Казнь слонами

Казнь слонами (перс. زير پى ِپيل افكندن‎) — на протяжении тысяч лет была распространённым в странах Южной и Юго-Восточной Азии и особенно в Индии методом умерщвления приговорённых к смертной казни. Азиатские слоны использовались для раздавливания, расчленения или при пытках пленных на публичных казнях. Дрессированные животные были разносторонне обученными, способными убить жертву сразу или пытать её медленно в течение длительного времени. Служа правителям, слоны использовались, чтобы показать абсолютную власть правителя и его способность управлять дикими животными.

Вид казни слонами военнопленных вызывал обычно ужас, но вместе с тем и интерес европейских путешественников и был описан во многих тогдашних журналах и рассказах о жизни Азии. Эта практика была в конечном счёте подавлена европейскими империями, которые колонизировали регион, где была распространена казнь, в XVIII—XIX веках. Хотя казнь слонами была в первую очередь характерна для стран Азии, эта практика иногда применялась западными державами древности, в частности — Римом и Карфагеном, в основном для расправы над мятежными солдатами.

Культурологические аспекты

Интеллект, приручаемость и многосторонность слонов давала им значительные преимущества по сравнению с другими дикими животными, такими как медведи или львы, чтобы использоваться в качестве палачей римлянами. Слоны более сговорчивы, чем лошади: в то время как лошадь можно обучить сражаться в бою, она не будет охотно топтать вражеского солдата и вместо этого перешагнёт через него. Слон же будет топтать своих врагов, и это привело к популярности этих животных у многих военачальников древности, таких как Ганнибал. Слоны могут быть обучены для казни заключённых в различных формах, и их можно научить, как продлить агонию жертвы, причинить медленную смерть от пыток или быстро убить осуждённого, поставив ему ногу на голову.

Исторически сложилось, что слоны находятся под властью погонщика — махаунта, тем самым позволяя правителю предоставить последнюю минуту передышки осуждённому для демонстрации своих милосердных качеств. Несколько таких «жестов милости» описываются в хрониках различных азиатских государств. Цари Сиама обучали своих слонов бросить осуждённого «о землю, но не очень сильно, чтобы он не слишком пострадал». Император Империи Великих Моголов Акбар Первый Великий, как говорят, «использовал эту технику, чтобы наказывать повстанцев, а затем, в конце, заключённые, предположительно, были сильно наказаны, но получили свои жизни». В одном случае Акбар, как было записано, бросил человека слонам для таких пыток на пять дней, после чего помиловал его. Слоны иногда также использовались для суда-ордалии, в котором заключённого освобождали, если он мог победить слона.

Использование слонов, таким образом, выходит за рамки общей королевской власти даровать жизнь и смерть. Слоны уже давно используются как символ королевской власти (а в некоторых местах — и до сих пор, таких как Таиланд, где к белым слонам относятся с благоговением). Их использование в качестве инструментов государственной власти показывало, что правитель был в состоянии воздействовать на очень мощных существ, которые были в его полном подчинении. Правитель, таким образом, рассматривался населением как обладающий моральным и духовным господством над дикими зверями, вдобавок к их авторитету и мистическому образу.

Географический охват

Раздавливание слонами применялось во многих регионах мира — как в западных, так и в восточных государствах. Первые записи о таких казнях восходят к периоду Классической Античности. Впрочем, эта практика уже достаточно себя зарекомендовала к тому времени и продолжалась до XIX века.

Хотя африканские слоны значительно больше, чем азиатские, африканские властители не использовали слонов так широко для военных и церемониальных целей, учитывая, что африканские слоны гораздо сложнее приручаются, нежели азиатские. Некоторые древние державы в Африке использовали слонов, но это были представители ныне вымершего подвида Loxodonta (africana) pharaoensis . Использование прирученных слонов, таким образом, было в значительной степени ограничено ареалом обитания (или обитания в прошлом) азиатских слонов.

Азиатские державы

Западная Азия

В Средние века казнь слонами использовалась некоторыми империями Западной Азии, в том числе Византийской империей, Сасанидским Ираном, империями турок-сельджуков и тимуридов. Когда сасанидский царь Хосров II, у которого был гарем из 3000 жён и 12000 рабынь, потребовал себе в жёны Хадижу, дочь араба-христианина Намаана, тот отказался отдать свою дочь в гарем царя-зороастрийца и за этот отказ был растоптан слоном.

Казнь, как представляется, была принята на части территорий мусульманского Востока. О ней сообщает раввин Петачах из Регенсбурга, еврейский путешественник XII века, побывавший в Месопотамии (современный север Ирака), когда там правили турки-сельджуки.

Также было известно, что этот вид казни употреблялся в практике в Средней Азии. Раввин Петахья Ратибсонский, путешественник XII века, написал о правилах в северной Месопотамии (территория современного Ирака, тогда завоёванная сельджукидами):

В Ниневии был слон. Его голова не выступала. Он был большим, съедал моментально два стога соломы. Его голова находилась около груди, и когда он хотел есть, он закатывал губу на два человеческих локтя, брал солому и клал её в рот. Когда султан осуждает преступника, он говорит слону: "Этот человек виновен". Затем он берёт человека, подбрасывает, а потом убивает. Оригинальный текст (англ.)   At Nineveh there was an elephant. Its head is not protruding. It is big, eats about two wagon loads of straw at once; its mouth is in its breast, and when it wants to eat it protrudes its lip about two cubits, takes up the straw with it, and puts it in its mouth. When the sultan condemns anyone to death, they say to the elephant, "this person is guilty." It then seizes him with its lip, casts him aloft and slays him.

Южная Азия

Шри-Ланка

Слоны широко использовались в качестве способа казни в Индии и Юго-Восточной Азии. Английский моряк Роберт Нокс в 1681 году описал способ казни слоном, который он видел, находясь в плену на Шри-Ланке. Нокс пишет, что видел, что на бивни слонов надевали железные доспехи с тремя острыми рёбрами, которыми они пронзали тело жертвы, разрывая затем его на куски.

Путешественник XIX века Джейм Эмерсон Теннет писал, что чиновник Канди, государства на Шри-Ланке, рассказывал ему, что слон не применяет бивни для казни, а ставит ногу на тело жертвы, обхватывает хоботом её конечности и отрывает их. Именно этот метод казни отобразил Роберт Нокс в своём знаменитом рисунке.

В своей статье в 1850 году британский дипломат сэр Генри Чарльз Сирр описал визит к одному из слонов, которые использовались при Шри Викраме Раджасине, последнем короле Канди, для казни преступников. Растаптывание слонами было запрещено после того, как британцы завоевали царство Канди в 1815 году, но слон-палач короля был ещё жив и, видимо, очень хорошо помнил свои бывшие обязанности. Сирр пишет:

Во времена местной династии бытовал обычай дрессировать слонов, чтобы те растаптывали приговоренных к смерти преступников. Животные были обучены продлевать агонию несчастных, ломая им конечности и не трогая жизненно важных органов. При последнем тиране Канди это был излюбленный способ казни, и, коль скоро один из слонов-палачей оказался в бывшей столице во время нашего визита туда, нам не терпелось убедиться в его сообразительности и способности к запоминанию. Животное, пятнистое и огромное, спокойно стояло со своим хозяином на спине; наш знатный сопровождающий пожелал, чтобы наездник спешился и встал подле слона. Хозяин приказал слону: "Убить негодяя!" Слон поднял хобот и будто бы обернул вокруг тела приговоренного; затем животное задвигалось так, словно помещало человека на землю перед собой, после медленно подняло заднюю ногу и несколько раз опустило её на те места, где располагались бы конечности несчастного. Слон продолжал так делать несколько минут; затем, словно убедившись, что кости раздроблены, он поднял хобот высоко над головой и замер; хозяин приказал: "Прикончить", и слон немедленно поставил одну ногу туда, где находился бы живот приговоренного, а другую - туда, где находилась бы голова, и, судя по всему, применил всю свою силу, чтобы раздавить несчастного и прекратить его страдания. Оригинальный текст (англ.)   During the native dynasty it was the practice to train elephants to put criminals to death by trampling upon them, the creatures being taught to prolong the agony of the wretched sufferers by crushing the limbs, avoiding the vital parts. With the last tyrant king of Candy, this was a favourite mode of execution and as one of the elephant executioners was at the former capital during our sojourn there we were particularly anxious to test the creature's sagacity and memory. The animal was mottled and of enormous size, and was quietly standing there with his keeper seated upon his neck; the noble who accompanied us desired the man to dismount and stand on one side. The chief then gave the word of command, ordering the creature to 'slay the wretch!' The elephant raised his trunk, and twined it, as if around a human being; the creature then made motions as if he were depositing the man on the earth before him, then slowly raised his back-foot, placing it alternately upon the spots where the limbs of the sufferer would have been. This he continued to do for some minutes; then, as if satisfied that the bones must be crushed, the elephant raised his trunk high upon his head and stood motionless; the chief then ordered him to 'complete his work,' and the creature immediately placed one foot, as if upon the man's abdomen, and the other upon his head, apparently using his entire strength to crush and terminate the wretch's misery

Индия

Слоны использовались в качестве палачей в Индии на протяжении многих веков. Индуистские и мусульманские правители казнили таким образом уклоняющихся от уплаты налогов, повстанцев и солдат противника — «под ногами слонов». Ману-смрити, или Законы Ману, записанные около 200 года н. э., предписывают казнь слонами за ряд преступлений. Если имущество было похищено, например, «король должен любых воров, пойманных в связи с его исчезновением, казнить слонами». Например, в 1305 году султан Дели превратил казнь монгольских военнопленных в общественное развлечение, приказав топтать их слонами.

Во время эпохи Империи Великих Моголов «это было самым распространённым способом казни, чтобы преступник был раздавлен слоном». Капитан Александр Гамильтон в 1727 году описал, как правитель Моголов Шах-Джахан приказал доставить мятежного военачальника «в слоновий сад, чтобы быть там растоптанным слоном, что считалось позорной и страшной смертью». Могольский император Хумаюн приказал растоптать слонами имама, который, как он ошибочно полагал, критиковал его правление. Некоторые монархи также использовали эту форму казни в качестве собственного развлечения. Другой правитель Моголов, Джахангир, как говорят, приказал раздавить огромное количество преступников для собственного удовольствия. Французский путешественник Франсуа Бернье, который был свидетелем этих казней, в своих записках отмечал, что очень встревожен тем удовлетворением, которое император получает от этого жестокого наказания. Раздавливание не было единственным методом казни слонами, применявшимся в Империи Великих Моголов — в Делийском султанате слоны были обучены резать заключённых на куски «заострёнными лопастями, установленными на их бивнях».

Другие индийские режимы также приводили приговоры в исполнение с помощью казни слонами. Маратхский чатрапати Самбай приказал предать этому виду казни нескольких заговорщиков, в том числе маратхского чиновника Аная Датто, в конце XVII века. Ещё один правитель маратхов, генерал Сантай, назначал это наказание за нарушение воинской дисциплины. Современный ему историк Хафи Хан писал, что «за ничтожную провинность он (Сантай) бросает человека под ноги слону».

Учёный и писатель начала XIX века Роберт Керр рассказывал, что царь Гоа имел нескольких слонов для казни преступников, причём эти слоны могли в зависимости от его приказа как убить человека мгновенно, так и долго пытать его перед смертью. Естествоиспытатель Жорж-Луи Леклерк приводил эту «гибкость целей» как доказательство того, что слоны обладали «человеческим мышлением, а не простым природным инстинктом».

Такие казни часто были публичными — как предупреждение всем, кто может преступить закон. С этой целью многие слоны были особенно большими, часто весом более девяти тонн. Казни были предназначены, чтобы быть ужасными, и, судя по всему, они такими часто и были. Часто им предшествовали публичные же пытки, осуществляемые тем же слоном-палачом. Рассказ об одной из таких казней с пытками в 1814 году в Бароде был сохранён в «Анекдотах Перси».

Использование слонов в качестве палачей продолжалось до второй половины XIX века. Во время экспедиции в Центральную Индию в 1868 году Луи Русселе описал казнь преступника слоном. Им был сделан эскиз рисунка казни, на котором погонщик приказывает слону поместить свою ногу на голову осуждённому и затем держит его, пока слон раздавливает голову осуждённого ногой. Из эскиза затем была сделана гравюра, напечатанная впоследствии в «Ле Тур дю Монд», широко распространённом французском журнале путешествий и приключений, а также в зарубежных журналах, таких как Harper's Weekly.

Растущая мощь Британской империи привела к упадку и в конечном счёте прекращению применения казни слонами в Индии, хотя в той или иной степени казнь сохранялась на протяжении всего периода английского господства. В своей статье в 1914 году Элеонора Мэддок отмечала, что в Кашмире с момента прихода европейцев "многие из старых обычаев отмирают — и одним из них является ужасный обычай казни преступников слоном, специально обученным для этой цели, которая была известна под местным названием «ганга-рао» ".

Тем не менее, последняя зафиксированная казнь человека слоном произошла в индийском городе Биканер в апреле 1947 года. Её производил гигантский слон Гавай, весивший более восьми тонн, который при британском правлении раздавил более 150 преступников своими огромными ногами.

Юго-Восточная Азия

Слоны, как сообщается, широко использовались для проведения казни в Юго-Восточной Азии, а также использовались в Малайзии и Бирме с самых ранних исторических времён, а также в царстве Чампа под другую сторону Индокитайского полуострова. В Сиаме слонов учили бросать осуждённых в воздух, прежде чем топтать их до смерти. Журналист Джон Кроуфорд оставил записи о другом способе казни слонами в царстве Кохинхина (современный Южный Вьетнам), в котором он служил британским посланником в 1821 году. Кроуфорд вспоминал случай, когда «уголовник был привязан к столбу, и слон опускался на него и давил до смерти».

Западные империи

Римляне, карфагеняне и македоняне иногда использовали слонов для казни, в то же время используя боевых слонов в военных целях, в этом случае наиболее известен Ганнибал. Дезертиры, военнопленные и военные преступники, по сообщениям историков, находили свою смерть под ногами слонов. Пердикка, который стал регентом Македонского царства после смерти Александра Великого в 323 году до н. э., приказал бросить мятежников из фракции Мелеагра слонам в Вавилоне, чтобы те растоптали их. Римский писатель Квинт Курций Руф пересказывал эту историю в своей Historiae Alexandri Magni: «Пердикка увидел, что они [мятежники] парализованы и в его власти; он отобрал от основной массы около 300 человек, которые были за Мелеагром, когда он бежал с первого совещания, состоявшегося после смерти Александра, и на глазах у всей армии он бросил их слонам. Все они были растоптаны до смерти под ногами зверей».

Кроме того, римский писатель Валерий Максим писал, как военачальник Луций Эмилий Павел Македонский «после того как царь Персей был побеждён [в 167 году до н. э.], по той же вине [дезертирство] бросил людей под ноги слонам, чтобы те были растоптаны».

Ещё меньше записей о том, что слоны использовались в качестве палачей для гражданского населения. Один из примеров упоминается Иосифом Флавием в второканонической Третьей книге Маккавейской, хотя история, вероятно, апокрифическая. Эта книга описывает попытки Птолемея IV Филопатора, правителя Египта (правил в 221—204 годах до н. э.), подчинить и заставить сменить веру евреев с помощью символа Диониса. Когда большинство евреев отказались, царь, как говорят, приказал окружить и растоптать их слонами. Массовая казнь в итоге была сорвана — якобы из-за вмешательства ангелов, после чего Птолемей в целом стал более снисходительно относиться к своим еврейским подданным.

Современные смерти от слонов

Ни одна страна в настоящее время не использует казнь слонами в качестве наказания, однако случайные смерти от слонов по-прежнему происходят. Они подразделяются на три основных типа:

• Дикие слоны: смерть от слонов всё ещё широко распространена в некоторых частях Африки и Южной Азии, где люди и слоны сосуществуют; в одной Шри-Ланке 50-100 человек погибают ежегодно в результате столкновений людей с дикими слонами.
• Прирученные слоны: во время работы в полиции британского колониального режима в Бирме в 1926 году Джордж Оруэлл имел дело с инцидентом, когда домашний слон взбесился и убил мужчину, наступив на него. Оруэлл описал этот инцидент в своём эссе «Убийство слона».
• Слоны в неволе: быть раздавленным слоном в неволе является фактором профессионального риска для работников зоопарков и цирков, которые связаны со слонами. С 1990 года это привело некоторых из работников к замене «свободного контракта» между слоном и служителем на «безопасный контракт», где служитель остаётся вне досягаемости слона.

Отражение в культуре

В индийском фильме 2011 года «Васко да Гама» главные герои приговорены к казни слонами, но они избегают её с помощью членов королевской семьи. В другом индийском фильме 1996 года «Кама Сутра: история любви», одного из главных героев (Джая Кумара) приговаривают к смертной казни через растаптывание слоном.

Источники

• Allsen, Thomas T. «The Royal Hunt in Eurasian History». University of Pennsylvania Press, May 2006. ISBN 0-8122-3926-1
• Chevers, Norman. «A Manual of Medical Jurisprudence for Bengal and the Northwestern Provinces». Carbery, 1856.
• Collins, John Joseph. «Between Athens and Jerusalem: Jewish Identity in the Hellenistic Diaspora». Wm. B. Eerdmans Publishing Company, October 1999. ISBN 0-8028-4372-7
• Eraly, Abraham. «Mughal Throne: The Saga of India’s Great Emperors», Phoenix House, 2005. ISBN 0-7538-1758-6
• Hamilton, Alexander. «A New Account of the East Indies: Being the Observations and Remarks of Capt. Alexander Hamilton, from the Year 1688 to 1723». C. Hitch and A. Millar, 1744.
• Kerr, Robert. «A General History and Collection of Voyages and Travels». W. Blackwood, 1811.
• Olivelle, Patrick (trans). «The Law Code of Manu». Oxford University Press, 2004. ISBN 0-19-280271-2
• Schimmel, Annemarie. «The Empire of the Great Mughals: History, Art and Culture». Reaktion Books, February 2004. ISBN 1-86189-185-7
• Tennent, Emerson James. «Ceylon: An Account of the Island Physical, Historical and Topographical». Longman, Green, Longman, and Roberts, 1860.

Литература

• Allsen, Thomas T. "The Royal Hunt in Eurasian History". University of Pennsylvania Press, May 2006. ISBN 0-8122-3926-1
• Chevers, Norman. "A Manual of Medical Jurisprudence for Bengal and the Northwestern Provinces". Carbery, 1856.
• Collins, John Joseph. "Between Athens and Jerusalem: Jewish Identity in the Hellenistic Diaspora". Wm. B. Eerdmans Publishing Company, October 1999. ISBN 0-8028-4372-7
• Eraly, Abraham. "Mughal Throne: The Saga of India's Great Emperors", Phoenix House, 2005. ISBN 0-7538-1758-6
• Hamilton, Alexander. "A New Account of the East Indies: Being the Observations and Remarks of Capt. Alexander Hamilton, from the Year 1688 to 1723". C. Hitch and A. Millar, 1744.
• Kerr, Robert. "A General History and Collection of Voyages and Travels". W. Blackwood, 1811.
• Lee, Samuel (trans). "The Travels of Ibn Batuta". Oriental Translation Committee, 1829.
• Olivelle, Patrick (trans). "The Law Code of Manu". Oxford University Press, 2004. ISBN 0-19-280271-2
• Schimmel, Annemarie. "The Empire of the Great Mughals: History, Art and Culture". Reaktion Books, February 2004. ISBN 1-86189-185-7
• Tennent, Emerson James. "Ceylon: An Account of the Island Physical, Historical and Topographical". Longman, Green, Longman, and Roberts, 1860.

Отрывок, характеризующий Казнь слонами

– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?