Кайла, Эльмо

Эльмо Кайла
фин. Elmo Kaila
Имя при рождении:	Эльмо Эдвард Йоханссон
Дата рождения:	6 февраля 1888(1888-02-06)
Место рождения:	Йокиойнен
Дата смерти:	16 мая 1935(1935-05-16) (47 лет)
Место смерти:	Хельсинки
Гражданство:	Финляндия Финляндия
Вероисповедание:	лютеранин
Партия:	Карельское академическое общество
Основные идеи:	великофинский национализм, фенномания, антикоммунизм, антисоветизм
Род деятельности:	географ, организатор шюцкоровского подполья, председатель AKS, хранитель военного архива
Отец:	Эдвард Йоханссон
Мать:	Марта Каролина Анна Йоханссон
Супруга:	Айно Лююди Кайла (Похйонен), Марта Мария Элеонора Кайла (Антони)
Дети:	Анна-Майя Мартила; Эрмо Эдвард, Клаус, Лаеля Антере

Эльмо Эдвард Кайла (фин. Elmo Edvard Kaila; 6 февраля 1888, Йокиойнен — 16 мая 1935, Хельсинки) — финский общественно-политический деятель, националист и фенноман, участник гражданской войны на белой стороне. Организатор шюцкоровского подполья в Хельсинки. Идеолог Великой Финляндии, один из лидеров Карельского академического общества. Известен также как учёный-географ.

Происхождение, образование, преподавание

Родился в семье лютеранского священнослужителя. Старший брат Эльмо Кайлы — Тойво Кайла — известный писатель и дипломат. Младший брат — Ауно Кайла — офицер финских егерей.

Окончил Хельсинкский университет, в 1908 получил степени бакалавра-искусствоведа. До 1917 преподавал экономическую географию. Был автором школьного учебника географии.

В 13-летнем возрасте Эльмо Эдвард сменил шведскую фамилию Йоханссон на финскую — Кайла.

Националистическое подполье

Эльмо Кайла был убеждённым националистом, фенноманом и сторонником финляндской независимости. Во время Первой мировой войны он поддерживал кайзеровскую Германию против царской России. Организовывал движение финских егерей, сотрудничал в этом с Пааво Талвелой. Курировал сеть немецких агентов в Финляндии, изготовление поддельных документов и контрабанду оружия.

После Февральской революции Кайла открыто присоединился к Охранному корпусу. Особенность позиции Эльмо Кайлы заключалась в том, что он вёл пропаганду Шюцкора не только среди интеллигенции и крестьянства, но и в рабочем классе, старался включать рабочих в движение за независимость.

Антикоммунистическое подполье. Политические проекты

При начале гражданской войны Кайла находился в Хельсинки. Столица Финляндии оказалась под контролем красных, ориентированных на РСФСР. В коммунистах Эльмо Кайла видел прежде всего врагов независимости, агентуру «нового издания Российской империи». Он возглавлял в Хельсинки подпольные группы Шюцкора.

Выбранная роль характерна для него. Он избегал видимых руководящих постов. Но он был как рыба в воде там, где велись тайные операции. Заговорщицкое мышление являлось большим, чем вторая натура Кайлы — оно было частью его личности.

В марте 1918 вынужден был бежать через Таллинн в Берлин. Уже в апреле вернулся в Хельсинки, занятый немецкими войсками.

После победы белых Кайла выступал за установление в Финляндии прогерманской монархии — поскольку рассчитывал на победу Германии в Первой мировой войне и помощь Берлина в присоединении Восточной Карелии. Поражение Германии заставило изменить позицию, Кайла переориентировался на Маннергейма. Убеждал его установить военную диктатуру и начать войну за Карелию. Однако эти планы тоже не были реализованы.

Кайла начал вырабатывать новую программу действий. При всех тактических зигзагах главным в его позиции было создание Великой Финляндии, консолидация всех территорий, населённых финно-угорскими народами. Прочие политические установки подчинялись этой цели.

Националистический политик. Председательство в AKS

Опираясь на авторитет в Охранном корпусе, Эльмо Кайла предложил программу военной реформы, ориентированную на неизбежную войну против СССР за финно-угорские территории. Проект, в частности, предполагал увольнение из финских вооружённых сил офицеров, служивших в русской царской армии, и замену их шюцкоровскими и егерскими командирами. Это осложнило отношения Кайлы со сторонниками Маннергейма.

Эльмо Кайла считал необходимым обеспечение массовой народной поддержки финской армии. Будучи антикоммунистом, он довольно лояльно относился к социал-демократам, признающим независимость Финляндии. По-прежнему выступал за сближение Шюцкора с рабочим движением. Эти идеи проводились через редактируемые Кайлой журналы Suojeluskuntalaisen Lehden (Журнал Охранного корпуса) и Sanan ja Miekan (Слово и меч).

В феврале-марте 1922 Эльмо Кайла принял активное участие в создании Карельского академического общества (AKS) — организационного и идейного центра великофинского движения. Дважды — в 1923—1927 и 1928—1930 — был председателем AKS. Проводил в Обществе линию Шюцкора и военных националистов. Период руководства Кайлы был отмечен военизацией AKS.

Формальное председательство было не характерно для политического стиля Кайлы. Обычно он дистанцировался от публичности, предпочитая «теневые» методы влияния и руководства.

Несмотря на национализм и фенноманию, Эльмо Кайла был сторонником консолидации финского и шведского населения на основе великофинского проекта, выступал против дискриминации шведского языка в Финляндии. Это приводило к конфликтам с крайними радикалами AKS. Главным конкурентом Эльмо Кайлы в борьбе за лидерство в Обществе был Элиас Симойоки.

Учёный хранитель архива

В 1929 году Эльмо Кайла получил серьёзную травму от удара по голове самолётным пропеллером. По состоянию здоровья он вынужден был снизить общественно-политическую активность. Занялся научными исследованиями в области исторической географии.

В 1932 Эльмо Кайла получил учёную степень доктора географических наук. Был назначен хранителем военного архива, занимал эту должность до кончины. Скончался Эльмо Кайла в возрасте 47 лет.

Современные финские националисты считают Эльмо Кайлу одним из тех, кто посвятил свою жизнь борьбе за национальное существование Финляндии.

Семья

Эльмо Кайла был дважды женат. В браке с Айно Лююди Похйонен имел дочь Анну-Майю Мартилу. Второй его женой была Марта Мария Элеонора Антони. В этом браке родились сыновья Эрмо Эдвард и Клаус и дочь Лаеля Антере.

Отрывок, характеризующий Кайла, Эльмо

– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.