Казанский собор (Москва)

Православный собор
Казанский собор Собо́р Каза́нской ико́ны Бо́жией Ма́тери
Собор Казанской иконы Божией Матери
Страна	Россия
Город	Москва
Епархия	Московская
Архитектурный стиль	Русский стиль
Автор проекта	О. И. Журин, Г. Я. Мокеев
Первое упоминание	1625
Строительство	1990—1993 годы
Реликвии и святыни	Казанская икона Божьей Матери
Сайт	[www.kazanski-sobor.ru/ Официальный сайт]

Собо́р Каза́нской ико́ны Бо́жией Ма́тери — православный храм перед монетным двором на углу Красной площади и Никольской улицы в Москве. Главный престол освящён в честь Казанской иконы Божией Матери.

История

Появление храма связано с началом почитания Казанской иконы Божией Матери за пределами казанской епархии — сначала в Москве, а потом и во всей России. Список с иконы, сопровождавший второе ополчение из Ярославля, князь Дмитрий Пожарский поставил в своей приходской церкви Введения на Лубянке, во Псковичах.

В «Историческом путеводителе по Москве» (1796) появилось утверждение, что первый Казанский храм на Никольской улице, тогда ещё деревянный, был построен в 1625 году на средства князя Пожарского. Распространено предположение, что этот храм возведён по обету в честь изгнания из Москвы польско-литовских интервентов. Более ранним источникам про эту церковь, сгоревшую якобы в 1634 году, ничего не известно.

Каменный храм для размещения «лубянского» списка с Казанской иконы был построен на средства царя Михаила Фёдоровича и освящён патриархом Иоасафом I в 1636 году. Ещё через 11 лет к нему был пристроен придел в честь казанских чудотворцев Гурия и Варсонофия. На церемонии освящения присутствовал сам царь Алексей Михайлович. Шатровая колокольня, вероятно, была пристроена к четверику с северо-западной стороны, как было принято в церковном зодчестве начала XVII века, для колоколен, единовременных храмам.

Несмотря на миниатюрность, храм стал одной из важнейших церквей Москвы: его настоятель занимал одно из первых мест в ряду московского духовенства. Один из них «расколоучитель» Григорий Неронов. В его старообрядческом житии служба в храме XVII века описана следующим образом:

И прихождаху мног народ в церковь отвсюду, яко не вмещатися им и в паперти церковной, но восхождаху на крыло паперти, и зряще в окна послушаху пения и чтения божественных словес.

Строительная история Казанского собора сложная. В конце 1760-х гг. храмовый комплекс был реконструирован на средства княжны М. А. Долгоруковой. При этом был снесён «за ветхостью» придел свв. Гурия и Варсонофия. Перестройка верхних торговых рядов почти закрыла вид на собор с Красной площади. Нижний ярус колокольни был обстроен лавками. Духовенство требовало сноса Аверкиевского придела, в котором давно перестали вести службу.

В первой половине 1802 года по резолюции митрополита Платона была разобрана прежняя шатровая колокольня, и к 1805 году выстроена на другом месте новая двухъярусная, позднее (1865) ставшая трёхъярусной. В 1865 году фасады храма оформили в классическом стиле по проекту архитектора Н. И. Козловского . После такого «поновления» храм мало отличался от тысяч церквей трапезного типа, раскиданных по русским весям. Это отмечал сам настоятель храма А. Ф. Некрасов:

Посетители выражают скорбь о наружном убожестве дома Богоматери. Владыка митрополит Леонтий при первом посещении Казанского собора, со свойственными ему простотой и прямотой, сказал мне: «Ну какой это собор? Это простая сельская церковь!» И справедливо.

Размеренный ход жизни в приходе был ознаменован несколькими яркими событиями. Во время французской оккупации 1812 года, по свидетельству А. А. Шаховского, «в алтарь Казанского собора втащена была мёртвая лошадь и положена на место выброшенного престола». Казанская же икона остававшимся при храме протоиереем Мошковым была спрятана.

8 (21) июля 1918 г., во время службы в соборе, патриарх Тихон произнёс проповедь о расстреле Николая II. В сентябре того же года из собора была похищена его главная святыня — список с иконы Казанской Богоматери, почитавшийся как чудотворный.

Советское время

В 1925—30 гг. под руководством Петра Дмитриевича Барановского на средства обновленческого прихода была проведена серьёзная реконструкция и реставрация храма, в ходе которой ему был возвращён предполагаемый первоначальный облик. В деталях точность проведённой реконструкции оспаривается, что неизбежно при скудости документального материала: например, снесённая в 1802 году шатровая колокольня на всех сохранившихся изображениях выглядит по-разному.

К 1929 году Барановским были воссозданы древние кокошники и предполагаемый декор стен, но реставрационные воздействия ещё не коснулись навершия и колокольни, когда было принято решение о сносе храма. Культовые сооружения не соответствовали новому назначению Красной площади как места проведения торжественных церемоний социалистического светского государства. Узнав об этом, Барановский распорядился выполнить обмеры собора с северным приделом; эти документы пригодились потом при его воссоздании.

Решение об уничтожении храма было исполнено в 1936 году, в разгар сталинской реконструкции района Манежной площади. На его месте был выстроен павильон в честь III Интернационала (автор проекта Борис Иофан); позднее это место занимал общественный туалет. Руководство Центрального музея Ленина предполагало в северо-восточном углу Красной площади возвести ритуальный зал для приёма в пионеры.

Воссоздание

Казанский собор — первый из полностью утраченных в советское время храмов Москвы, который был воссоздан в первоначальных формах.

Воссоздание было осуществлено в 1990—1993 годах по инициативе Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (МГО ВООПИиК). После принятия решения Моссовета о восстановлении «памятника воинской славы» (1989) начался сбор пожертвований. Автором проекта стал архитектор О. И. Журин, один из учеников П. Д. Барановского. Восстановлению храма препятствовала община будущего храма. Как вспоминает Журин, её представители

разломали стены помещения, где я работал над проектом, выжили меня и помогавших мне архитекторов из мастерской, срывали начало строительных работ, писали бесконечные кляузы в разные инстанции, будучи полными невеждами в области строительных и реставрационных работ, выдвигали самые нелепые требования.

Основные средства для строительства (помимо народных пожертвований) предоставлены правительством Москвы. Освящён патриархом Алексием II 4 ноября, в день празднования Казанской иконы Божией Матери (в память избавления Москвы и России от поляков в 1612 году).

Фотографий дореволюционной стенописи не сохранилось, однако историку С. Смирнову удалось установить темы росписей. Отталкиваясь от его изысканий, художники из Палеха и Брянска в 1990-е гг. расписали храм в ретроспективной, канонической манере.

Архитектура

Казанский собор представляет характерный для первой половины XVII века тип квадратного в плане бесстолпного одноглавого храма с горкой кокошников, восходящий, вероятно, к старому собору Донского монастыря. Среди храмов московского посада к этому типу принадлежала церковь Николы Явленного на Арбате. Храм с трёх сторон окружён открытыми галереями, которые ведут к шатровой колокольне у северо-западного угла и в северо-восточный придел Аверкия Иерапольского.

Ряды энергично профилированных килевидных кокошников, глубокие филёнки на лопатках четверика, треугольные наличники при всей их простоте создают исключительный пластический эффект. Хорошо найденные пропорции барабана главы, умелая расстановка кокошников «вперебежку» способствуют собранности, цельности многообъёмной архитектурной композиции.

— И. Л. Бусева-Давыдова

По замечанию П. А. Раппопорта, в расположении кокошников и особенно в сочетании крупных кокошников с мелкими проявилось стремление русских зодчих к обогащению яркой, мажорной композиции более дробными деталями — предвестие наступления эпохи «узорочья».

Святыни

• Особо чтимая икона Божией Матери «Казанская» с мощехранительницей.
• Список чудотворной иконы, хранившийся в соборе до 1918 года, с 1930 года пребывает в Богоявленском соборе в Елохове.

Литература

• Историческая записка о Московском Казанском соборе, составленная в 1860-х гг. прот. А. И. Невоструевым // Памятники Отечества: Ил. альм. ВООПИиК.. — М., 1997. — № 37. — С. 24—34. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0207—2203&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0207—2203].
• Беляев Л. А., Павлович Г. А. Казанский собор на Красной площади. — Центр Восточнохристианской Культуры. — М: «Бизнес МН», 1993. — 98 с. — (Архитектура православного храма). — 5000 экз. — ISBN 5-87343-050-0.

Ссылки

• [www.kazanski-sobor.ru Официальный сайт Казанского собора]

Отрывок, характеризующий Казанский собор (Москва)

Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.