Калибан
Калибан (англ. Caliban) — один из главных персонажей романтической трагикомедии Уильяма Шекспира «Буря».
Возможно, что образ Калибана был своеобразной сатирой на образ «благородного дикаря», в первую очередь на описанных Монтенем «благородных каннибалов» («Опыты», Том 1, Гл. 31 «О каннибалах»)[1].
В пьесе
Калибан — антагонист мудреца Просперо, восстающий против хозяина слуга, грубый, злой, невежественный дикарь (авторская характеристика — «уродливый невольник-дикарь»). Шекспировский Калибан не одномерен и не прост, в нем есть природная, дикая сила, за ним есть своя правота. Темы, связываемые с Калибаном — победа человека над разрушительными силами природы, (не)возможность облагораживающего натуру образования (дикарь под влиянием цивилизации), неискоренимость (врожденность) социального неравенства. Советские литературоведы видели в пьесе своего рода подход к критике колониализма. В Калибане и в его противостоянии Просперо можно увидеть бунт против неравенства, отстаивание естественного права (Калибан — сын ведьмы, властвовашей на острове до прибытия Просперо).
Противостояние Просперо и Калибана наиболее драматичное из всех противостояний пьесы. В отношениях между волшебником и его рабом зеркально отображается конфликт между Просперо и Антонио. Как Антонио узурпировал власть, так и, в свою очередь, Просперо узурпировал власть на острове Калибана.[2]
Этимология
Этимологически, это имя было произведено Шекспиром, по-видимому, от «каннибал»[3], служившего для обозначения карибов. Калибан стал именем нарицательным с значением «грубое, злобное существо; чудовище».
Значение в культуре
Образ, созданный Шекспиром, и его символизм получили в современной культуре большое количество интерпретаций, Калибан стал заглавным героем многих произведений. Колин Стилл, рассматривавший «Бурю» как произведение символическо-религиозное считал Калибана олицетворением дьявола[4]. В драме Ренана «Калибан» (1878) он олицетворяет народ[5]: прибыв вместе с Просперо в Милан, он отнимает у него власть и сам занимает герцогский престол. По мнению английского критика Филлипса для современного зрителя (читателя) именно Калибан — центральный образ пьесы. Это символ человечества, которое окружает прекрасный мир, но которое в силу скудости знания, не может в полной мере насладиться им[6]. Почти все критики, писавшие о «Буре», обращали внимание на поэтичнейший монолог, неожиданный в устах неотёсанного дикаря Калибана, о волшебной музыке острова (акт III, сцена 2). И в этом видят сближение его образа с Ариэлем, символом одухотворённости. Ещё одно общее у Калибана и его антипода — как и Ариэль, Калибан страстно желает свободы. Но в то же время, обретя свободу, он собирается использовать её во вред другому (акт III, сцена 2).
«Уйма эссе была написана о двух символических для идеи культуры и языка фигурах <…> Просперо и Калибане. <…> единственный персонаж, равный Просперо по языку, — это Калибан. <…> лучшие, наиболее музыкальные, наиболее запоминающиеся, наиболее возвышенные строки в „Буре“ — за исключением последней речи Просперо … принадлежат Калибану. <…> для него [Шекспира] было очевидно, что язык поэзии совершенно не укоренен в какой-либо географии или расе, в какой-либо исторической или иронической ситуации»[7].
Именем этого персонажа назвалась немецкая металкор-группа Caliban.
Под композицию «Caliban’s Dream» на Церемонии открытия летних Олимпийских игр 2012 был зажжен Олимпийский огонь.
Имя этого персонажа используется в цикле фантастических романов известного писателя Айзека Азимова о роботах. Калибан — первый робот, не ограниченный Тремя Законами Роботехники.
Именем этого персонажа называет похитившего её и удерживавшего взаперти, ограниченного, эгоистичного, самовлюбленного молодого человека, девушка Миранда из «Коллекционера» Джона Фаулза.
Напишите отзыв о статье "Калибан"
Примечания
- ↑ [books.google.co.il/books?id=7UF__a9tmGwC&printsec=frontcover&hl=ru#v=snippet&q=conception%20of%20caliban&f=false A. W. Ward, «A History of English Dramatic Literature». Vol. 2, p. 199]
- ↑ И. Рацкий. «Буря» У. Шекспира // У. Шекспир. Буря. — СПб.: Азбука-классика. 2009. ISBN 978-5-9985-0320-7 с. 184
- ↑ Калибан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Still Colin. Shakespeare’s Mystery Play: a study of «The Tempest». London, 1921.
- ↑ И. Рацкий. «Буря» У. Шекспира // У. Шекспир. Буря. — СПб.: Азбука-классика. 2009. ISBN 978-5-9985-0320-7 с. 183
- ↑ Phillips H. Timeless Caliban // Daily Worker/ 29.III.1952. P. 2
- ↑ Пер Вестберг «Власть поэзии». Беседа И. Бродского и Д. Уолкотта // по: Бродский. Книга интервью. 3-е изд., М.:Захаров, 2005
Ссылки
- [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le5/le5-0582.htm «Калибан»] — статья в Литературной энциклопедии.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Калибан
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
