Калдор, Николас

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николас Калдор
Nicholas Kaldor

Николас Калдор
Дата рождения:

12 мая 1908(1908-05-12)

Место рождения:

Будапешт, Венгрия

Дата смерти:

30 сентября 1986(1986-09-30) (78 лет)

Место смерти:

Кембриджшир

Научная сфера:

экономика

Известен как:

автор стилизованные факты Калдора, критериев Калдора-Хикса[en]

Ни́колас Ка́лдор, барон Калдор (англ. Nicholas Kaldor, Baron Kaldor, при рождении Миклош Калдор, венг. Káldor Miklós; 12 мая, 1908, Будапешт, Венгрия — 30 сентября, 1986, Папворт Эверард[en], Кембриджшир, Великобритания) — английский экономист венгерско-еврейского происхождения, автор стилизованных фактов Калдора и соавтор критериев Калдора-Хикса[en].





Биография

Николас родился 12 мая 1908 года в Будапеште в семье адвоката еврейской национальности. Закончил среднюю школу Будапешта[1].

В 1926—1927 годах проучился в Берлинском университете, а в период 1927—1930 годах в Лондонской школе экономики[1].

Преподавательскую деятельность начал ассистентом Лондонской школы экономики в 1940 году, проработав преподавателем до 1947 года. С 1949 года член совета Королевского колледжа, а с 1966 года профессор Кембриджского университета[1].

В период 1939—1945 годах работал в Европейской экономической комиссии ООН в качестве экономического и финансового советника правительств ряда стран Азии, Африки и Латинской Америки. С 1963 года член Британской Академии[2].

С 1964 года был советником правительства лейбористской партии и также правительств нескольких других стран. В 1974 году был удостоен титула пэра барон Калдор[3].

Николас умер 30 сентября 1986 года, оставив жену Кларисс Голдсмит и четырех дочерей, в том числе Френсис Стюарт[en] и Мэри Калдор[en].

Вклад в науку

В сфере его интересов в экономической науке были проблемы экономического роста, занятости и инфляции. Его именем названы разработанные критерий оценки благосостояниякритерий Калдора-Хикса[en] и теория роста Калдора, он автор термина удобная доходность и экспортоориентированной модели экономического роста, основанной на законе Вердоорна[4].

Библиография

Напишите отзыв о статье "Калдор, Николас"

Примечания

  1. 1 2 3 Блауг М. [seinst.ru/page691/ 100 великих экономистов после Кейнса] // Экономикус. — СПб., 2009. — С. 108-111. — ISBN 978-5-903816-03-3.
  2. Thirlwall A.P. [www.britac.ac.uk/pubs/proc/files/73p517.pdf Nicholas Kaldor] // New York University Press. — New York, 1987.
  3. Калдор Николас // Италия — Кваркуш. — М. : Советская энциклопедия, 1973. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 11). [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/92373/%D0%9A%D0%B0%D0%BB%D0%B4%D0%BE%D1%80 ]. — 2009. — ISBN 978-5-903816-03-3.</span>
  4. [gallery.economicus.ru/cgi-bin/frame_rightn.pl?type=in&links=./in/kaldor/biogr/kaldor_k1.txt&name=kaldor&img=brief.gif The new Palgrave a Dictionary of Economics] / J. Eatwell, M. Milgate, P. Newman. — 1987. — ISBN 0935859101.
  5. </ol>

Отрывок, характеризующий Калдор, Николас

В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.