Кагаян

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кагаян
тагальск. Kahayan
Флаг
Страна

Филиппины

Статус

Провинция

Входит в

регион Долина Кагаян

Включает

1 город и 28 муниципалитетов

Административный центр

Тугегарао

Население (2010)

1 124 773 (26-е место)

Плотность

124,94 чел./км² (65-е место)

Площадь

9 002,7 км²
(3-е место)

Часовой пояс

UTC+8

Код ISO 3166-2

PH-CAG

[elgu2.ncc.gov.ph/ Официальный сайт]
Координаты: 18°26′35″ с. ш. 121°48′39″ в. д. / 18.44306° с. ш. 121.81083° в. д. / 18.44306; 121.81083 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=18.44306&mlon=121.81083&zoom=12 (O)] (Я)

Кагаян (исп. Cagayan, тагальск. Kahayan) — провинция Филиппин. Занимает северо-восточную часть острова Лусон. Административный центр — город Тугегарао, находится в 483 км от Манилы.





География

Восточный берег, вдоль которого проходит хребет Сьерра-Мадре, выходит к Филиппинскому морю. На западе и юге, по суше, Кагаян граничит с провинциями Апаяо, Калинга и Исабела. Расположенные на севере острова Бабуян входят в состав провинции. Еще севернее расположены острова Батан, отделенные от них проливом Балитанг. Они составляют отдельную провинцию.

Территория провинция преимущественно низменная. Северная часть её занята горами. В низменной части протекает река Кагаян. Её наиболее крупные притоки — Чико, Пинаканауан, Думмун, Паред, Зинундунган, Маталас. Есть и другие мелкие реки.

Климат

Климат провинции — тропический, жаркий, влажный. Температура воздуха постоянная, что характерно для многих районов, близких к экватору. По причине неоднородности рельефа выделяется три зоны с небольшими различиями. В районе городка Клаверия, на западе Кагаяна, на побережье моря, сменяются два сезона, сухой (с мая по октябрь) и влажный (в остальные месяцы). В горных районах и на восточных склонах Сьерра-Мадре дуют постоянные восточные ветры, от которых и зависит погода. В остальной части провинции действует северо-восточный муссон из Азии. В ноябре-январе здесь сухо, в другие месяцы идут дожди. Температура на северном побережье — 18-21 °C.

История

Исследователь Хуан де Сальседо в 1572 году исследовал здешние берега. Он встречал китайских и японских коммерсантов. Иногда эти места посещали японские пираты. Для защиты от последних он основал крепость Нуэва-Сеговия в 1582 году. В 1595 году поселение это стало центром двух диоцезов (епархий), которые охватывали весь остров Лусон. Началась христианизация региона.

Сюда прибыли миссионеры — монахи-доминиканцы. Первоначально весь север Лусона был одной провинцией с названием Кагаян. Потом от неё отделился военно-политический округ Нуэва-Бискайя (1839), затем Нуэва-Бискайя и часть Кагаяна были превращены в провинцию Исабела. Затем Кагаян потерял еще часть территории, в связи с созданием коммендантства Апайяо. Современные границы были установлены американцами в 1901 году.

В 1941 году провинция попала в зону японской оккупации. В аэропорту города Апарри приземлились японские бомбардировщики после вылета на Перл-Харбор. В 1945 году американцы вернулись к власти.

Население

Население провинции по данным на 2010 год составляет 1 124 773 человека[1]. Преобладающая этническая группа — илоки.

По данным на 2013 год численность населения составляет 1 125 952 человека[2].

Динамика численности населения провинции по годам:

2000 2007 2013
993 580 1 072 571 1 125 952

Административное деление

В административном отношении подразделяется на 1 город (Тугегарао) и 28 муниципалитетов:

  • Абулуг
  • Алькала
  • Альякапан
  • Амулунг
  • Апарри
  • Баггао
  • Бальестерос
  • Бугей
  • Калаян
  • Камалануган
  • Клаверия
  • Энриле
  • Гаттаран
  • Гонсага
  • Игиг
  • Лал-Ло
  • Ласам
  • Памплона
  • Пеньябланка
  • Пиат
  • Рисал
  • Санчес-Мира
  • Санта-Ана
  • Санта-Парахедес
  • Санта-Тересита
  • Санто-Ниньо
  • Солана
  • Туао

Галерея

Палеоантропология

В муниципалитете Пеньябланка в пещере Кальяо (en:Callao Cave) была обнаружена третья плюсневая кость предположительно вида Homo sapiens. Останки, получившие обозначение человек из Кальяо (en:Callao Man), датируются возрастом 66,7 ± 1 тыс. лет назад, то есть, они почти на 20 тыс. лет древне, чем останки из пещеры Табон (47 ± 11 тыс. лет назад) на острове Палаван и из пещеры Ниа (40—42 тыс. лет назад) на острове Борнео[3][4].

Напишите отзыв о статье "Кагаян"

Примечания

  1. Republic of the Philippines. National Statistics Office. [www.census.gov.ph/data/pressrelease/2012/PHILS_summary_pop_n_PGR_1990to2010.pdf Population and Annual Growth Rates for The Philippines and Its Regions, Provinces, and Highly Urbanized Cities Based on 1990, 2000, and 2010 Censuses](недоступная ссылка — история) (April 2012). Проверено 4 апреля 2012.
  2. [world-gazetteer.com/wg.php?x=1368108550&men=gpro&lng=en&des=wg&geo=-12963&srt=1npn&col=adhoq&msz=1500 Cagayan] (англ.). World Gazetteer. Проверено 9 мая 2013. [www.webcitation.org/6GXVkreGv Архивировано из первоисточника 11 мая 2013].
  3. [www.membrana.ru/particle/4326 Новая кость отодвинула заселение Филиппин]
  4. [dx.doi.org/10.1016/j.jhevol.2010.04.008 New evidence for a 67000-year-old human presence at Callao Cave, Luzon, Philippines]

Ссылки

  • [elgu2.ncc.gov.ph/cagayan/ Официальный сайт провинции]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Кагаян

Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.