Казначеев, Александр Иванович

Александр Иванович Казначеев <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">И. К. Айвазовский. Портрет А. И. Казначеева. 1847 год.</td></tr>
Таврический губернатор
1829 — 1837
Предшественник:	Дмитрий Васильевич Нарышкин
Преемник:	Матвей Матвеевич Муромцов
Сенатор
1854 — 1880
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	7 ноября 1788(1788-11-07)
Смерть:	20 июня 1880(1880-06-20) (91 год)

Алекса́ндр Ива́нович Казначе́ев (7 ноября 1788 — 20 июня 1880) — сенатор, действительный тайный советник, в 1829-37 гг. глава Таврической губернии.

Биография

Из дворянского рода. Сын рязанского помещика Ивана Васильевича Казначеева от брака его с Авдотьей Александровной Шишковой. Окончил Рязанскую гимназию. С 1807 года служил в канцелярии попечителя Санкт-Петербургского учебного округа Н. Н. Новосильцева. Участник Отечественной войны 1812, проходил службу в петербургском ополчении, был ординарцем М. И. Кутузова, участвовал в битвах при Бородине, при Тарутине и при Лейпциге. С 24 октября 1818 — полковник.

С 1823 — правитель канцелярии новороссийского и бессарабского наместника графа M. С. Воронцова, с переименованием из полковников в статские советники. С 1 января 1827 — градоначальник Феодосии, с 17 апреля 1829 года — таврический губернатор. Внёс значительный вклад в благоустройство Симферополя, внимательно относился к нуждам местных жителей, энергично действовал во время бунта в Севастополе, вызванного эпидемией чумы, и в период двухлетнего неурожая и холеры в губернии.

С 1834 — тайный советник, с 1837 — в отставке. С 1845 — таврический губернский предводитель дворянства. С 1848 по 1854 — градоначальник Одессы, с 2 февраля 1854 — сенатор. С 29 ноября 1856 был членом комиссии, наблюдавшей за постройкою храма Христа Спасителя в Москве. В 1860—1863 был управляющим сохранной и сберегательной кассой при Московском Воспитательном доме. Умер в глубокой старости на 91 году жизни в Москве. Был похоронен рядом с женой на кладбище в Новодевичьем монастыре, их могилы были уничтожены в 1930-е годы.

На посту феодосийского градоначальника и таврического губернатора Казначеев всемерно покровительствовал юному феодосийцу Ивану Айвазовскому. Обратив внимание на его выдающиеся способности, содействовал его обучению в Симферопольской гимназии, поступлению в Императорскую Академию художеств. На протяжении всей жизни Айвазовский неизменно поддерживал дружеские отношения с Казначеевым, был благодарен ему за помощь. Так, художником было написано несколько портретов Казначеева. По проекту Айвазовского и на его личные средства в честь Казначеева был возведён местный фонтан.

Семья

Жена (с 1816) — княжна Варвара Дмитриевна Волконская (1793—1859), дочь небогатого князя Дмитрия Тимофеевича Волконского (1764—1801) от брака с Екатериной Александровной Болтиной (1767—1832). С будущей женой Казначеев познакомился еще до начала войны 1812 года; её брат служил в Петербурге и был женат на дочери А. Д. Балашова. По отзыву Вигеля, видевшего Варвару Дмитриевну в 1824 году в Одессе, она была «еще свежа, бела и румяна, но чрезвычайно толста и кривобока, и неприятное лицо её было ничто перед неприятным её нравом... Она всегда была как бы сердита и недовольна. Не видя ни с каких сторон нежных страстных взглядов, она крепче прилепилась к законному любовнику своему, к своей жертве, и душила его своей верностью. К тому же, она имела претензии на ум и на знания, каких у неё не было, выдавала себя за великую литераторшу, говорила, что пишет стихи, которые никому не показывает и хотела бы завести маленькое литературное общество ».

Мурзакевич в своих воспоминаниях называл супругов Казначеевых «синими чулками», которые по многим причинам не могли собрать вокруг себя приятного общества. И. П. Липранди признавался, что Пушкин «без ведомой охоты посещал литературные вечера Варвары Дмитриевна, очень умной, любезной и начитанной женщины, страстной любительницы литературы. Радушное гостеприимство мужа её, не привязывало Пушкина». По словам Л. М. Дерибаса, Варвара Дмитриевна была «строгого нрава и держала в руках не только мужа, но и всех его подчиненных». В браке имела одного сына Александра, дослужившегося до действительного статского советника.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=55485 Биография] в Русском биографическом словаре

Отрывок, характеризующий Казначеев, Александр Иванович

Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.