Казанская епархия
Поделись знанием:
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Казанская епархия
Русская православная церковь | |
| |
| Основная информация | |
|---|---|
| Страна | Россия |
| Площадь | 68 000 км² |
| Митрополия | Татарстанская |
| Епархиальный центр | Казань |
| Основана | 1555 год |
| Кафедральный храм | Николький собор |
| Сан правящего архиерея | митрополит |
| Титул правящего архиерея | Казанский и Татарстанский |
| Сайт | [www.tatarstan-mitropolia.ru tatarstan-mitropolia.ru] |
| Архиерей | |
| Правящий архиерей | Феофан (Ашурков) |
| с | 13 июля 2015 года |
Каза́нская епархия — одна из епархий Русской Православной церкви на территории республики Татарстан, входит в состав Татарстанской митрополии. Территорию епархии образуют города Казань и Набережные Челны, районы Агрызский, Апастовский, Арский, Атнинский, Балтасинский, Буинский, Верхнеуслонский, Высокогорский, Дрожжановский, Елабужский, Зеленодольский, Кайбицкий, Камско-Устьинский, Кукморский, Лаишевский, Мамадышский, Менделеевский, Мензелинский, Пестречинский, Рыбно-Слободский, Сабинский, Тетюшский, Тукаевский и Тюлячинский.
Содержание
История
Казанская епархия Русской Православной церкви была учреждена 3 апреля 1555 года, через три года после покорения Казанского ханства. Первым правящим архиереем стал игумен тверского Селижарова монастыря Гурий, отправившийся в Казань с архимандритами Варсонофием и Германом.
Важнейшими событиями в жизни Казанской епархии были обретение в 1579 году иконы Казанской Божией Матери, участие казанцев в ополчении Минина и Пожарского по благословению патриарха Гермогена, бывшего Казанского митрополита и всероссийское прославление Казанской иконы Божией Матери.
В течение 1741 года миссионеры сумели крестить по всей губернии 9159 человек, татар и башкир было среди них всего 143 (см. А. Чулошников). Так или иначе, миссионерство в Казанском крае имело в последующее время довольно вялый характер, а деятельность Казанской Духовной Академии сводилась в основном к глубокому изучению лингвистических и культурологических аспектов бытия народов Востока.
В начале XIX века было открыто Казанское отделение Библейского общества для переводов Священного писания на местные языки. В 1814 году на татарский язык был переведён Новый Завет, а в 1819 году — первая из ветхозаветных книг (Бытие). В 1847 году при Казанской духовной академии открывается переводческий комитет, в 1854 году — три миссионерских отделения. Для поддержки миссионерского образования 4 октября 1867 года было учреждено православное братство святителя Гурия.
Согласно данным, которые приводит профессор Н. П. Загоскин[1], в конце XIX века в Казани «числятся 4 собора, 28 приходских церквей, 2 церкви, приписанные к монастырям, 3 церкви военные и 22 домовые церкви, всего 59 православных церквей» и 7 монастырей в черте города, из которых к настоящему моменту 4 переданы епархии, Фёдоровский[2] полностью уничтожен в XX веке (на его месте НКЦ Казань); Спасо-Преображенский монастырь (сохранился братский корпус, ограда XIX века, цоколь Преображенского собора) и Воскресенский[3] (также именовался Новый Иерусалим, сохранился храм XVIII века) не действуют.
11 июня 1993 года из состава Казанской епархии была выделена Йошкар-Олинская епархия в пределах республики Марий Эл.
6 июня 2012 года были выделены самостоятельные Альметьевская и Чистопольская епархии с включением их и Казанской епархии в состав новообразованной Татарстанской митрополии, после чего в составе Казанской епархии осталась северо-восточная половина Татарстана.
Названия
- Казанская и Свияжская с 3 февраля 1555
- Казанская и Астраханская с 26 января 1589
- Казанская и Свияжская с 1602
- Казанская и Симбирская с 16 октября 1799
- Казанская и Свияжская с 10 февраля 1832
- Казанская и Чистопольская 1949—1957
- Казанская и Марийская 1957—1993
- Казанская и Татарстанская июль 1993 - июнь 2012
- Казанская епархия (в составе Татарстанской митрополии) с июня 2012
Епископы
- Гурий (Руготин) (3 февраля 1555 — 5 декабря 1563)
- Герман (Садырев-Полев) (12 марта 1564 — 6 ноября 1567)
- Лаврентий I (2 февраля 1568 — 13 июля 1574)
- Вассиан (14 февраля — 21 мая 1575)
- Тихон (Хворостинин) (5 июля 1575 — 14 июня 1576)
- Иеремия (1576—1581)
- Косма (29 декабря 1581—1583)
- Тихон II (1583 — 23 марта 1589)
- Ермоген (13 мая 1589 — 3 июля 1606)
- Ефрем (Хвостов) (август 1606 — 26 декабря 1613)
- Матфей (7 февраля 1615 — 13 января 1646)
- Симеон (или Симон) Серб (7 февраля 1646 — 26 сентября 1649)
- Корнилий I (13 января 1650 — 17 августа 1656)
- Лаврентий (26 июля 1657 — 11 ноября 1672)
- Корнилий II (16 марта 1673 — 6 августа 1674)
- Иоасаф (6 сентября 1674 — 30 января 1686)
- Адриан (21 марта 1686 — 24 августа 1690)
- Маркелл (8 сентября 1690 — 21 августа 1698)
- Тихон (Воинов) (25 марта 1699 — 24 марта 1724)
- Сильвестр (Холмский-Волынец) (август 1725 — 30 декабря 1731)
- Иларион (Рогалевский) (16 апреля 1732 — 25 марта 1735)
- Гавриил (Русской) (17 сентября 1735 — 9 марта 1738)
- Лука (Конашевич) (9 марта 1738 — 9 октября 1755)
- Гавриил (Кременецкий) (20 октября 1755 — 25 июля 1762)
- Вениамин (Пуцек-Григорович) (25 июля 1762 — 17 марта 1782)
- Антоний (Герасимов-Зыбелин) (25 апреля 1782 — 5 марта 1785)
- Амвросий (Подобедов) (27 марта 1785 — 16 октября 1799)
- Серапион (Александровский) (21 октября 1799 — 11 декабря 1803)
- Павел (Зернов) (18 декабря 1803 — 14 января 1815)
- Амвросий (Протасов) (7 февраля 1816 — 6 ноября 1826)
- Иона (Павинский) (6 ноября 1826 — 3 февраля 1828)
- Филарет (Амфитеатров) (25 февраля 1828 — 19 сентября 1836)
- Владимир (Ужинский) (19 сентября 1836 — 1 марта 1848)
- Григорий (Постников) (1 марта 1848 — 1 октября 1856)
- Афанасий (Соколов) (3 ноября 1856 — 9 ноября 1866)
- Антоний (Амфитеатров) (9 ноября 1866 — 8 ноября 1879)
- Сергий (Ляпидевский) (11 января 1880 — 21 августа 1882)
- Палладий (Раев-Писарев) (21 августа 1882 — 29 сентября 1887)
- Павел (Лебедев) (29 сентября 1887 — 23 апреля 1892)
- Владимир (Петров) (7 мая 1892 — 2 сентября 1897)
- Арсений (Брянцев) (4 октября 1897 — 8 февраля 1903)
- Димитрий (Ковальницкий) (8 февраля 1903 — 26 марта 1905)
- Димитрий (Самбикин) (25 марта 1905 — 17 марта 1908)
- Никанор (Каменский) (5 апреля 1908 — 27 ноября 1910)
- Иаков (Пятницкий) (10 декабря 1910 — 8 апреля 1920)
- Анатолий (Грисюк) (сентябрь 1918 — апрель 1920, июль 1920 — февраль 1921)
- Кирилл (Смирнов) (8 апреля 1920 — 2 января 1930)
- Иоасаф (Удалов) (21 марта 1921 — 4 января 1922, 21 августа 1922 — 15 мая 1923) в/у
- Митрофан (Поликарпов) (нач. — ноябрь 1925) в/у, еп. Бугульминский
- Иоанн (Широков) (1930) в/у, еп. Марийский
- Афанасий (Малинин) (1930 — 23 марта 1933)
- Ириней (Шульмин) (23 марта — 11 августа 1933) в/у, еп. Мамадышский
- Серафим (Александров) (11 августа 1933 — 15 ноября 1936)
- Венедикт (Плотников) (20 декабря 1936 — февраль 1937)
- Никон (Пурлевский) (5 июня 1937 — 9 января 1938)
- 1937—1942 — кафедра вдовствовала
- Андрей (Комаров) (26 августа 1942 — 12 февраля 1944)
- Иларий (Ильин) (26 мая 1944 — 18 февраля 1946) в/у, еп. Ульяновский
- Гермоген (Кожин) (18 февраля 1946 — 19 октября 1949)
- Иустин (Мальцев) (20 октября 1949 — 4 апреля 1950)
- Сергий (Королёв) (26 сентября 1950 — 18 декабря 1952)
- Иов (Кресович) (28 января 1953 — март 1960)
- Михаил (Воскресенский) (июнь 1960 — 7 октября 1967)
- Сергий (Голубцов) (7 — 23 октября 1967)
- Михаил (Воскресенский) (23 октября 1967 — 25 июля 1975) повторно
- Мелхиседек (Лебедев) (25 июля — 19 августа 1975) в/у
- Пантелеимон (Митрюковский) (19 августа 1975 — 30 ноября 1988)
- Анастасий (Меткин) (11 декабря 1988 года — 13 июля 2015 года)
- Феофан (Ашурков) (c 13 июля 2015 года)
Современное состояние
В настоящее время в Казанской Епархии совершают служение 280 священников и 59 диаконов. Епархия поделена на 22 благочиннических округа, в которых действует 176 приходов, из них: городских — 59, сельских — 117, приписных — 23. В епархии восстановлено 9 монастырей, из которых: 7 мужских (в том числе Раифский Богородицкий, Седмиозёрный Богородицкий, Кизический Введенский, Казанский Богородицкий, Казанский Иоанно-Предтеченский, Вознесенский Макарьевский, Свияжский Успенский, Свияжский Иоанно-Предтеченский (сейчас — подворье Свияжского Успенского) и 2 женских (Зилантов Успенский и Елабужский Казанско-Богородицкий).
Развиваются национальные (кряшенские, чувашские) приходы Казанской епархии. Так, Тихвинский кряшенский приход г. Казани, возглавляемый протоиереем Павлом Павловым занимается издательской, а также переводческой деятельностью, осуществляя совместно с Российским библейским обществом переводы Священного Писания на кряшенский язык.
В декабре 2013 года в епархии разгорелся гомосексуальный скандал после проверки инспекции Учебного комитета Русской православной церкви во главе с протоиереем Максимом Козловым, связанной с жалобами студентов Казанской духовной семинарии на гомосексуальные домогательства со стороны руководства семинарии.[4][5][6][7][8]
Напишите отзыв о статье "Казанская епархия"
Примечания
- ↑ Загоскин Н. П. Спутник по Казани — Казань: «Типо-литография Императорского Университета», 1895
- ↑ [oldkazan.narod.ru/05/046.htm Старая Казань]
- ↑ [www.kazan.eparhia.ru/temples/lost/voskmuzhmon/ Воскресенский мужской монастырь Новый Иерусалим]
- ↑ [www.kp.ru/daily/26177.5/3067139/?cp=2 За что же уволили протодиакона-блогера Кураева?] // Комсомольская правда.
- ↑ [www.regnum.ru/news/1745856.html#ixzz2pPtfhEBd Пресс-секретаря Татарстанской митрополии обвиняют в гомосексуализме]
- ↑ [radiovesti.ru/article/show/article_id/119398 За что уволили Андрея Кураева]
- ↑ [izvestia.ru/news/563593#ixzz2pRglsDmE Одинокий дьякон в контексте истории] // Известия, 4 января 2014.
- ↑ [www.regnum.ru/news/society/1750401.html Протодьякон Кураев сообщил о наставлении митрополита Анастасия казанским семинаристам]
См. также
Литература
- Казанская епархия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [tatarstan-mitropolia.ru/ Татарстанская митрополия Русской Православной Церкви. Официальный сайт]
- [www.patriarchia.ru/db/text/38534.html Казанская и Татарстанская епархия] на сайте Патриархия.Ru
- [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=409 Казанская епархия // Открытая православная энциклопедия «Древо»]
- [www.kds.eparhia.ru/bibliot/istoriakazeparhii/arhipastyri/ Липаков Е. В. Архипастыри Казанские 1555—2007 на сайте КДС]
- [www.kds.eparhia.ru/bibliot/istoriakazeparhii/ Материалы по истории епархии на сайте КДС]
- Рощектаев А. В. [samlib.ru/r/roshektaew_a_w/putevoditel.shtml Путеводитель по святыням Казанской епархии]
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Казанская епархия
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
