Фунаки, Кадзуёси

Кадзуёси Фунаки
Личная информация
Прозвища	Кадзу (Kazu), Фуне (Fune)
Гражданство	Япония Япония
Клуб	Fit Ski
Дата рождения	27 апреля 1975(1975-04-27) (48 лет)
Место рождения	Йоити, Япония
Спортивная карьера	1992 — настоящее время
Рост	175 см
Вес	62 кг
Награды и медали Олимпийские игры Золото Нагано 1998 К-120, командное первенство Золото Нагано 1998 К-120, личное первенство Серебро Нагано 1998 К-90, личное первенство Чемпионат мира по лыжным видам спорта Золото Рамзау 1997 К-90, личное первенство Серебро Тронхейм 1999 К-120, командное первенство Серебро Лахти 2001 К-120, командное первенство Серебро Валь-ди-Фьемме 2003 К-120, командное первенство Чемпионаты мира по полетам на лыжах Бронза Оберстдорф 1998 личное первенство Азиатские игры Серебро Алма-Ата 2011 К125, личное первенство Золото Алма-Ата 2011 К125, командное первенство

Кадзуёси Фунаки (яп. 船木 和喜 Кадзуёси Фунаки, род. 27 апреля 1975 года в Йоити) — японский прыгун с трамплина, двукратный олимпийский чемпион 1998 года, чемпион мира по полётам на лыжах (1998), чемпион мира на среднем трамплине (1999) и победитель Турне четырёх трамплинов (1998). Один из двух японских прыгунов в истории, побеждавших на Олимпийских играх в личной дисциплине (наряду с олимпийским чемпионом 1972 года Юкио Касая).

Фунаки пришел в прыжки с трамплина в возрасте 11 лет. И в его родном городе Йоити все были просто больны этим видом спорта, ведь олимпийский чемпион 1972 года Юкио Касая был именно из этих мест.

В декабре 1992 года Фунаки дебютировал в розыгрыше Кубка мира в японском Саппоро и занял 27-е место. А первая победа досталась Фунаки спустя два года в Планице, но не на легендарном полётном трамплине, а на снаряде К90.

Кадзуёси стал одним из создателей нового стиля в прыжках на лыжах — «стиля камикадзе», при котором во время полёта тело расположено не над лыжами, а между ними. Однако сейчас от него отказалось большинство атлетов из-за его опасности.

В сезоне 1994/95 Фунаки чуть было не выиграл Турне четырёх трамплинов: после трёх этапов он был лидером общего зачёта, но на последнем этапе в Бишофсхофене он показал самый далёкий прыжок — 131,5 м, но не смог зафиксировать приземление и пропустил вперед австрийца Андреаса Гольдбергера.

Самым успешным для японца стал сезон 1997/1998 — по его итогам Фунаки стал вторым в Кубке мира, выиграл Турне четырёх трамплинов, но наиболее важным успехом для японца стало выступление на Олимпиаде в родном Нагано. На олимпийских соревнованиях Фунаки выиграл индивидуальное и командное золото на большом трамплине, а на среднем трамплине стал вторым. Кроме того, во время Олимпиады он стал вторым спортсменом в истории прыжков на лыжах, который получил максимальные оценки 20,0 от всех пяти судей (первым был австриец Тони Иннауэр в 1976 году).

В 1999 году Кадзу стал чемпионом мира — на мировом форуме в Тронхейме он победил на среднем трамплине, кроме того, Кадзуёси Фунаки имеет в своём активе золото чемпионата мира по полётам (1998) и три серебра (1997, 1999, 2003) чемпионата мира.

На следующих Олимпийских играх Фунаки нёс флаг Японии на церемонии открытия, но в соревнованиях остался без медалей — в личных состязаниях он был седьмым и девятым, а сборная Японии стала пятой в командном первенстве.

С 2005 года Фунаки ушел в тень и формально завершил карьеру, переехав на постоянное место жительства в Словению. Однако на этапе Кубка мира в Саппоро в 2011 году Кадзуёси Фунаки вновь вернулся в состав сборной Японии и занял 16-е место. В состав основной сборной он не входит, но на локальных японских соревнованиях стартует регулярно, и всегда попадает в национальную группу на соревнованиях в Хакубе и Саппоро вместе с другими японцами-ветеранами Акирой Хигаси, Юкио Сакано и Кадзуей Ёсиокой. На зимней Азиаде 2011 года Фунаки выиграл серебряную медаль, уступив только соотечественнику Ёсиоке. В январе 2012 года последний раз на данный момент принял участие в этапе Кубка мира в Саппоро, став 44-м на большом трамплине. В 2015 году в возрасте 39 лет выходил на старт отдельных локальных соревнований.

В 1999 году Фунаки получил награду Хольменколленского лыжного фестиваля.

При наличии индивидуальных побед на Турне четырёх трамплинов, на чемпионате мира и даже на Олимпийских играх, из главных титулов у Фунаки не хватает лишь Большого хрустального глобуса.

Ссылки

• [www.fis-ski.com/uk/604/613.html?sector=JP&competitorid=18712&type=result Профиль на сайте FIS] (англ.)

Отрывок, характеризующий Фунаки, Кадзуёси

Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.