Казаков, Игнатий Николаевич

Игнатий Николаевич Казаков
Дата рождения:	1891(1891)
Место рождения:	с. Твардица, Бендерский уезд, Бессарабская губерния, Российская империя ныне Тараклийский район, Молдавия
Дата смерти:	15 марта 1938(1938-03-15)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	медицина
Место работы:	Государственный научно-исследовательский институт обмена веществ и эндокринных расстройств Наркомздрава СССР

Игна́тий Никола́евич Казако́в (1891, с. Твардица Бендерского уезда Бессарабской губернии — 15 марта 1938, Московская область) — советский учёный, директор Государственного научно-исследовательского института обмена веществ и эндокринных расстройств Наркомздрава СССР. Автор «лизатотерапии». Лечил высокопоставленных партийных и советских работников, в частности Луначарского, Литвинова, Красикова, Гусева и др..

Арестован 14 декабря 1937 года по обвинению в участии в контрреволюционной антисоветской организации. 13 марта 1938 года в ходе процесса антисоветского «право-троцкистского блока» (Третий Московский процесс) приговорён к высшей мере наказания и 15 марта расстрелян и похоронен на полигоне «Коммунарка» (Московская область). Реабилитирован 4 февраля 1988 года.

Казакову и ещё двум обвиняемым-медикам — Льву Левину и Дмитрию Плетневу — вменялось в вину умерщвление председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского, председателя ВСНХ Валериана Куйбышева и писателя Максима Горького по приказу Генриха Ягоды.

Из воспоминаний супруги Гронского: «Казакова арестовали. У Ивана был крупный разговор со Сталиным по поводу освобождения Игнатия Николаевича. Иван резко говорил со Сталиным. Звонил и Молотову, и Микояну, и Калинину — результата не добился. Казакову дали двадцать лет заключения».

Ссылки

• [www.ourtx.com/issue-310/6352 Михаил Болотовский: Лекарство от старости]
• [www.sovsekretno.ru/magazines/article/1329 Владимир Абаринов. Борджиа на Лубянке. «Совершенно секретно»]

Отрывок, характеризующий Казаков, Игнатий Николаевич

В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.