Казанская церковь Воскресенского Новодевичьего монастыря

Достопримечательность
Казанская церковь Воскресенского Новодевичьего монастыря Церковь Казанской иконы Божией Матери
Вид со стороны кладбища
Страна	Россия
Город	Санкт-Петербург, Московский пр., д. 100, корп. 2
Конфессия	Православие
Епархия	Санкт-Петербургская
Благочиние	Монастырей и подворий
Архитектурный стиль	неовизантийский
Архитектор	В. А. Косяков
Строительство	1907—1914 годы
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7810319078
Состояние	на реконструкции

Це́рковь Каза́нской ико́ны Бо́жией Ма́тери — православный храм в Московском районе Санкт-Петербурга на территории Воскресенского Новодевичьего монастыря.

История

Первый храм

Первым храмом во всём Новодевичьем монастыре была деревянная церковь Казанской иконы Божией Матери, заложенная 1 (13) сентября 1848 года. Здание строилось по проекту Н. Е. Ефимова. В том же году, 10 (22) октября, церковь была освящена епископом Ревельским Нафанаилом. Через 20 лет, в 1869 году, под храм был подведён каменный фундамент с устроенными в нём склепами. Сама церковь была отремонтирована. Каждое захоронение в склепе отмечалось надгробной плитой, иногда с решёткой, в полу самого храма.

Современная церковь

Поскольку деревянная церковь стала тесной и была неудобно расположена между монастырской больницей и хозяйственным двором, то в 1906 году было решено заменить её на большую, каменную. Новая кирпичная церковь была заложена митрополитом Антонием 8 (21) июня 1908 года и строилась по проекту архитектора В. А. Косякова на средства, выделенные монастырём и купцами Пантелеевым и Кашинцевым. В 1912 году было окончено возведение храма, и началась роспись интерьера, которой руководил художник Ф. Р. Райлян с помощниками. Однако недостаток средств в период войны, а также творческий спор между заказчиком и исполнителем стали причиной остановки работ летом 1915 года. В итоге, освящение нового храма во имя иконы Божией Матери «Утоли моя печали» произошло уже после 1917 года. В 1920-е годы богослужения проводились как в старом, так и в новом храмах.

Попытки закрыть храм предпринимались ещё в 1923 году, в период, когда в монастыре служили обновленцы. Окончательно церковь закрыли в июле 1927 года. Некоторое время здание не использовалось. В 1929 году в церкви расположился склад. После Великой Отечественной войны здание было передано под механический цех ВНИИ электромашиностроения, расположившегося в бывшем монастыре. В 1950-е годы было принято решение о взрыве церкви, в стене подготовлены шурфы, однако, в связи с техническими трудностями, это намерение осуществлено не было.

С декабря 1990 года по октябрь 1994 года в крипте храма располагался приход во имя святых Новомученников и исповедников Российских Русской православной церкви заграницей. Одновременно, в самой церкви с 1992 года находилась община Московского Патриархата. 15 марта того же года был освящён придел во имя Державной иконы Божией Матери. Начата реставрация. В 1995 году церковь была передана восстанавливаемому монастырю. Сам храм был освящён во имя Казанской иконы Божией Матери. В 2002 по 2004 годах в храме была произведена полная реставрация.

Архитектура, убранство

Кирпичный пятиупольный двухэтажный храм выстроен в неовизантийском стиле, что сближает его с архитектурой Софийского собора в Константинополе. Церковь расположена внутри монастырского каре, на одной оси с Воскресенским собором и главным входом на кладбище. Здание имеет гранитный цоколь и облицовано светлым кирпичом, привезённым сюда из Германии.

Купола храма расположены на низких барабанах, опоясанных аркадами, создающими урезы на куполе, и украшенными орнаментами и майоликой. Своды и, вместо купольных стропил, вторые своды железобетонные. Первоначально купола были покрыты особой черепицей, наподобие греческих храмов. В каждой арке устроен оконный проём.

С трёх сторон храма устроены входы с порталами, образованными массивными пилонами со сводами, декорированными бетонной скульптурой, имитирующей резьбу по камню, и украшенными мозаичными вставками. Среди декоративных изображений: растительный орнамент с виноградной лозой и пальмовыми ветвями, символы Евангелистов, птицы, кресты, монограмма Христа, Альфа и Омега. Завершением каждого портала является полуциркульная кровля с большим полукруглым окном. Окна фасада также имеют большой размер и полукруглую форму. В восточной части фасад завершают три апсиды, одну из которых венчает купол на барабане средней высоты. Барабан опоясывает такая же аркада, при этом окна в каждой арке имеют вытянутую форму. Верхняя часть барабана декорирует живописная мозаика сине-голубых тонов.

Казанский храм имеет три придела: главный — Казанской иконы Божией Матери, северный — Державной иконы Божией Матери и южный — преподобного Серафима Саровского. Круглый в плане храм разделён на три нефа. Центральный неф устроен в виде ротонды. Он окружён колоннадой из железобетонных колонн, облицованных искусственным красным мрамором с позолоченными капителями. За пределами этой ротонды находятся два боковых нефа. Над ними устроены двухъярусные галереи. Первоначально стены внутри храма были облицованы темно-зеленым искусственным мрамором, из мрамора был сделан также иконостас. Современные иконостасы деревянные резные, покрыты позолотой. Центральный иконостас — двухъярусный, боковые — в один ярус. Иконы для иконостаса были написаны преподавателями Санкт-Петербургской духовной академии В. Т. Ждановой и И. Н. Кусовым.

Ко времени возвращения храма православной церкви росписи в русском стиле, выполненные в 1910—1915 годах, частично сохранились. Её восстановлением и воссозданием занимались иконописцы из Санкт-Петербургской духовной академии и иконописной школы Московской епархии (г. Дубна).

Слева от алтаря между колоннами стоит рака с частью мощей святого Илариона.

Фундамент храма бетонный. В подвальной части были устроены двухъярусные склепы, позволившие устроить захоронения около 350 человек. Изначально снаружи храма, вдоль цоколя, предполагалось также устроить склепы. В настоящее время перед западным фасадом находятся захоронения, среди которых могилы архитектора В. А. Косякова, архимандрита Кирилла (Начиса).

Литература

•  // Зодчий. — 1911. — Вып. 27. — С. 295.
• Антонов В. В., Кобак А. В. [www.encspb.ru/object/2855722257?lc=ru Святыни Санкт-Петербурга: Христианская историко-церковная энциклопедия]. — СПб: Лики России, 2003. — ISBN 5-87417-114-2.

Ссылки

• [www.novodev.spb.ru/glavnaya/xramyi/kazanskij-xram-novodevichego-monastyirya Казанский храм на сайте Новодевичьего монастыря]
• [www.citywalls.ru/house1718.html Казанская церковь на сайте Citywalls]

Отрывок, характеризующий Казанская церковь Воскресенского Новодевичьего монастыря

– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…