Кадар и када

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кадар (предопределение)»)
Перейти к: навигация, поиск

                              

Ка́дар и када́ (араб. قدر و قضاء‎ — размер и приказ‎) — исламские термины, которыми обозначают предопределенность всего сущего Аллахом. Согласно исламскому вероучению, Аллах принимает решение во всём и за всех, карая и милуя по своей воле. При этом даже самые «фаталистически настроенные» мусульмане «всё же считают, что у человека есть свобода выбора между добром и злом».[1] Все следующие за Аллахом существа имеют свободу воли. Единственные, кто лишен воли — низшие ангелы (малаика)[1].

Вера в предопределение Аллаха является одним из шести столпов имана, который обязателен для всех мусульман. В то же время, все правоверные исламские богословы единогласны в том, что проблема и сущность Божественного предопределения не до конца может быть осознана человеческим разумом. Человеку не дано постичь Божественные атрибуты (сифат) и его волю. На основании соответствующих хадисов пророка Мухаммада и отсутствия доказательной основы богословы рекомендовали не углубляться в суть этой проблемы[2].





Этимология

Арабское слово кадар имеет много значений, в том числе «количество», «размер», «величину», «степень». В северо-западной семитской культуре термин означал «ограниченное пространство». В Коране этот термин обозначает «божественную предопределенность, распространяющуюся на все, что происходит в реальном мире, включая действия человека»[1]. Кадар употребляется в таких аятах Корана, как:

  • «Ему принадлежит власть над небесами и землей. Он не взял Себе сына и ни с кем не делил власть. Он сотворил всякую вещь и придал ей соразмерную (факаддараху) меру (или предопределил её)»[3];
  • «Воистину, Мы сотворили каждую вещь согласно предопределению (бикадарин[4].

Слово када означает «приговор», «приказ» «судопроизводство» и употребляется в нескольких аятах Корана, например:

  • «Твой Господь предписал (вакада) вам не поклоняться никому, кроме Него, и делать добро родителям. Если один из родителей или оба достигнут старости, то не говори им: „Тьфу!“ — не кричи на них и обращайся к ним почтительно»[5];
  • «Он сотворил их (факадахунна) семью небесами за два дня и внушил каждому небу его обязанности. Мы украсили нижнее небо светильниками и оберегаем его (или для оберегания его). Таково предопределение Могущественного, Знающего»[6].

Предопределение и свобода воли в различных школах

Развитие средневековой исламской мысли привело к возникновению различных воззрений по проблемам кадара и кады. Проблема предопределения стала одной из самых сложных проблем в каламе. Так как в Коране существуют как аяты, утверждающие тотальную зависимость человека от предначертания Аллаха, так и аяты, провозглашающие ответственность мусульманина за свои поступки, между различными школами средневекового калама велись бурные полемики по вопросам соотношения предопределения и человеческой воли[1]. Развивались различные философские школы, видными представителями которых были мутазилиты[2].

В связи с появившейся насущной необходимостью идеологического противодействия различным направлениям религиозно-философской мысли и сектам, представители суннитского правоверия (ашариты и матуридиты) также начали вырабатывать свои концепции по вопросу о предопределении.

Так, матуридиты утверждали, что кадар — это изначальное и вечное знание Аллаха обо всех процессах и событиях, происходивших и происходящих в мироздании. Сущность всех событий и процессов заранее предопределена и одобрена Богом именно в том виде, в котором они и происходят. Предопределение неразрывно связанно с такими атрибутами Бога, как Ильм (Знание) и Ирада (Воля). Согласно матуридитскому учению када — это претворение в жизнь заранее предопределенного Аллахом события в тот момент, в котором это событие должно произойти. Оно неразрывно с Божественным атрибутом таквин (способности сотворить). Таким образом кадар, выражающий Божественную закономерность и меру, оказывается более широким понятием, нежели када, который оказывается подчиненной этой закономерности[2].

Ашириты понимают кадар как сотворение того или иного события в конкретный период времен в соответствии с изначальным предопределением Аллаха. Када в ашаризме, — это извечное знание Аллаха обо всех событиях и процессах, которые произойдят в мироздании. Все эти события происходят с одобрения Аллаха, в соответствии с его Ильмом (Знанием). В соответствии с этим определением ашаритская када носит более широкий смысл и связана с Божественными атрибутами Ильма (Знания) и Ирады (Воли). Так как ашариты, в отличие от матуридитов не признают Таквин (способность к сотворению) в качестве особого Божественного атрибута, то кадар у них связан с Божественным атрибутом Кудра (Всемогущества). По этой причине ашариты всегда ставят термин када перед кадаром[2].

Ашариты и матуридиты утверждают, что все события во вселенной происходят по воле Аллаха. Божественное предопределение претворяется в жизнь посредством различных творимых Аллахом причинно-следственных закономерностей. Все они составляют установленный Аллахом миропорядок, истинная суть которого известна только ему. Невозможно случайное происхождение какой-то вещи или события. Абсолютно свободным является только Аллах[2].

Божественное предопределение записано в Хранимой скрижали (Лавх аль-Махфуз)[2]. Об этом повествуют некоторые аяты Корана[7][8].

Согласно исламской доктрине, Аллах дал человеку разум и волю, благодаря которым он может совершать самостоятельные поступки, осознавать бытие Божье и сознательно совершать акты богослужения. Человек ответственен за все совершаемые им поступки и за все это в Судный день ему придется держать ответ перед Творцом. Те, кто руководствуется божественным Законом (шариат) будет вознаграждены (аджал), а отвергнувшие его неверующие будут сурово наказаны[2].

Человеческая свобода не является абсолютной и подчинена власти Аллаха и созданной им закономерности. Ни одно событие не может произойти, если оно не было одобрено Богом в соответствии с его предопределением. Таким образом, с одной стороны, относительная человеческая свобода предусматривает подотчетность людей за свои действия[9][10], а с другой стороны, все события в мире, в том числе и действия людей, подчинены Божественному предопределению (кадар и када)[11]. Эти два постулата стали объектом бурной полемики в истории средневековой мусульманской мысли. Они положили начало возникновению различных философских школ и религиозных сект, выступавших против положений ортодоксального ислама. Уже в раннем исламе сформировалось два основных направления (джабариты и кадариты), получившие дополнительные ответвления, по данной проблеме[12]. Так, например, джабариты полностью игнорировали свободу воли человека, возлагая ответственность за его поступки на Аллаха, а кадариты, противореча джабаритам, считали свободу воли человека абсолютной, не зависящей от изначальной предопределенности. Воззрения многих мутазилитов были схожими с кадаритскими[2].

Ортодоксальные исламские воззрения по проблеме свободы воли и предопределения были представлены, в основном, в учениях ашаритов и матуридитов, которые придерживались средней позиции между этими двумя крайностями. Ашариты и матуридиты признавали, с одной стороны всеобщую предопределенность всего сущего бытия со стороны Творца, а с другой — ограниченную свободную волю человека. Близкую к ним позицию по этому вопросу занимали доктрины средневекового ханбалитского богослова Ибн Таймии и его последователей, а также «умеренных» шиитов[2].

Ашариты считали Аллаха единственным Творцом в мироздании. По этой причине, Человек не творит сам свои поступки, а на основании данной ему от Бога свободной волей, желает и стремится к чему-то, и в соответствии с этим он приобретает (касб) то, или иное своё деяние. В представлении ашаритов касб — это соединение деяния, которое творится Богом, замышляется и исполняется человеком с волей Бога. Бог даёт человеку силу для совершения того или иного действия и сотворяет само действие. В конечном итоге, человеческая воля подчинена Божественной. Свобода воли человека выражается в том, что, приобретая то или иное действие на основании своего выбора, человек становится хозяином того или иного своего поступка. Таким образом, творцом различных человеческих действий является Аллах, но человеческая воля непосредственно участвует в этом акте и приобретает деяние, которое человек сам для себя пожелал. По этой причине человек становится ответственным за свои поступки и будет за них отвечать перед Аллахом. В этом состоит суть ашаритской теории «сотворения и приобретения», признающей единственным Творцом Аллаха и не отвергающей наличие свободы выбора человека. Критики ашаритской теории заявляли, что она, несмотря на некоторые отличия, по сути, близка к доктрине джабаритов[2].

В вопросе сущности предопределения и человеческой свободы матуридиты занимают позицию между ашаритами и мутазилитами. Они считали, что касб творится силой, которую дал человеку Аллах, в то время как у ашаритов касб творится непосредственно самим Аллахом. По этой причине человек, на основании своего свободного выбора, сам творит своё деяние посредством силы, данной ему Богом. Поступок, совершённый человеком на основании своего выбора и является волей Творца[2].

Воззрения Ибн Таймии и его последователей были близки к ашаритским и матуридитским. Они были единогласны с ними в том, что Бог является единственным творящим началом в мироздании и признавали наличие свободной воли и у человека. Ибн Таймия считал, что если сущность того или иного деяния согласуется с положениями шариата, то Аллах одобряет это действие, а если противоречит шариату, то не одобряет. Так как Бог создал человека свободным и ответственным за свои поступки, то и неодобрение поступка не означает того, что противоречащий шариату поступок человека не будет сотворен. Воля Аллаха может и не совпадать с его повелениями, но предпочтения и пожелания Аллаха совпадают с его приказами и запретами. Человек творит свои поступки самостоятельно, благодаря силе, которую ему дал Бог[2].

Шииты-джафариты и зейдиты также имеют свои доктрины по вопросу о кадаре и каде, которые близки к матуридийским[2].

Напишите отзыв о статье "Кадар и када"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Ньюби, 2007, с. 142.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Али-заде, А. А., 2007.
  3. Аль-Фуркан [koran.islamnews.ru/?syra=25&ayts=2&aytp=2&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 25:2]
  4. Аль-Камар [koran.islamnews.ru/?syra=54&ayts=49&aytp=49&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 54:49]
  5. Аль-Исра [koran.islamnews.ru/?syra=17&ayts=23&aytp=23&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 17:23]
  6. Фуссилят [koran.islamnews.ru/?syra=41&ayts=12&aytp=12&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 41:12]
  7. Аль-Хадид [koran.islamnews.ru/?syra=57&ayts=22&aytp=22&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 57:22]
  8. Ат-Тауба [koran.islamnews.ru/?syra=9&ayts=51&aytp=51&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 9:51]
  9. Ан-Ниса [koran.islamnews.ru/?syra=4&ayts=111&aytp=111&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 4:111]
  10. Аль-Маида [koran.islamnews.ru/?syra=5&ayts=105&aytp=105&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 5:105]
  11. Аз-Зумар [koran.islamnews.ru/?syra=39&ayts=62&aytp=62&kul=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 39:62]
  12. Исламист.

Литература

  • Али-заде, А. А. Кадар и Каза : [[web.archive.org/web/20111001002846/slovar-islam.ru/books/k.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
  • Гогиберидзе Г. М. Исламский толковый словарь. — Ростов н/Д: Феникс, 2009. — 266 с. — (Словари). — 3000 экз. — ISBN 978-5-222-15934-7.
  • Ньюби Г. Краткая энциклопедия ислама = A Concise Encyclopedia of Islam / Пер. с англ.. — М.: Фаир-пресс, 2007. — 384 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-8183-1080-0.
  • Пиотровский М. Б. [ec-dejavu.ru/f/Fate_Islam.html Ислам и судьба] // Понятие судьбы в контексте разных культур. — М., 1994. — С. 92-97.
  • Умар Сулейман Ашкар. [www.islamhouse.com/p/259965 Судьба и предопределение] / пер. Э. Кулиев. — 2009.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Кадар и када

Отрывок, характеризующий Кадар и када

Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.