Каледонцы

Каледонцы, каледонии, калидоны, лат. Caledonii, или же Каледонская конфедерация — название, которое римские историки дали группе аборигенных народов Шотландии в эпоху железного века, которых римляне первоначально причисляли к бриттам, однако позднее отнесли к пиктам.

Каледонцы были врагами римлян, которые в ту пору оккупировали большую часть Британии, где создали провинцию Римская Британия. Большая часть дошедших до нас сведений о каледонцах происходит от римлян, их врагов, поэтому к ней следует относиться с определённой сдержанностью.

Самоназвание каледонцев неизвестно. Название caledonii исследователи предлагали связать с валлийским словом caled «твёрдый, упорный» в сочетании с кельтским суффиксом интенсивности.

Как и многие другие обитатели древней Британии, каледонцы строили укрепления на холмах, занимались сельским хозяйством, вели войну против римлян с переменным успехом. Римлянам так и не удалось окончательно покорить территорию, которую они называли Каледония, очертания которой примерно соответствовали современной Шотландии.

Оценки современных историков

Питер Солуэй считает, что каледонцы состояли из аборигенных пиктских племён, к которым присоединились беглые бриттоязычные повстанцы, бежавшие от римлян с юга острова. К племени Caledonii, в честь которого была названа историческая Каледонская конфедерация, вероятно, присоединились во время его конфликта с римлянами и другие племена северно-центральной Шотландии, такие как вакомаги (англ.), тедзалы (англ.) и вениконы (англ.), упомянутые Птолемеем. Римлянам удалось достичь мира с бретонскими племенами, которые превратились в буферные государства на границе римских владений.

История каледонцев с точки зрения римлян

См. также: en:Scotland during the Roman Empire

В 83 или 84 г. календонцы под предводительством Калгака, по сообщению Тацита, потерпели поражения от войск Гнея Юлия Агриколы при Граупийских горах. По отношению к Калгаку Тацит не употребляет таких терминов, как «монарх» или «царь», поэтому неясно, был ли у каледонцев единый правитель или же Калгак был лишь военным предводителем. Тацит отмечает такие физические характеристики календоцев, как рыжие волосы и длинные части тела.

В 180 г. каледонцы приняли участие во вторжении в Британию, прорвавшись через Адрианов вал, причём римлянам не удавалось восстановить контроль в течение нескольких лет, до тех пор, пока договор с вторженцами не подписал губернатор Ульпий Марцелл. Это говорит о том, что каледонцы могли подписывать договоры от своего общего имени, то есть имели некоторого рода надплеменное руководство, а не состояли из не связанных друг с другом мелких племён. С другой стороны, римские историки используют термин «Caledonii» не только по отношению к собственно каледонцам, но и к другим племенам (как пиктам, так и бриттам), жившим к северу от Адрианова вала, при этом непонятно, идёт ли речь об отдельных группах или об объединениях племён.

В 197 г. н. э. Дион Кассий отмечает, что каледонцы участвовали в новом нападении на римскую границу, которое возглавили меты и бриганты, и толчком к которому послужил отвод римских гарнизонов с Адрианова вала, который осуществил Клодий Альбин. Кассий пишет, что каледонцы нарушили договоры, заключённые ими с Марцеллом несколько лет назад (Dio lxxvii, 12).

Губернатор, прибывший наблюдать за восстановлением контроля над Римской Британией после поражения Альбина, Вирий Луп, был вынужден купить у метов мир вместо того, чтобы сражаться с ними.

Следующее упоминание каледонцев относится к 209 году, когда они сдались императору Септимию Северу, лично возглавившему военную экспедиию на север от Адрианова вала. Геродиан и Дион писали, что результатом кампании стала уступка римлянам территории каледонцев. Как полагает историк Колин Мартин, Север в своей кампании стремился не навязать врагам сражение, а уничтожить плодородные сельскохозяйственные посевы на востоке Шотландии и довести каледонцев таким образом до голодной смерти.

К 210 году, однако, каледонцы вновь образовали союз с метами и повели против римлян новое наступление. Против них была отправлена карательная экспедиция, которую возглавил сын Севера, Каракалла, полный решимости уничтожить любого из северных племён, кто встретится у него на пути. Север, между тем, готовился к полному завоеванию их территорий, однако был уже болен; он умер в Йорке в 211 году. Каракалла попытался взять на себя командование войсками, но когда войска отказались признать его императором, он заключил мир с каледонцами и отступил к югу от Адрианова вала с тем, чтобы заявить претензии на трон.

В любом случае, в течение всего следующего столетия каледонцы упоминаются в письменных источниках лишь однажды, в надписи 230 г. из Колчестера, посвящении человека, который называет себя племянником (или внуком) Уэпогенуса, каледонца. Возможно, причиной этого является успех кампании Севера, в результате которой каледонцы были уничтожены.

В 305 г. Констанций Хлор вновь вторгся в земли северной Британии, хотя источники весьма расплывчато говорят о том, что он проник далеко на север и одержал великую победу над «каледонцами и прочими» (Panegyrici Latini Vetares, VI (VII) vii 2). Это событие примечательно тем, что в данном случае для обозначения обитателей региона впервые применяется термин «пикты».

Археологические свидетельства

Каледонцы не отождествлены с определённой археологической культурой, однако уже сейчас можно описать поселения, существовавшие в Каледонии во времена существования данного народа.

Крепости на холмах, возводившиеся от Севернойоркских болот и до Шотландской возвышенности с начала железного века, по размеру намного меньше, чем крепости на юге Британии, их площадь редко превышает 10000 кв. метров. Нет сведений о том, что каледонцы населялли их постоянно, поскольку планировка их поселений обычно довольно разбросанная. Можно предположить о частых военных конфликтах в этот период.

Ко времени римского вторжения произошло изменения: фермы стали менее укреплёнными, зато в них лучше были оборудованы убежища от захватчиков, вокруг них возводились земляные валы. На этих укреплённых фермах, по-видимому, обитали семьи или группы соседей, объединённых родственными связями.

Причина отказа от крепостей на холмах в пользу ферм, окружённых валами, непонятна. Барри Канлифф считает, что к тому времени острота конкуренции за ресурсы снизилась в связи со снижением численности населения, и по этой причине демонстрация внушительности своего поселения стала менее актуальной. Согласно альтернативной точке зрения, опирающейся на находки римских материалов, социальный статус в этот период было легче подчеркнуть наличием импортных украшений, чем сооружением внушительного жилища.

См. также

• Докельтское население Западной Европы
• Круитны (в Ирландии; вероятно, народ, родственный каледонцам)
• Дикалидоны (одно из крупнейших племён в составе пиктов)
• Адрианов вал

Литература

• Cunliffe, B, Iron Age Britain, Batsford, London, 2004, ISBN 0-7134-8839-5
• Frere, S, Britannia, Routledge, London, 1987, ISBN 0-7102-1215-1
• Salway, P, Roman Britain, OUP, Oxford, 1986
• Todd, M, Roman Britain, Fontana, London, 1985. ISBN 0-00-686064-8

Ссылки

• [heritage.scotsman.com/timelines.cfm?cid=1&id=40522005 The Scotsman — Mons Graupius, where the Romans defeated the Caledonii]
• [www.rampantscotland.com/famous/blfamgalgacus.htm Famous Scots — Galgacus]
• [www.historic-uk.com/HistoryUK/Scotland-History/RomansinScotland.htm Historic UK — Romans in Scotland]
• [www.historyscotland.com/aboutus.html History Scotland Magazine]

Отрывок, характеризующий Каледонцы

Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.