Калгак

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Калга́к (лат. Calgacus; возможно, от кельтского *calg-ac-os — «владеющий мечом») — вождь конфедерации каледонских племён в начале 80-х годов н. э., предводитель каледонских войск в битве у Граупийских гор против римлян в 83 или 84 году. О существовании Калгака известно только из «Жизнеописания Юлия Агриколы» римского историка Публия Корнелия Тацита.

Тацит упоминает, что Калгак отличался от других каледонских вождей «доблестью и знатностью происхождения»[1]. Перед битвой он якобы произносит длинную речь[2], в которой обличает захватнические устремления римлян и обосновывает стремление своего народа к сохранению свободы[3]. Впрочем, известно, что Тацит нередко прибегает к описанию культуры и истории других народов, когда по каким-то причинам не желает прямо говорить о тех же самых феноменах применительно к Риму и римлянам[4]. Поэтому в современной историографии существует предположение, что противопоставление свободы и рабства в речи Калгака было обусловлено желанием Тацита высказаться о том, что происходило в современном римском обществе[3]. Маловероятно, что Калгак на самом деле произносил эту речь, особенно в том варианте, который записал римский историк[5]. Вымышленные речи нередко приписывались реальным историческим персонажам в античной историографии[5].

Судьба Калгака после поражения каледонцев неизвестна.

Напишите отзыв о статье "Калгак"



Примечания

  1. (Tac. Agr. 29) Тацит. Агрикола, 29
  2. (Tac. Agr. 30-32) Тацит. Агрикола, 30-32
  3. 1 2 Martin R. M. Tacitus. — Berkeley: University of California Press, 1981. — P. 43
  4. Feldherr A. Barbarians II: Tacitus’ Jews // The Cambridge Companion to the Roman Historians. — Cambridge: Cambridge University Press, 2009. — P. 315
  5. 1 2 Martin R. M. Tacitus. — Berkeley: University of California Press, 1981. — P. 44


Отрывок, характеризующий Калгак

Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»