Казанская катастрофа

Каза́нская катастро́фа — пожар на Казанском пороховом заводе в 1917 году. Пожар начался 14 августа и привёл к уничтожению заводов и распространению паники в городе 14—16 августа. Пожар, продолжавшийся по меньшей мере до 24 августа, возник в результате взрыва снарядов на складах, разбросанных по промышленной части города. Тем не менее, большая часть взрывчатых веществ была затоплена водой из водохранилищ, что предотвратило более крупные взрывы. Тринадцать человек погибли в результате взрыва и пожара, восемь умерли от ран, а 172, в том числе 30 детей, были ранены. Пожарами было уничтожено 12 000 пулемётов (всего в Первую мировую войну было произведено и доставлено на фронт около 30 000 пулемётов) и один миллион снарядов на складах (78 500 пудов), 542 здания были разрушены, 152 из них полностью. Кроме того, было потеряно 1,8 млн пудов (29,5 тыс. тонн) нефти.

Пожар

Пожар был начат небрежным караульным, который бросил окурок около станции Пороховой (в настоящее время Лагерная). Снаряды, взорвавшиеся на станции, зажгли ближайшее железнодорожное депо. Нефть из цистерн, расположенных на берегу реки Казанки, также загорелась. Рабочие заводов бежали в пригородные посёлки, что привело к распространению паники в городе. Многие из 200 000 человек населения Казани бежали пешком и на поездах.

Телеграмма, отправленная 15 августа в Петроград в Министерство внутренних дел

Пожар поро­ховых и артиллерийских складов продолжается. Беспрестанные взрывы. [Во] многих кварталах выбиты стекла домов. Помощь раненым органи­зована. Население частью бежит за город, но паники не наблюдается. Хлебом население обеспечено. Объявлено военное положение, разъезжают патрули войск и милиции для предотвращения мародёрства, пожар не кончился, взрывы продолжаются, в тот же день сообща­лось, что опасность [для] города миновала...

Последствия

Старое здание завода было полностью разрушено, но работа на заводе продолжалась в новых цехах, построенных в 1915—1916 годах. Во время советской власти официальное объяснение взрыва было основано не на небрежности, а на происках контрреволюционного движения. Они якобы разрушили завод, чтобы обвинить пролетариат в сотрудничестве с Германией. Обвинение в сотрудничестве революционеров с Германией было одним из причин корниловского мятежа. По сей день на берегах Волги находят неразорвавшиеся снаряды, однако, некоторые из них могут быть отнесены к боям в 1918 году.

Приказ начальника гарнизона полковника Григорьева войскам Казанского гарнизона

16 августа 1917 г. г. Казань Приказом по войскам Казанского гарнизона от 15 августа с/г за № 14 было категорически воспрещено населению во избежание несчастных случаев собирать разбросанные по улицам снаряды, которые могут взорваться. Между тем замечено, что жители подбирают снаряды, рассматривают их и иногда уносят с собой. Вновь категорически подтверждаю запрещение собирать разбросанные по улицам снаряды, воспрещаю рассматривать их и приказываю всем лицам, в помещениях которых или во дворах окажутся таковые снаряды, немедленно заявить о том в ближайший милиционный район для сдачи их военному ведомству. Предупреждаю, что в дальнейшем, в случае обнаружения снарядов у населения на руках и в квартирах, виновные понесут ответственность по законам военного времени, причём ответственность за могущие произойти несчастья понесут и не только те лица, у которых окажутся снаряды, но и хозяева домов и квартир. Для сбора снарядов командированы специальные отряды. НА РТ. Ф.1246. Оп.1. Д.77. Л.7.

Ссылки

• [www.kazanpowder.ru/history.htm Официальный сайт Казанского Государственного Казенного Порохового Завода]
• [militera.lib.ru/h/barsukov_ez2/22.html Снабжение русской артиллерии орудиями и боевыми припасами во время войны]
• [www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/1998_3_4/11/11_2/ Пожар на Пороховом, или «казанская катастрофа»]
• [www.prokazan.ru/news/8806.html В Казани нашли артиллерийский снаряд]

Отрывок, характеризующий Казанская катастрофа

– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.