Кайло

Запрос «Кирка» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Кайло́ или кирка́ — ручной ударный инструмент, предназначенный для работы по камню, каменистому грунту, очень плотному грунту, для разрушения старой кладки. Кайло позволяет наносить по обрабатываемому материалу удары большой силы. Кайло является прародителем ледоруба. Напоминающее кайло оружие называется клевец.

Устройство кайла

По форме различают одностороннее и двустороннее кайло. Первое в качестве рабочей части имеет длинный шип или рог. При этом обух может быть просто закруглённым или иметь форму молотка. Двустороннее имеет или два шипа или шип и узкое мотыжное лезвие. В профиль рабочая часть имеет форму дуги, что делает орудие более эффективным и уменьшает отдачу. Рукоятка, имея на верхнем конце расширение, вставляется во втулку сверху, что исключает возможность слёта инструмента во время работы. Молоток на обухе предназначен, кроме прочего, для того, чтобы наносить по кайлу удары кувалдой. Мотыжное лезвие удобно для работы на достаточно плотном грунте, но где остриё уже становится бесполезным.

Применение кайла

Кайло достаточно древний инструмент, в настоящее время больше применяется в слаборазвитых странах, а также иногда геологами и шахтёрами. В прошлом это был широко употребляемый геологический и горняцкий инструмент, а также инструмент в строительстве.

• Bundesarchiv Bild 183-16800-0004, Bergmann mit Spitzhacke.jpg

  Кайло на плече немецкого шахтёра

• Wappen Moeglingen.png

  Кайло в геральдике

• Pickaxe.jpg

  Наиболее распространённый вид кайла — кирка-мотыга.

• Gerb-Susumansky-region.gif

  Скрещённые золотые кайла на гербе Сусуманского района Магаданской области.

В литературе

Кайло как символ рабского труда упоминается в песне Александра Галича «Облака»:

Я подковой вмерз в санный след,

В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет

Протрубил по тем лагерям.

Кайло повсеместно упоминается в «Колымских рассказах» Варлама Шаламова, повествующих о нечеловеческом труде заключённых ГУЛАГа в условиях вечной мерзлоты Крайнего Севера. Например, в поэме «О песне»:

Я много лет дробил каменья</br>

Не гневным ямбом, а кайлом.
Я жил позором преступленья

И вечной правды торжеством.

См. также

• Мотыга

Отрывок, характеризующий Кайло

– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.