Калевала

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Калевала
Kalevala

Титульный лист первого издания 1835 года
Текст произведения в Викитеке

«Ка́левала» (карел. и фин. Kalevala) — карело-финский поэтический эпос. Состоит из 50 рун (песен).

В основу «Калевалы» легли карельские народные эпические песни. Обработкой исходного фольклорного материала занимался финский языковед и врач Элиас Лённрот (1802—1884), который сюжетно связал отдельные народные эпические песни, произвёл определённый отбор вариантов этих песен, сгладил некоторые неровности[1]. Обработка была произведена Лённротом дважды: в 1835 году вышло первое издание «Калевалы», в 1849 году — второе[2].

Полный перевод поэмы на русский язык был выполнен Л. П. Бельским и опубликован в журнале «Пантеон литературы» в 1888 году, отдельным изданием вышел в 1889 году. «Калевала» — важный источник сведений о дохристианских религиозных представлениях финнов и карел.





Народные песни (руны)

Название «Калевала», данное поэме Лённротом, — это эпическое имя страны, в которой живут и действуют карельские народные герои. Суффикс la означает место жительства, так что Kalevala — это место жительства Калева, мифологического родоначальника богатырей Вяйнямёйнена, Ильмаринена, Лемминкяйнена, называемых иногда его сыновьями.[2]

Материалом для сложения обширной поэмы из 50 песен (рун) послужили Лённроту отдельные народные песни, частью эпического, частью лирического, частью магического характера, записанные со слов карельских и финских крестьян самим Лённротом и предшествовавшими ему собирателями. Лучше всего помнили старинные руны (песни) в российской Карелии, в Архангельской (приход Вуоккиниеми — Вокнаволок) и Олонецкой губерниях — в Реполе (Реболы) и Химоле (Гимолы), а также в некоторых местах финляндской Карелии и на западных берегах Ладожского озера, до Ингрии.[2]

Содержание Калевалы

В Калевале нет основного сюжета, который связывал бы между собою все песни (как, например, в «Илиаде» или «Одиссее»). Содержание её чрезвычайно разнообразно. Открывается она сказанием о сотворении земли, неба, светил и рождении дочерью воздуха главного героя карелов, Вяйнямёйнена, который устраивает землю и сеет ячмень. Далее рассказывается о разных приключениях героя, встречающего, между прочим, прекрасную деву Севера: она соглашается стать его невестой, если он чудесным образом создаст лодку из осколков её веретена. Приступив к работе, герой ранит себя топором, не может унять кровотечения и идет к старику-знахарю, которому рассказывает предание о происхождении железа. Возвратившись домой, Вяйнямёйнен поднимает заклинаниями ветер и переносит кузнеца Ильмаринена в страну Севера, Похьёлу, где тот, согласно обещанию, данному Вяйнямёйненом, выковывает для хозяйки Севера таинственный предмет, дающий богатство и счастье — мельницу Сампо (руны I—XI).[2]

Следующие руны (XI—XV) содержат эпизод о похождениях героя Лемминкяйнена, воинственного чародея и соблазнителя женщин. Далее рассказ возвращается к Вяйнямёйнену; описывается нисхождение его в преисподнюю, пребывание в утробе великана Виипунена, добытие им от последнего трёх слов, необходимых для создания чудесной лодки, отплытие героя в Похьёлу с целью получить руку северной девы; однако последняя предпочла ему кузнеца Ильмаринена, за которого выходит замуж, причём подробно описывается свадьба и приводятся свадебные песни, излагающие обязанности жены и мужа (XVI—XXV).[2]

Руны (XXVI—XXXI) снова рассказывают о похождениях Лемминкяйнена в Похьёле. Эпизод о печальной судьбе богатыря Куллерво, соблазнившего по неведению родную сестру, вследствие чего оба, брат и сестра, кончают жизнь самоубийством (руны XXXI—XXXVI), принадлежит по глубине чувства, достигающего иногда истинного пафоса, к лучшим частям всей поэмы[2]. Руны о богатыре Куллерво были записаны помощником Лённрота фольклористом Даниэлем Европеусом[3].

Дальнейшие руны содержат пространный рассказ об общем предприятии трёх карельских героев — о том, как были добыты сокровища Сампо из Похьёлы (Финляндии), как Вяйнямёйнен изготовил кантеле и игрой на нём очаровал всю природу и усыпил население Похьёлы, как Сампо был увезён героями. Рассказывается о преследовании героев колдуньей-хозяйкой Севера, о падении Сампо в море, о благодеяниях, оказанных Вяйнямёйненом родной стране посредством осколков Сампо, о борьбе его с разными бедствиями и чудищами, насланными хозяйкой Похьёлы на Калевалу, о дивной игре героя на новом кантеле, созданном им, когда первое упало в море, и о возвращении им солнца и луны, скрытых хозяйкой Похьёлы (XXXVI—XLIX).[2]

Последняя руна содержит народно-апокрифическую легенду о рождении чудесного ребёнка девой Марьяттой (рождение Спасителя). Вяйнямёйнен дает совет его убить, так как ему суждено превзойти могуществом карельского героя, но двухнедельный младенец осыпает Вяйнямёйнена упрёками в несправедливости, и пристыженный герой, спев в последний раз дивную песнь, уезжает навеки в челноке, уступая место младенцу Марьятты, признанному властителю Карелии.[2]

Филологический и этнографический анализ

Трудно указать общую нить, которая связывала бы разнообразные эпизоды Калевалы в одно художественное целое. Э. Аспелин полагал, что основная идея её — воспевание смены лета и зимы на Севере. Сам Лённрот, отрицая единство и органическую связь в рунах Калевалы, допускал, однако, что песни эпоса направлены к доказательству и выяснению того, каким образом герои страны Калева подчиняют население Похьолы. Юлий Крон утверждает, что Калевала проникнута одною идеей — о создании Сампо и получении его в собственность карельского народа, — но признает, что единство плана и идеи не всегда замечаются с одинаковой ясностью. Немецкий учёный фон Петтау делит Калевалу на 12 циклов, совершенно друг от друга независимых. Итальянский учёный Компаретти в обширном труде о Калевале приходит к выводу, что предполагать единство в рунах нет возможности, что комбинация рун, сделанная Лённротом, является нередко произвольной и все-таки придает рунам только призрачное единство; наконец, что из тех же материалов возможно сделать другие комбинации соответственно какому-нибудь другому плану.[2]

Лённрот не открыл поэму, которая была в сокрытом состоянии в рунах (как полагал Штейнталь) — не открыл потому, что такой поэмы у народа не существовало. Руны в устной передаче хотя бы и связывались певцами по нескольку (например несколько похождений Вяйнямёйнена или Лемминкяйнена), так же мало представляют цельную эпопею, как русские былины или сербские юнацкие песни. Сам Лённрот признавал, что при соединении им рун в эпопею некоторый произвол являлся неизбежным. Действительно, как показала проверка работы Лённрота вариантами, записанными им самим и другими собирателями рун, Лённрот выбирал такие пересказы, которые наиболее подходили к начертанному им плану, сплачивал руны из частиц других рун, делал добавления, для большей связности рассказа присочинял отдельные стихи, а последняя руна (50) может быть даже названа его сочинением, хотя и основанным на народных легендах. Для своей поэмы он искусно утилизировал всё богатство карельских песен, вводя, наряду с повествовательными рунами, песни обрядовые, заговорные, семейные, и этим придал Калевале значительный интерес как средству изучения мировоззрения, понятий, быта и поэтического творчества финского простонародья.[2]

Характерным для карельского эпоса является полное отсутствие исторической основы: похождения богатырей отличаются чисто сказочным характером; никаких отголосков исторических столкновений карелов с другими народами не сохранилось в рунах. В Калевале нет государства, народа, общества: она знает только семью, и её богатыри совершают подвиги не во имя своего народа, но для достижения личных целей, как герои чудесных сказок. Типы богатырей находятся в связи с древними языческими воззрениями карелов: они совершают подвиги не столько при помощи физической силы, сколько посредством заговоров, как шаманы. Они могут принимать разный вид, оборачивать других людей в животных, переноситься чудесным образом с места на место, вызывать атмосферные явления — морозы, туманы и прочее. Ещё ощущается близость богатырей к божествам языческого периода. Следует отметить также высокое значение, придаваемое карелами, а позднее финнами, словам песни и музыке. Вещий человек, знающий руны-заговоры, может творить чудеса, а звуки, извлекаемые дивным музыкантом Вяйнямёйненом из кантеле, покоряют ему всю природу.[2]

Помимо этнографического, Калевала представляет и высокий художественный интерес. К достоинствам её относятся: простота и яркость изображений, глубокое и живое чувство природы, высокие лирические порывы, особенно в изображении людской скорби (например тоски матери по сыну, детей по родителям), здоровый юмор, пронизывающий некоторые эпизоды, удачная характеристика действующих лиц. Если смотреть на Калевалу как на цельную эпопею (взгляд Крона), то в ней окажется немало недостатков, которые, однако, свойственны более или менее всем устным народным эпическим произведениям: противоречия, повторения тех же самых фактов, слишком значительные размеры некоторых частностей по отношению к целому. Подробности какого-нибудь готовящегося действия нередко излагаются чрезвычайно подробно, а само действие рассказывается в нескольких незначительных стихах. Такого рода несоразмерность зависит от свойства памяти того или другого певца и встречается нередко, например, и в русских былинах.[2]

Однако есть и исторические факты, в переплетении с географическими частично подтверждающие описанные в эпосе события. К северу от нынешнего поселка Калевала есть озеро Топозеро — море, через которое плыли богатыри. По берегам озера селились саамы — народ Похъёлы. У саамов были сильные колдуны (Старуха Лоухи). Но карелы смогли вытеснить саамов далеко на север, подчинить население Похьёлы и покорить последнююК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4680 дней].

День Калевалы

Ежегодно 28 февраля празднуется «День народного эпоса Калевалы» — официальный день финской и карельской культуры, этот же день посвящён финскому флагу. Каждый год в Карелии и Финляндии проходит «Калевальский карнавал», в форме уличного костюмированного шествия, а также театрализованных представлений по сюжету эпоса.

Калевала в искусстве

Среди первых пропагандистов «Калевалы» были Яков Грот в России, Якоб Гримм в Германии.

Максим Горький ставил «Калевалу» в один ряд с гомеровским эпосом. В 1908 г. он писал: «Индивидуальное творчество не создало ничего равного „Илиаде“ или „Калевале“». В 1932 г. он называет фино-карельский эпос «монументом словесного творчества». «Калевала» упоминается во втором томе «Жизни Клима Самгина», в главах посвящённых финским впечатлениям героя: « Самгин вспомнил, что в детстве он читал „Калевалу“, подарок матери; книга эта, написанная стихами, которые прыгали мимо памяти, показалась ему скучной, но мать, всё-таки заставила прочитать её до конца. И теперь, через хаос всего, что он пережил, возникли эпические фигуры героев Суоми, борцов против Хийси и Лоухи, стихийных сил природы, её Орфея Вяйнемёйнена… веселого Лемминкяйнена-Бальдура финов, Илмаринена, скававшего Сампо, сокровище страны».

Калевалу высоко ценил народный поэт Беларуси Якуб Колас о своей работе над поэмой «Сымон -музыкант», он говорил: «Калевала» дала мне хороший толчок к работе… И многочисленные создатели её, и я пили из одного источника, только фины яе на берегу моря, среди скал, а мы — в своих борах и болотах. Никому одному не принадлежит эта живая вода, она открыта многими и для многих. И в чём-то очень похожи радость и горе у каждого народа. Значит могут быть похожи и произведения…Я был готов поклонится Лённроту в ноги". (По книге Максима Лужанина «Колас рассказывает о себе»)

В. Г. Белинский не смог оценить мирового значения «Калевалы». Великий критик был знаком с финским эпосом только в плохом, прозаическом пересказе. Сказались его напряжённые отношение с Я. К. Гротом — главным тогдашним популяризатором финляндской литературы в России, неприятие славянофильской идеализации народной архаики (Финляндия того времени, как и славянские страны, приводились славянофилами, например Шевырёвым, как пример патриархальной неиспорченности в противовес «развращённой» Европе). В рецензии на книгу М. Эмана «Главные черты из древней финской эпопеи Калевалы» Белинский писал: «Мы первые готовы отдать справедливость прекрасному и благородному подвигу г. Лённрота, но не считаем нужным впадать в преувеличение. Как! все литературы Европы, кроме финской, превратились в какой-то безобразный рынок?…». «Неистовый Виссарион» возражал против сравнения «Калевалы» с античным эпосом, указывал на неразвитость современной ему финской культуры: «Иной национальный дух так мал, что уложится в ореховой скорлупе, а иной так глубок и широк, что ему мало всей земли. Таков был национальный дух древних греков. Гомер далеко не исчерпал его весь в своих двух поэмах. И кто хочет ознакомиться и освоиться с национальным духом древней Эллады, тому мало одного Гомера, но будут для этого необходимы и Гезиод, и трагики, и Пиндар, и комик Аристофан, и философы, и историки, и учёные, а там ещё остаётся архитектура и скульптура и наконец изучение внутренней домашней и политической жизни». (Белинский В. Г. Полное собрание сочинений т. Х, 1956 с. 277-78, 274 М.)

  • Тексты «Калевалы» послужили сюжетом для большинства песен финской мелодик-метал группы Amorphis.
  • В 2001 году детский писатель Игорь Востряков пересказал Калевалу для детей в прозе, а в 2011 году сделал пересказ Калевалы в стихах.
  • Некоторым сюжетам «Калевалы» посвящён альбом «Manala» финской фолк-метал группы Korpiklaani.
  • В 2006 году был снят финско-китайский фэнтези-фильм «Воин Севера», сюжет которого построен на основе переплетения китайских народных легенд и карело-финского эпоса.

Использование имени

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Переводы

Переводы на русский язык и адаптации
  • 1840 — Небольшие отрывки в русском переводе даны Я. К. Гротом («Современник», 1840).
  • 1880—1885 — Несколько рун в русском переводе изданы Г. Гельгреном («Куллерво» — М., 1880; «Айно» — Гельсингфорс, 1880; руны 1—3 Гельсингфорс, 1885).
  • 1888 — Калевала: Финская народная эпопея / Полный стихотворный перевод, с предисловием и примечаниями Л. П. Бельского. — СПб.: Типография Н. А. Лебедева, Невский просп., д. 8., 1888. 616 с.). Многократно переиздавался в Российской Империи и СССР.
  • 1960 — Из поэмы «Калевала» («Рождение кантеле», «Золотая дева», «Айно») // С. Маршак: Соч. в 4-х т., т. 4, С. 753—788.
  • 1981 — Любарская А. Пересказ для детей карело-финского эпоса «Калевала». Петрозаводск: Карелия, 1981. — 191 с. (стихотворные отрывки из перевода Л. П. Бельского).
  • 1998 — Лённрот Э. Калевала. Перевод Эйно Киуру и Армаса Мишина. Петрозаводск: «Карелия», 1998. (Переиздавался издательством «Вита Нова» в 2010 году).
  • 2015 — Павел Крусанов. Калевала. Прозаический пересказ. Санкт-Петербург, «Издательство К. Тублина». ISBN 978-5-8370-0713-2
Иноязычные переводы
  • Немецкие переводы Калевалы: Шифнера (Гельсингфорс, 1852) и Пауля (Гельсингфорс, 1884—1886).
  • Французский перевод: Leouzon Le Duc (1867).
  • Шведские переводы: Кастрена (1841), Коллана (1864—1868), Херцберга (1884)
  • Английский перевод: I. M. Crawford (Нью-Йорк, 1889).
  • Перевод на идиш восемнадцати рун: H. Rosenfeld, «Калевала, народный эпос финнов» (Нью-Йорк, 1954).
  • Перевод на иврит (в прозе): пер. Сара Товия, «Калевала, страна героев» (Kalevala, Eretz ha-giborim), Тель-Авив, 1964 (впоследствии несколько раз переиздавалась).
  • Перевод на белорусский: Якуб Лапатка Калевала, Мінск, 2015, поўны наўпросты пераклад на беларускую мову

См. также

Напишите отзыв о статье "Калевала"

Примечания

  1. [kalevala.gov.karelia.ru/lenrot_note1.shtml Из путевых заметок Э. Лённрота]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Миллер, 1895.
  3. [enclo.lenobl.ru/object/1803558326?lc=ru Европеус Даниэль (1820—1884)]
  4. [kalevala.gov.karelia.ru/art/izo.html «Калевальская коллекция»]
  5. [kalevala.gov.karelia.ru/music/ballet.shtml Балет «Сампо», музыка Гельмера Синисало]
  6. [www.gov.karelia.ru/Karelia/1899/16.html Вечно юное «Сампо», газета «Карелия», № 31 (1899), 28.03.2009]

Литература

  • Миллер В. Ф. Калевала, финский эпос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1895. — Т. XIV. — С. 9—11.
  • «Калевала» — памятник мировой культуры: Библиографический указатель. / Сост. Н. Прушинская. Вс. ст. Э. Карху. — Петрозаводск, 1993.
  • Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 2: К — П. — Петрозаводск, 2009. — 464 с. — стр. 6—8 ISBN 978-5-8430-0125-4 (т. 2)
  • [www.krc.karelia.ru/publ.php?id=5833&plang=r «Калевала» в контексте региональной и мировой культуры / Отв. ред. И. И. Муллонен. — Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2010. — 554 с.]
Иноязычная
  • Eliel Aspelin, «Le Folklore en Finlande» («Melusine», 1884, № 3).
  • Jacob Grimm, «Ueber das finnische Epos» («Kleine Schriften» II).
  • Мориц Эман, «Главные черты из древней эпопеи Калевалы» (Гельсингфорс, 1847).
  • Jul. Krohn, «Die Entstehung der einheitlichen Epen im allgemeinen» (в «Zeitschrift far Völkerpsychologie», XVIII, 1888).
    • Его же, «Kalewala Studien» (в немецком переводе со шведского, там же).
    • О замечательной финской книге Ю. Крона «История финской литературы. Ч. I. Калевала», вышедшей в Гельсингфорсе (1883 г.), см. статью г. Майнова: «Новая книга о финском народном эпосе» (в «Ж. М. Н. Пр.» 1884, май).
    • Самостоятельную переработку обширных материалов, собранных Ю. Кроном и другими финскими учеными для критики «Калевалы», представляет основательный труд известного итальянского ученого Domenico Comparetti, вышедший и в немецком переводе: «Der Kalewala oder die traditionelle Poesie der Finnen» (Галле, 1892).
  • Andrew Lang, «Custom and Myth» (pp. 156—179).
  • Radloff, в предисловии к 5-му тому «Proben der Volkslitteratur der nurdlichen Turk-Stämme» (СПб., 1885, p. XXII).
  • Steinthal, «Das Epos» (в «Zeitschrift für Völkerpsychologie» V., 1867).
  • V. Tettau, «Ueber die epischen Dichtungen de finnischen Volker, besonders d. Kalewala» (Эрфурт, 1873).
  • Турунен А. (фин.) Kalevalan sanakirja. — Hels., 1949.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Калевала
  • [gov.karelia.ru/Different/Kalevala/karhy2.shtml «Калевала» — встреча эпох]
  • [aldebaran.ru/author/belskiyi_leonid/kniga_kalevala/ Текст Калевалы на русском, перевод Л. П. Бельского]
  • [kalevala.gov.karelia.ru/songs/song1.shtml Текст Калевалы на русском, перевод Эйно Киуру и Армаса Мишина]
  • Калевала на сайте Финского литературного общества: [www.finlit.fi/kalevala/index.php?m=298&l=14 Введение], [www.finlit.fi/kalevala/index.php?m=299&l=14 Содержание Калевалы], [www.finlit.fi/kalevala/index.php?m=300&l=14 Калевала — финский национальный эпос], [www.finlit.fi/kalevala/index.php?m=301&l=14 Многоликая Калевала], [www.finlit.fi/kalevala/index.php?m=302&l=14 Переводы Калевалы] (Проверено 16 февраля 2012)
  • [s-marshak.ru/works/trans/perevod05.htm Отрывки из Калевалы, перевод С. Маршака]
  • [kalevala.onego.ru/1.htm История записи (создания) Калевалы] (Проверено 16 февраля 2012)
  • [finland.fi/public/default.aspx?contentid=271090&contentlan=15&culture=ru-RU Калевала на информационном канале Института России и Восточной Европы и Министерства иностранных дел Финляндии] (Проверено 16 февраля 2012)
  • [fulr.karelia.ru/cgi-bin/flib/kalevala.cgi Электронная копия первого издания Калевалы (1835)] (фин.) (Проверено 16 февраля 2012)
  • [artmuseum.karelia.ru/collection/kalevala.html «Калевала» в творчестве художников]
  • [kalevala.gov.karelia.ru/vodolazko.shtml Некоторые христианские мотивы «Калевалы» Э. Лённрота]
  • [kalevala.gov.karelia.ru/karhy.shtml О переводах «Калевалы» в России]
  • [kalevala.gov.karelia.ru/len1.shtml «Калевала» — поэма Лённрота]


Портал о Карелии — Карелия на страницах Википедии

Отрывок, характеризующий Калевала

Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]