Календарный метод
Календарный метод контрацепции, также метод Огино-Кнауса — один из методов естественного планирования семьи. Метод заключается в высчитывании предположительной даты овуляции и воздержание от половых контактов в фертильные дни, хотя может использоваться и по обратному назначению, то есть, в фертильные дни делается все для обеспечения полового сношения.
Календарный метод является одним из самых ненадёжных методов контрацепции — индекс Перля составляет от 9 до 40[1] (количество забеременевших женщин из 100, предохранявшихся этим методом до начала фертильных дней). Для приверженцев естественных методов контрацепции наилучшей альтернативой является симптотермальный метод, основанный на более точном определении овуляции с помощью наблюдения за изменениями базальной температуры и консистенции цервикальной слизи.
Описание метода Огино-Кнауса
Продолжительность жизни сперматозоидов во влагалище составляет лишь несколько часов, в то время как в шейке матки — 2-3 суток, в некоторых случаях до недели. Яйцеклетка может быть оплодотворена в течение 24-х часов после её выхода из яичника (овуляции).
Для успешного применения календарного метода контрацепции следует вести календарь менструальных циклов на протяжении года. Календарный метод не подходит женщинам с нерегулярными менструальными циклами.
По методу Огино-Кнауса фертильные («опасные») дни, благоприятные для зачатия, можно рассчитать по формуле:
- начало фертильного периода = длительность самого короткого из циклов минус 18 дней
- конец фертильного периода = длительность самого длинного из циклов минус 11 дней.
К примеру, наблюдения за последними 12 циклами дали результаты: самый короткий цикл — 26 дней, самый продолжительный — 32 дня. Таким образом, дни с 8 по 21 день цикла (1-м днём цикла считается первый день менструации) являются благоприятными для зачатия. В целях предохранения от беременности в эти дни следует воздержаться от половых актов или использовать дополнительные методы контрацепции, такие как презерватив или спермициды. С 21 дня до конца цикла можно не предохраняться.
История
Метод назван по именам японского гинеколога Кюсаку Огино и австрийского гинеколога Германа Кнауса. Огино разработал в 1920-х метод для расчёта благоприятных для зачатия дней при планировании беременности. Он указывал на ненадёжность метода и поэтому не рекомендовал его в качестве метода контрацепции. Австриец Кнаус несколько доработал метод для использования его в качестве метода предохранения от беременности и представил его впервые на конгрессе акушеров-гинекологов в Лейпциге в 1928 году.
В 1951 году папа римский Пий XII назвал метод Огино-Кнауса единственным возможным методом контрацепции для приверженцев римско-католической церкви.
Критика
- метод не подходит женщинам с нерегулярными менструальными циклами, поскольку невозможно рассчитать дату овуляции заранее без использования дополнительных средств
- в некоторых случаях сперматозоиды могут оставаться жизнедеятельными более длительный период времени — в случае, если циклы довольно короткие, это может привести к беременности даже во время половых контактов во время менструации
- индекс Перля составляет 9-40
Применение
На основе календарного метода австрийский врач-гинеколог Мария Хенгстбергер разработала так называемое «контрацептивное ожерелье» для женщин из стран третьего мира, не имеющих денег для покупки контрацептивных средств. Такое ожерелье состоит из бусинок, раскрашенный в разные цвета, при этом количество бусинок соответствует средней длительности циклов у носительницы ожерелья. Первые 3-5 бусинок окрашены в красный цвет и обозначают менструацию. В середине ожерелья находятся голубые бусинки (ассоциация с водой, плодовитостью), обозначающие дни, когда следует воздержаться от секса. Все остальные бусинки выкрашены в жёлтый цвет («засуха») и обозначают нефертильный период цикла. На ожерелье надевается небольшое резиновое колечко, которое следует каждый день передвигать на следующую бусинку. Таким образом, женщина может распознать, в какой фазе цикла она сейчас находится и соответственно скорректировать свою половую жизнь.
Также получили распространение компьютерные программы для расчёта менструации, которые автоматически высчитывают «опасный» период на основе последних циклов.
См. также
Напишите отзыв о статье "Календарный метод"
Примечания
- ↑ Arbeitsgemeinschaft der Wissenschaftlichen Medizinischen Fachgesellschaften (AWMF): Leitlinien der Deutschen Gesellschaft für Gynäkologie und Geburtshilfe (DGGG), [www.uni-duesseldorf.de/WWW/AWMF/ll/015-015.htm online]
| ||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Календарный метод
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
