Казак, Герман

Герман Казак
	Герман Казак
	Hermann Kasack
	; Казак (в глубине стола в бабочке) на заседании немецкого центра ПЕН-клуба (Гамбург, 1948)
Имя при рождении:	Hermann Robert Richard Eugen Kasack
Дата рождения:	24 июля 1896
Место рождения:	Потсдам, Германская империя
Дата смерти:	10 января 1966 (69 лет)
Место смерти:	Штутгарт, ФРГ
Гражданство:	ФРГ
Род деятельности:	прозаик, поэт

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Казак.

Ге́рман Ка́зак (Kasack, Hermann) (24 июля 1896, Потсдам — 10 января 1966, Штутгарт) — немецкий писатель, основатель жанра радиоспектакля в Германии.

Биография

Герман Казак родился в семье потсдамского врача и был единственным ребёнком. После окончания гуманитарной гимназии Viktoria он в 1914 начинает учёбу по направлениям экономика и история литературы в Берлине, которую он успешно заканчивает в Мюнхене в 1920 году.

В 1915 в одном из журналов появляется его первое стихотворение Мать. Первая книга Der Mensch. Verse выходит в 1918 году.

В 1920 году Казак женится на Марии Фелленберг. В том же году он начинает работать в потсдамском издательстве Gustav-Kiepenheuer как редактор. В этом качестве он помимо прочего издаёт собрание сочинений Фридриха Гёльдерлина. В 1925 году он переходит на радиостудию Funk-Stunde Berlin, первую радиовещательную компанию Германии, где является ответственным редактором передач современной поэзии. Премьера его первой пьесы Сёстры состоялась в следующем году. Казак становится директором издательства S. Fischer Verlag. В 1927 у него рождается сын, будущий славист Вольфганг Казак. В последующие годы Герман Казак издаёт сборники стихотворений и выпускает более сотни радиопередач, в числе которых биографии писателей и многочисленные радиоспектакли (лишь немногие из этих передач сохранились до наших дней). 28 марта 1933 года Казаку запрещается любая работа, связанная с радиовещанием. Вплоть до 1941 года писатель лишён работы, а затем снова становится редактором в издательстве S. Fischer (позже Suhrkamp). 22 октября 1933 года он подписался под торжественным обещанием немецких писателей хранить верность Адольфу Гитлеру. На время тюремного заключения главы издательства Петера Зуркампа в 1944 году Казак выполняет его обязанности.

После войны Казак вначале работает на берлинском радио, а в 1949 году переезжает в Штутгарт. В 1947 году выходит его наиболее известный роман, Город за рекой, за который он в 1949 году получает премию Теодора Фонтане. Второй и последний роман Казака, Большая сеть выходит в 1952 году. С 1953 по 1963 писатель является президентом Немецкой академии языка и поэзии и ратует за публикацию произведений забытых современных авторов. В 1955 немецкий композитор Ханс Фогт пишет оперу Город за рекой, премьера которой проходит в Висбадене. К шестидесятилетнему юбилею писателя издательство Suhrkamp в качестве подарка издаёт собрание основных эссе и речей Казака. В 1960 году московский Литературный институт им. А.М. Горького награждает Казака памятной медалью им. Льва Толстого.

В 1963 году Герман Казак уходит с поста президента Немецкой Академии языка и поэзии по причине прогрессирующей слепоты. 10 января 1966 года Герман Казак скончался.

Избранные произведения

Поэзия

Der Mensch. Verse, Мюнхен, 1918
Die Insel. Gedichte, Берлин, 1920
Der Gesang des Jahres, Потсдам, 1921
Stadium. Eine GedichtReihe, Потсдам, 1921
Echo. Achtunddreißig Gedichte, Берлин, 1933
Der Strom der Welt. Gedichte, Гамбург, 1940
Das ewige Dasein. Gedichte, Берлин, 1943
Aus dem chinesischen Bilderbuch, Франкфурт на Майне, 1955.
Antwort und Frage. 13 Gedichte, Франкфурт на Майне, 1961
Wasserzeichen. Neue Gedichte, Франкфурт на Майне, 1964

Драмы

Die Schwester. Eine Tragödie in acht Stationen, Берлин, 1920
Die tragische Sendung. Ein dramatisches Ereignis in zehn Szenen, Берлин, 1920 (репринт: Потсдам, 1993)
Vincent. Schauspiel in fünf Akten, Потсдам, 1924
Die Stadt hinter dem Strom. Libretto der Oratorischen Oper in drei Akten, Франкфурт на Майне, 1954

Радиоспектакли

Stimmen im Kampf. Hörspiel (под псевдонимом Hermann Wilhelm), Берлин, 1930
Tull, der Meisterspringer. Eine Serie von zehn Hörspielen für die Jugend (под псевдонимом Hermann Merten), Берлин, 1932
Eine Stimme von Tausend. Funkdichtung (под псевдонимом Hermann Wilhelm), Берлин, 1932
Der Ruf. Funkdichtung (под псевдонимом Hermann Wilhelm), Берлин, 1932

Рассказы

Die Heimsuchung. Eine Erzählung, Мюнхен, 1919 (переиздание: Берлин, 1922)
Tull, der Meisterspringer, Лейпциг, 1935
Der Webstuhl. Erzählung, Франкфурт на Майне, 1949
Das unbekannte Ziel. Ausgewählte Proben und Arbeiten, Франкфурт на Майне, 1963

Романы

Город за рекой (Die Stadt hinter dem Strom), Берлин, 1947
[lib-drama.narod.ru/kasack/kasack.htm Герман Казак. Город за рекой]
Das große Netz, Берлин-Франкфурт на Майне, 1952
Fälschungen. Erzählung, Франкфурт на Майне, 1953
Alexander. Die Fragwürdigkeit des Lebens, 1932 (неопубл. отрывок)

Напишите отзыв о статье "Казак, Герман"

Примечания

Ссылки

[slb.potsdam.org/kasack.htm Stadt und Landesbibliothek Potsdam, Universität Potsdam] — Полная биография (на немецком языке)

Отрывок, характеризующий Казак, Герман

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.