Казнаков, Николай Геннадьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Геннадьевич Казнаков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Западно-Сибирский генерал-губернатор
1 января 1875 — 19 февраля 1881
Предшественник: Хрущёв, Александр Петрович
Преемник: Мещеринов, Григорий Васильевич
 
Рождение: 8 декабря 1823(1823-12-08)
с. Наровчат, Пензенская губерния, Российская империя ныне Пензенская область, Российская империя
Смерть: 12 февраля 1885(1885-02-12) (61 год)
Санкт-Петербург, Российская империя
 
Военная служба
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Род войск: Кавалерия, Генеральный штаб
Звание: генерал от инфантерии
Командовал: Западно-Сибирский военный округ

Никола́й Генна́дьевич Казнаков (8 декабря 1824, село Наровчат, Пензенской губернии[1] — 12 февраля 1885, Санкт-Петербург) — генерал от инфантерии, киевский губернатор (1864-66), генерал-губернатор Западной Сибири (1875-81). Старший брат Г. Г. Казнакова.





Карьера

Представитель небогатого дворянского рода Казнаковых: отец — генерал-майор Геннадий Иванович Казнаков (1792—1851); мать — Надежда Васильевна, урождённая Куломзина (1800—1853). По окончании курса в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров 6 августа 1842 года начал службу корнетом в Лейб-гвардии Гродненском гусарском полку и 10 октября был произведён в поручики.

В 1847 году окончил курс Военной академии с большой серебряной медалью и 20 января 1848 г. в чине штабс-ротмистра (произведён 6 декабря 1845 г.) был назначен в Гвардейский генеральный штаб; за успехи в науках 31 января 1848 г. получил чин ротмистра и во время Венгерской кампании находился в походе к западным границам империи. Будучи дивизионным квартирмейстером 1-й Гвардейской дивизии, с 22 января 1850 по 18 января 1853 г. состоял адъюнкт-профессором тактики в Военной академии.

25 октября 1853 г. произведён в полковники и назначен состоять при Наследнике Цесаревиче великом князе Александре Николаевиче.

17 апреля 1859 г. произведён в генерал-майоры и зачислен в Свиту Его Величества; 6 июня 1861 г. назначен начальником штаба Отдельного Гренадерского корпуса.

30 августа 1865 г. произведён в генерал-лейтенанты, 10 апреля 1867 г. назначен генерал-адъютантом.

8 января 1864 г. назначен киевским военным губернатором и управляющим гражданской частью. В 1865 г. ему было присвоено звание Почётного гражданина города Бердичева — «за оказанное этому городу попечение во время существовавшей в таковом эпидемической болезни холеры». 1 января 1875 г. Казнаков был назначен генерал-губернатором, командующим войсками Западно-Сибирского военного округа и наказным атаманом Сибирского казачьего войска. Получив назначение, он не сразу отбыл в Омск, но посвятил некоторое время изучению имевшейся в Санкт-Петербурге сибиреведческой литературы.

16 апреля 1878 г. произведён в генералы от инфантерии. В апреле 1879 г. планировалось его перемещение на должность командующего войсками Московского военного округа на место уходившего по возрасту в члены Государственного совета генерала А. И. Гильденштуббе, однако в последний момент Александр II решил оставить Казнакова в прежней должности, а в Москву назначить графа А. И. Бреверна де Лагарди, который по первоначальному плану намечался в преемники Казнакова в Омске[2].

19 февраля 1881 г. Казнаков был уволен от занимаемых должностей с назначением членом Государственного совета.

Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры[3].

Результаты деятельности

Казнаков оставил по себе благодарную память омичей. При нём в Омске было открыто Западно-Сибирское отделение Императорского Русского географического общества. Генерал-губернатор много способствовал организации научных экспедиций М. В. Певцова, Г. Н. Потанина[4], Н. М. Ядринцева, Н. Н. Балкашина, И. Я. Словцова, И. Ф. Бабкова, Г. Е. Катанаева; за эти труды Казнаков 18 января 1879 г. был избран почётным членом Русского географического общества. Выдвинул много важных местных вопросов: о ссыльных, инородческий, переселенческий, о путях сообщения, о народном образовании и других. Казнаков поддержал инициативу Потанина и Ядринцева организовать Томский университет — первый в Сибири. Обустройство Томского университета пользовалось особым вниманием генерал-губернатора. Казнаков принял активнейшее участие и в организации музея ЗСОИРГО (первого музея в Омском Прииртышье). В знак признания заслуг Казнакову в 1880 г. было присвоено звание почётного гражданина города Омска. До 1917 года одна из улиц города носила его имя.

Казнаков совместно с М. И. Богдановичем перевёл с французского языка сочинение Шпехта «Королевство Вестфальское и разрушение его графом Чернышёвым» (СПб., 1852).

Награды

Семья

<center>Супруги Казнаковы на портретах И. К. Макарова (1861)

</div> </div>

Жена (с 15.02.1853) — дочь действительного статского советника Сергея Петровича Неклюдова, внучка обер-церемониймейстера И. А. Нарышкина Елизавета Сергеевна (24.11.1828—30.09.1906). По словам родственника, была стройной, изящной красавицей и держалась до глубокой старости прямо как стрела. Благодаря практическому уму её мужа, имевшего к тому же собственное состояние, ей одной из всей семьи Неклюдовых удалось сохранить и преумножить своё состояние[5]. Их дети:

  • Николай (1856—1929), генерал от кавалерии, командир 12-го армейского корпуса в 1-ю мировую войну.
  • Сергей (1863—1930), действительный статский советник, чиновник Министерства иностранных дел.
  • Варвара (1865—после 1916), фрейлина.
  • Ольга (1866— ?), замужем за контр-адмиралом А. Г. Бутаковым.
  • Александр (1871—1933), полковник, директор Кавказского музея и Тифлисской публичной библиотеки.

Все сыновья умерли в эмиграции.

Напишите отзыв о статье "Казнаков, Николай Геннадьевич"

Примечания

  1. В некоторых источниках ошибочно указана Тверская губерния.
  2. Милютин Д. А. Дневник генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1879—1881. / Под ред. Л. Г. Захаровой. — М.: РОССПЭН, 2010. — С. 52-53, 55. — ISBN 978-5-8243-1381-9.
  3. [vivaldi.nlr.ru/bx000050141/view#page=307 Казнаков, Николай Геннадьевич] // Петербургский некрополь / Сост. В. И. Саитов. — СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1912. — Т. 2 (Д—Л). — С. 302.
  4. Которого Казнаков уговорил вернуться в Сибирь из «европейской» ссылки.
  5. Неклюдов А. В. Старые портреты, семейная летопись. — Париж: Книжное дело «Родник» (La Source), 1932.

Литература

Отрывок, характеризующий Казнаков, Николай Геннадьевич

– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…