Кадомацу

Кадомацу (яп. 門松, букв. «сосна у входа») — новогоднее украшение в Японии, изготовляется обычно из сосны, бамбука, папоротника и других предметов, перевязанных соломенной верёвкой. Выставляется на улице перед входом в дом или квартиру. Считается приветствием божеству Нового года и его временным пристанищем.

Прототипом кадомацу является живое дерево, которое выставляли во дворе дома во время Нового года. В разных местах это дерево называлось по-разному:

• огамимацу (яп. 拝み松, сосна для преклонения)
• кадзаримацу (яп. 飾り松, украшенная сосна)
• иваимацу (яп. 祝い松, праздничная сосна)
• момбаяси (яп. 門ばやし, лес у ворот)
• монкамбасира (яп. 門神柱, божественный столб у ворот)

Единой формы и стиля изготовления, размещения и украшения кадомацу не существует. Кроме сосны используют дуб, камелию, вербу, каштан, клейеру или бамбук. Их выставляют отдельно или в паре с другими видами деревьев. Место размещения кадомацу не ограничивается только входом. Ими могут украшать сады, комнаты, домашние алтари и так далее. Если кадомацу выставляют на улице, то обязательно в паре, размещая их слева и справа от ворот или дверей. Сверху между ними обычно вешают канатоподобный оберег, который называется симэнава. В закрытых помещениях кадомацу выставляют по одному. В большинстве случаев в центре украшения находятся ветки молодой сосны или другого дерева, которые размещены в три, пять или семь рядов. Их обрамляют листьями дафнифилума и померанцев, перевязывают водорослями и добавляют к подножию ветки. Украшения помещают в деревянные горшки.

В традиционной японской культуре кадомацу — это не столько украшение, сколько атрибут синтоистского культа, временное святилище божества Нового года. В некоторых районах это божество с уважением называют о-мацу-сама (господин-сосна). Перед его временным святилищем, которое держат в чистоте, делают подношения в виде праздничных блюд — супа дзони и рисовых лепёшек моти. Из-за уважения к божеству для кадомацу подбирают лучшие породы деревьев, которые срубают в счастливый день, 13 декабря. Убирают кадомацу 4, 7 или 14 января и сжигают на праздник малого Нового года.

После Второй мировой войны, в связи с изменением традиционного быта японцев, в городах распространилось использование искусственных кадомацу из пластика или бумаги. Хотя в сельской местности обычай выставлять живые сосны сохраняется. В районах, где сосна считается божеством-покровителем местности или рода, используют другие породы деревьев.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Кадомацу

Отрывок, характеризующий Кадомацу

– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.