Казахстан в составе Российской империи

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Казахстан в составе Российской империи находился с XVIII века до конца существования империи.

Первый российский протекторат над казахами

В целях упрочнения своей власти и возвышения над ханами старшего и среднего жузов хан Младшего жуза Абулхайр принял решение об установлении дипломатических отношений с Россией. В 1730 году хан Абулхайр и его сыновья Нуралы и Ералы обратились к российской императрице Анне Иоанновне с прошением о распространении российского подданства на казахов Младшего жуза. России было выгодно поддержание борьбы между жузами и ослабление Казахстана. В 1731 году это прошение было удовлетворено, и над казахами Младшего жуза был установлен протекторат России. В 1732 году российской императрице присягнул хан Среднего жуза Самеке, а в 1740 году российский протекторат над казахами Среднего жуза подтвердил Абылай-хан. Ханы Младшего и Среднего жуза обязались охранять российские границы, содействовать российским военным, политическим и торговым интересам на подвластной им территории и платить ясак «кожами звериными». В обмен российские власти гарантировали казахам Младшего и Среднего жуза защиту от разорительных набегов джунгаров и башкир. Вместе с тем, не зафиксировано ни одного случая оказания военно-политической помощи казахам в их борьбе против Жонгар со стороны Российской империи. Зачастую ситуация складывалась противоположно другая, Российская империя поддерживала жонгарских контайшы вооружением и военными советниками, используя их для нападения на казахов и сдерживания цинского влияния.

После смерти в 1748 году хана Абулхайра российское влияние в казахских степях ослабело. Оспаривавший у Нуралы-хана власть над Младшим жузом Батыр-хан сменил ориентацию на Джунгарское ханство, а после разгрома Джунгарского ханства Цинской империей в 1756 году признал сюзеренитет Пекина над казахами Младшего жуза. Абылай султан, фактически правивший средним и старшим жузом через своего дядю Абильмамбет хана при поддержке Баян, Канжыгалы, Богенбай батыров вел двухлетнюю войну с Цинскими полководцами Хадахой и Дарданой. Превоходящие силы китайцев несколько раз нанесли поражение казахам на их же территории, вместе с тем, получив сильный урон, измотавшись в войне и не имея возможностей для дальнейшего наступления, отступили и приняли предложение мира от казахов.

Строительство российских фортификационных линий

Началу полномасштабной экспансии России в Казахстане предшествовало строительство российских фортификационных линий вдоль российско-казахской границы, принятие правительством поощрительных мер к переселению русских крестьян и торговцев в пограничные с Казахстаном районы и политико-экономическое давление на местных правителей. В 1716 году началось строительство первой российской фортификационной линии — Иртышской; в 1752 году она соединила три западно-сибирские крепости: Омск, Семипалатинск и Усть-Каменогорск. В 1737—1742 годах Оренбургская фортификационная линия соединила Оренбург и Троицк. В 1740—1750-х годах были возведены ряд форпостов, впоследствии составившие Уральскую (Яицкую) оборонительную линию. В 1811 году между реками Илек и Урал была построена Илекская оборонительная линия. Всего к началу XIX века на четырёх линиях было возведено 46 крепостей и 96 редутов. Колонизация сопровождалась выселением казахов с лучших земель на расстоянии 40 верст от берегов рек. Вместо них на данных землях расселялось население с центральной россии.

Восстановление российского протектората над казахами Младшего и Среднего Жуза

Большинство кланов Младшего жуза и некоторые кланы Среднего жуза поддержали Пугачёвское восстание (1773—1775), что послужило поводом для возвращения России в Казахстан. Политика Екатерины II в регионе сочетала военное подавление, стимулирование экономической заинтересованности казахов в российском правлении, и культурно-идеологическую экспансию. Как цивилизаторский фактор и способ идеологического контроля Екатерина II рассматривала исламизацию казахов усилиями казанских татар. В 1784 году был издан указ о массовой постройке в казахских степях мечетей, медресе и караван-сараев и укомплектовании их татарами. В 1789 году в Уфе был учреждён первый российский муфтият — Духовное управление мусульман Российской империи, одной из важнейших функций которого было распространение ислама среди казахов-кочевников. В результате к началу XIX века ислам стал господствующей религией в казахских степях.

Екатерина II придавала особое значение переводу казахов-кочевников на оседлость; также были приняты дополнительные меры по переселению русских крестьян в казахские степи и по обучению местных кочевников земледельческим навыкам. В 1787 году российские власти инициировали разделение территории Младшего жуза на западную, центральную и южную области, управляемые выборными советами старейшин и пограничными судами, в которых были представлены как казахи, так и русские. Совет и суд были подотчётны одновременно казахскому хану и российским властям.

По мере перехода верховных властных функций над казахами Младшего и Среднего жуза к Санкт-Петербургу, власть ханов стала носить номинальный характер. В 1818 году титул хана был упразднён в Среднем жузе, а в 1824 — в Младшем жузе; за этим последовало включение земель Среднего жуза в состав Западной Сибири под названием «Киргизская степь». В 1844 году казахи бывшего Младшего жуза были переведены под параллельное управление Азиатским департаментом Министерства иностранных дел и Оренбургского военного коменданта.

Реформы Сперанского

В 1820—1840-х годах на территории казахских степей были проведены реформы, главным разработчиком которых был генерал-губернатор Западной Сибири М. М. Сперанский. Целью реформ было утверждение среди казахов территориального административного деления вместо существовавшего ранее родового, и на интеграцию Казахстана в административную систему Российской империи. В результате этих реформ «Киргизская степь» была разделена на 4 округа, которые в свою очередь делились на 87 волостей (в 1834 году было добавлено ещё три округа). Округ управлялся приказом во главе с султаном и двумя — российским и казахским — представителями. Приказ наделялся политическими и судебными полномочиями. Волость (инородная управа), состоявшая из 10-12 аулов (родовая управа) управлялась султаном или членом аристократической семьи, выбранным на совете старейшин кланов. Аул, в свою очередь, объединял около 15 семей, связанных родственными узами.

Экономические реформы были нацелены на превращение кочевников в оседлых жителей и на дальнейшую колонизацию Казахстана. Рядовые кочевники бесплатно наделялись земельными участками в размере 15 десятин, а также семенами и сельскохозяйственным инвентарём. Старейшины родов получали 30 десятин, бии — 40. Параллельно с наделением казахов землёй вводились ограничения на их свободное перемещение по степи (в частности, для пересечения границ округа или волости требовалось получить официальное разрешение властей). Русские купцы в Казахстане и казахские торговцы на всей территории Российской империи имели привилегию беспошлинной торговли.

В 1841 году была проведена кодификация кодекса степных законов, синтезировавшего нормы адата и российского судебного законодательства.

Установление российского протектората над казахами Старшего жуза и прочими территориями Казахстана

После разгрома Джунгарского ханства Цинской империей и казахско-китайской войны 1756-1759 годов в Казахском ханстве все более стала укрепляться власть Абылай султана, который в 1771 году был официально поднят на белой кошме и признан ханом. Во время его правления, казахское государство успешно боролось с планами России и Цинской империи распространить свое влияние на Казахстан. Проведя ряд успешных военных операций против Кокандского, Бухарского ханств, кыргызов (Жаильское побоище) Абылай сумел вернуть ранее захваченные казахские земли, в том числе город Ташкент. После смерти Абылая в казахском государстве власть хана снова ослабла, так как его сын Уали не обладал такими лидерскими качествами как его отец. После смерти Уали вновь активизировалась политика России направленная на колонизацию Казахстана, отторгнув от казахов отдельные участки земель северного казахстана русские основывают на оккупированных территориях крепости Кокчетав, Акмолинск, Зеренды, Атбасар и т.д. Видя такое положение казахский народ становится на борьбу с захватчиком. Ярким лидером сопротивления становится внук Абылая Кенесары, признанный ханом в 1841 году. Война за независимость продолжалась 10 лет. Но силы были неравны, несмотря на героизм казахов, Кенесары в 1847 году был убит, после чего, фактически весь Северный Казахстан был оккупирован Россией.

Восстания казахов

Политика отъема лучших земель по берегам рек оказывала разрушительное воздействие на традиционный казахский образ жизни и систему ценностей, приведя к массовому голоду, падежу скота и прочим бедствием. Реакцией рядовых казахов стали антироссийские выступления, наиболее значительными из которых были восстание казахов Младшего жуза под руководством батыра Сырыма Датулы (1783—1797).

Оккупация Казахстана Российской империей

В 1864-1865 годах перед натиском генерала Черняева пали города Чимкент, Ташкент, Туркестан, в 1873 году окончательно подчинены казахский род адаев. Активную роль в войне против русских войск принимал сын Кенесары хана Сыздык султан. Однако силы были неравны, и после захвата земли бывших Старшего, Среднего и Младшего жузов были разделены на шесть областей и включены в три губернии Российской империи. Сырдарьинская и Семиреченская области вошли в состав Туркестанского генерал-губернаторства; Уральская и Тургайская — в состав Оренбургской губернии; Акмолинская и Семипалатинская — в состав Западно-Сибирского генерал-губернаторства. Каждая область управлялась военным комендантом, опиравшимся на военный гарнизон. Область делилась на несколько уездов во главе с уездным начальником — российским офицером. При нём находился консультативный совет из представителей казахской аристократии. Уезды были разделены на волости, включавшие несколько аулов.

Основы землепользования казахов были изложены в Степном кодексе, принятом в 1891 году. Согласно кодексу, верховным собственником казахских земель, находившихся ранее в общинной собственности, объявлялось Российское губернаторство. От его имени старейшины аулов выделяли в пользование каждой казахской семье участок земли в 15 десятин. «Избытки» земли передавались в ведение Министерства государственной собственности, которое также имело право изъятия земли у казахов в случае несоблюдения ими положений Степного кодекса. Земли из «избыточного» фонда распределялись среди русских переселенцев, которые, как и казахи, получали в безвозмездное владение 15 десятин земли.

Реформы Кауфмана в Туркестане

В Туркестане в 1867—1881 годах губернатор К. П. Кауфман отменил рабство и осуществил серию реформ, нацеленных на интеграцию туземных и общероссийских норм землепользования, местного управления и судопроизводства. По Туркестанскому земельному уложению 1877 года верховная государственная собственность на землю сочеталась с широкими владельческими правами туземного населения; в частности, земледельцы наделялись правом купли-продажи и наследования обрабатываемой земли. Земельный налог, установленный в Туркестане, был значительно ниже, чем в Центральной России. В 1886 году ввиду расширения земледельческого производства среди казахов государственная собственность на обрабатываемые земли была упразднена и право земледельца на владение обрабатываемой землёй было преобразовано в право собственности на эту землю; в государственной собственности остались лишь леса, реки и необрабатываемые земли на территории Туркестана. Наиболее плодородные земли при этом были изъяты из распределения под предлогом «неиспользования» и составили фонд русских аграрных колонистов.

В сфере местного управления и судопроизводства реформы Кауфмана способствовали утверждению принципа выборности при сохранении эффективных традиционных институтов. рядовые жители были наделены правом выбирать старейшин кишлаков, аулов и волостей. Наряду с вновь образованными российскими судами были сохранены местные суды, действовавшие на основе шариата и адата; как и прежде, они возглавлялись биями и кади.

Изменение отношения властей к исламу

На севере Казахстана проводниками исламизации служили казанские татары, которые в большинстве своём были ориентированы на всестороннюю интеграцию российских мусульман в социально-политическую, экономическую и культурную жизнь Российской империи. На юге Казахстана, однако, ведущую роль в распространении ислама играли исламские миссионеры из Кокандского ханства и других областей Центральной Азии, для которых были характерны приверженность традиционному исламу и антирусская политическая ориентация. В 1880-х годах среди казахов, как и других мусульман Российской империи, начали распространяться идеи панисламизма и пантюркизма. Российские власти усматривали в панисламизме и пантюркизме угрозу территориальной целостности империи, и курс на благоприятствование развитию ислама сменился политикой жёсткой регламентации со стороны Министерства внутренних дел России всех видов исламской деятельности (на одну волость был официально разрешён, к примеру, только один мулла, подконтрольный российским властям).

Развитие казахской интеллектуальной элиты

Для подготовки местных кадров российской колониальной администрации была создана сеть русско-казахских школ. Определённое число казахов — выпускников этих школ получили возможность продолжить образование в гимназиях Оренбурга, Омска и Семипалатинска. Среди этих первых представителей казахской светской интеллектуальной элиты были Чокан Валиханов, Ибрай Алтынсарин и Абай Кунанбаев.

Основная масса казахской молодёжи продолжала получать конфессиональное образование в медресе. В 1890-х годах в медресе Казахстана стал проникать новый метод обучения (усул уль-джадид), суть которого сводилась к замене механического зазубривания Корана и других исламских текстов обучению устному арабскому языку, а также введению в программу медресе таких базовых светских предметов, как математика, физика, история, литература и язык. Внедрение нового метода было неоднозначно воспринято российскими властями: с одной стороны он обеспечивал более высокий общеобразовательный уровень казахов и способствовал их интеграции в систему российских социально-экономических связей, но с другой стал основанием более широкого общественно-политического феномена — джадидизма, который явился первичной формой казахского национального и политического самосознания. Среди джадидов были такие яркие представители казахской мусульманской элиты, как Мурат Монкаули и Абубакир Кердери. Среди образованной части казахского населения идеи джадидизма распространялись посредством первых казахских периодических изданий — «Акмолинский листок», «Оренбургский листок» и «Степная газета»; так как до 1905 года в Казахстане не было типографии с арабским шрифтом, то первые казахские газеты издавались в типографиях Казани.

Социально-экономическое развитие

Во второй половине XIX века казахские степи превратились в обычную окраинную провинцию Российской империи. За исключением казахской знати, включённой в российскую политическую и военную иерархию, рядовые казахи попали под категорию «инородцев», обладавших ограниченными политическими и гражданскими правами и обязанностями.

Во второй половине XIX века на территории Казахстана появилась горная промышленность, возникли первые промышленные предприятия, началось развитие угле- и нефтедобычи и вывоз полезных ископаемых в Россию. В 1892—1896 годах была построена Транссибирская железная дорога, соединившая Омск и Оренбург и существенно улучшившая связь Казахстана с Центральной Россией.

Казахстан в годы Первой мировой войны

Несмотря на то, что духовным главой мусульман-суннитов был османский султан-халиф, вступление Османской империи в Первую мировую войну против России не вызвало волнений среди российских мусульман, так как война была спровоцирована именно младотурками. Однако по мере затягивания войны, роста потерь и тягот военного времени увеличение социальной напряжённости по всей России затронуло и мусульман. 25 июня 1916 года царь Николай II издал указ о принудительном привлечении на тыловые работы в прифронтовой полосе около полумиллиона мусульман Туркестанского и Степного краёв. В ответ на территории от Амударьи до Урала вспыхнули антиправительственные выступления.

Эти волнения к январю 1917 года были подавлены: около 3 тысяч повстанцев были преданы суду и брошены в тюрьмы, 300 осуждены на смерть, часть сумела скрыться в степях и горах или бежала в Китай. Однако былого спокойствия в регионе уже не было. Мусульманская элита, в основном не поддержавшая повстанцев, стала всё же отходить от прежней позиции наблюдения к позиции защиты «традиционного образа жизни».

Февральская революция привела к активизации политической жизни в Казахстане. На первом всекиргизском съезде в Оренбурге в августе 1917 года была создана организация Алаш-орда, с самого начала поддержавшая борьбу за независимость от России, однако при этом сотрудничающая с русскими властями против народных революционеров, вышедших из левого крыла мусульманских повстанцев 1916 года.

Источники

• «История Востока» (в 6 т.). Т.IV «Восток в новое время (конец XVIII — начало XX вв.)», книга 1 — Москва: издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2004. ISBN 5-02-018387-3
• «История Востока» (в 6 т.). Т.IV «Восток в новое время (конец XVIII — начало XX вв.)», книга 2 — Москва: издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2005. ISBN 5-02-018387-3

Ссылки

• [articlekz.com/node/565 Политика Российской империи на территории степного края во второй половине XVIII века в советской историографии]

Отрывок, характеризующий Казахстан в составе Российской империи

Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.