шутки его были часто неуместны, неостроумны и оскорбительны для тех, кого они затрагивали. <…> М. М. Каганович плохо разбирался в технике дела и наркоматом по существу руководили его талантливые заместители И. Т. Тевосян, Б. Л. Ванников и М. В. Хруничев». С 1937 года депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва. 11.1.1939 из НКОП выделен Наркомат авиационной промышленности СССР, во главе которого был поставлен Михаил Каганович.

10 января 1940 года был освобождён от должности наркома и назначен директором авиационного «Завода № 124 имени Серго Орджоникидзе» в Казани. В феврале 1941 на XVIII конференции ВКП(б) был предупреждён, что если «не выполнит поручения партии и правительства, то будет выведен из состава ЦК и снят с руководящей работы».

Застрелился 1 июля 1941 года.

Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Семья

Младшие братья — Каганович, Юлий Моисеевич, Каганович, Лазарь Моисеевич, Каганович, Арон Моисеевич.

Его жена — Цицилия Юльевна Вальтер (1896—1959).

Их дочь Юлия (1919—1961) была замужем за скрипачом Михаилом Израилевичем Фихтенгольцом (1920—1985).

Правнук — Алексей Кваченюк, в 2008 году репатриировался в Израиль и в звании старшего сержанта окончил службу в боевых частях ЦАХАЛа.

Ссылки

• [knowbysight.info/KKK/02936.asp Каганович, Михаил Моисеевич]. [knowbysight.info «Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991»].
• [www.hrono.ru/biograf/kaganov_m.html Каганович Михаил Моисеевич]

Отрывок, характеризующий Каганович, Михаил Моисеевич

Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.