Калибр

Кали́бр (от фр. calibre) — диаметр канала ствола по нарезам или полям; одна из основных величин, определяющих мощность огнестрельного оружия.

Калибр измеряется у гладкоствольного оружия по внутреннему диаметру ствола, у нарезного — либо по расстоянию между противоположными полями нарезов (в странах бывшего СССР) либо по расстоянию между дном противоположных нарезов (НАТО), у снарядов (пуль) калибр определяется их наибольшим диаметром. Орудия с коническим стволом характеризуются входным и выходным калибрами.

Калибр нарезного стрелкового оружия

Калибр обозначается как на оружии, так и на патронах. Однако при одинаковых цифрах калибра диаметры каналов стволов (и пуль) могут различаться. Например патроны 9×18 Макаров и 9×19 Парабеллум (или 9×17 Браунинг) имеют одинаковый калибр 9 мм. У пистолета Макарова расстояние между полями (наименьший диаметр канала ствола) — 9 мм, расстояние между нарезами — 9.25 мм, диаметр пули — 9,27 мм. У оружия под второй боеприпас расстояние между полями — 8,8 мм, расстояние между нарезами — 9 мм, диаметр пули — 9,03 мм.

Калибр нарезного стрелкового оружия в странах, использующих английскую систему мер, измеряется в долях дюйма: в США — в сотых (0,01 дюйма), в Великобритании — в тысячных (0,001 дюйма). В записи ноль целой части числа и обозначение единицы измерения (дюйма) опускаются, в качестве десятичного разделителя используется точка: .45, .450. В русских текстах традиционные английские и американские калибры записываются так же (с точкой, а не запятой, принятой в России десятичным разделителем): калибр .45, калибр .450; в разговорной речи: сорок пятый калибр, четыреста пятидесятый калибр.

В России до 1917 года и ряде других стран калибр измерялся в линиях. Одна линия равна 1/10 дюйма (0,254 см или 2,54 мм). В современной речи укоренилось название «трёхлинейка», что буквально означает винтовку образца 1891 года (системы Мосина) калибра в три линии.

В странах, использующих метрическую систему мер (в частности, в России), калибр измеряется в миллиметрах, в обозначении через знак умножения добавляют длину гильзы: 9×18 мм. Нужно учитывать, что длина гильзы является не характеристикой калибра, а характеристикой патрона. При одном и том же калибре патроны могут быть разной длины и иметь разный диаметр гильзы. На Западе подобная цифровая запись используется в основном для армейских патронов. Для гражданских патронов к калибру обычно прибавляют название фирмы или стандарта патрона: .45 Colt, .41 S&W, .38 Super, .357 Magnum, .220 Russian. Встречаются и более сложные обозначения, например, несколько обозначений одного и того же патрона: девять миллиметров, Браунинг, короткий; триста восемьдесят, авто; девять на семнадцать. Приведённое положение дел обусловлено тем, что практически каждая оружейная фирма имеет свои запатентованные патроны разных характеристик, а принимаемый на вооружение или в гражданский оборот иностранный патрон получает новое обозначение.

Классификация калибров стрелкового оружия:

• малокалиберные (менее 6,5 мм),
• нормального калибра (6,5—9,0 мм),
• крупнокалиберные (9,0—20,0 мм).

Калибр до 23 мм — стрелковое оружие, свыше 23 мм — артиллерия.

Как правило, стрелковое оружие от артиллерийского различается по типу боеприпасов. Стрелковое оружие предназначено для стрельбы пулями, а артиллерийские системы стреляют снарядами. При этом для нарезного огнестрельного оружия одним из отличий пуль от снарядов является то, что пули при прохождении по каналу ствола врезаются в нарезы своей оболочкой. Это создаёт вращательный момент, повышающий устойчивость пули в полёте. Снаряду же при выстреле придаётся вращение с помощью ведущих поясков (изготовляемых из материалов меньшей твёрдости, чем оболочка корпуса снаряда).

Наиболее распространённые калибры пистолетов, винтовок и автоматов:

• .577 (14,7 мм) — самый крупный из серийных, револьвер «Элей» (Великобритания);
• .50 (12,7 мм) — используется для крупнокалиберных пулемётов и снайперских винтовок;
• .45 (11,43 мм) — «национальный» калибр США, самый распространённый на Диком Западе; в 1911 году самозарядный пистолет Кольт М1911 такого калибра поступил на вооружение армии и флота и, с незначительными изменениями в 1926 году, прослужил до 1985-го года, когда вооружённые силы США перешли на 9 мм для Beretta 92; в гражданском обороте продолжает использоваться;
• .40 (10,2 мм) — относительно новый пистолетный калибр; обеспечивает лучшую эффективность, за что получил большую популярность в силовых структурах США;
• .38; .357 (9 мм), считается в настоящее время наилучшим для короткоствольного оружия (меньше — патрон «слабоват», больше — пистолет слишком громоздкий и тяжёлый, сильная отдача);
• .30 (7,62 мм) — калибр боеприпасов револьвера системы Нагана, пистолета ТТ, винтовки Мосина, Самозарядный карабин Симонова, автомата Калашникова, Ручной пулемет Калашникова, снайперской винтовки Драгунова, пулеметов ПК/ПКМ/ПКТ;
• .22 LR (5,6 мм) — калибр боеприпасов винтовки ТОЗ-8 (ТОЗ-10, ТОЗ-12);
• .223 (5,56 мм) — калибр боеприпасов автоматической винтовки М16;
• 5,45 мм — калибр боеприпасов АК-74;
• 2,7 мм — самый маленький калибр из серийных; применялся в пистолете «Колибри» системы Франца Пфаннля (Австрия).

Калибр гладкоствольного охотничьего оружия

Для гладкоствольных охотничьих ружей калибры измеряются по-иному: число калибра означает целое количество сферических пуль, которые можно отлить из 1 английского фунта свинца (453,59 г). Пули при этом должны быть сферические, одинаковые по массе и диаметру, который равен внутреннему диаметру ствола в средней его части. Чем меньше диаметр ствола, тем большее количество пуль получается из фунта свинца. Таким образом двадцатый калибр меньше десятого, а шестнадцатый меньше двенадцатого.

Обозначение калибра	Вариант обозначения	Диаметр ствола, мм
~68	.410	10—10,2
~37	.50	12,7
32	—	13,4
28	—	13,8
24	—	14,7
20	—	15,6
16	—	16,8
12	—	18,5
10	—	19,7
8	—	21,2
6	—	23,3
4	—	26,5

Также можно воспользоваться формулой определения калибра (K) по диаметру ствола (D, см):<math display="block">K=\frac{453,59\cdot 6}{\pi \cdot {{D}^{3}}\cdot 11,3415}\approx \frac{76,3842}{{{D}^{3}}} </math>

В обозначении калибра патронов к гладкоствольному оружию, как и при обозначении патронов к нарезному оружию, принято указывать длину гильзы, например: 12/70 — патрон 12 калибра с гильзой длиной 70 мм. Наиболее часто встречающиеся длины гильз: 65, 70, 76 мм (Magnum); наряду с ними встречаются 60 и 89 мм (Super Magnum).

Наибольшее распространение в России имеют охотничьи ружья 12 калибра. Встречаются (в порядке убывания распространённости) 20, 16, 24, 28, 32, .410, причём распространение .410 обусловлено исключительно выпуском карабинов «Сайга» соответствующего калибра.

Реальный диаметр канала ствола данного калибра зависит, во-первых, от конкретного производителя и, во-вторых, от сверловки под определённый тип гильзы: металлическую, пластиковую или папковую. Например, ствол 12 калибра, сверлёный под папковую или пластиковую гильзу, имеет диаметр канала 18,3 мм, сверлёный же под металлическую — 19,4 мм. Кроме этого, не следует забывать, что ствол дробового охотничьего оружия обычно имеет различного вида дульные сужения (чоки), пройти через которые без повреждения ствола может отнюдь не любая пуля его калибра, так что во многих случаях тело пули изготавливается по диаметру чока и снабжается центрирующими поясками, которые легко сминаются при прохождении чока. Следует отметить, что и распространённый калибр сигнальных пистолетов — 26,5 мм — не что иное, как 4-й охотничий калибр.

Калибр российской артиллерии

В Европе термин калибр артиллерии появился в 1546 году, когда Георг Гартман из Нюрнберга разработал устройство, получившее название шкала Гартмана. Она представляла собой призматическую четырёхгранную линейку. На одну грань были нанесены единицы измерения (дюймы), на три другие — фактические размеры (в зависимости от веса в фунтах) железных, свинцовых и каменных ядер, соответственно.

Примеры (приблизительно):

• 1 грань — отметка свинцового ядра массой 1 фунт — соотносится с 1,5 дюймами;
• 2 грань — отметка железного ядра массой 1 фунт — соотносится с 2,5 дюймами;
• 3 грань — отметка каменного ядра массой 1 фунт — соотносится с 3 дюймами.

Таким образом, зная размер или вес снаряда, можно было легко комплектовать, а главное, изготовлять боеприпасы. Подобная система просуществовала в мире около трёхсот лет.

В России до Петра I единых стандартов не существовало. Имевшиеся в армии пушки и пищали характеризовались каждая по отдельности по весу снаряда, в русских национальных единицах. В допетровских описях упоминаются орудия от 1/8 гривенки до пуда. В начале XVIII века по поручению Петра I генерал-фельдцейхмейстер граф Брюс на основе шкалы Гартмана разработал отечественную систему калибров. Она разделяла орудия по артиллерийскому весу снаряда (чугунного ядра). Единицей измерения служил артиллерийский фунт — чугунный шар диаметром 2 дюйма и весом 115 золотников (около 490 граммов). При этом не имело значения, какими видами снарядов стреляет орудие — картечью, бомбами или чем-либо ещё. Учитывался лишь теоретический артиллерийский вес, которым могло выстрелить орудие при своем размере. Были также разработаны таблицы, соотносящие артиллерийский вес (калибр) с диаметром канала ствола. Офицерам-артиллеристам вменялось в обязанность оперировать как калибрами, так и диаметрами. В «Морском Уставе» (Санкт-Петербург, 1720 год), в главе седьмой «Об офицере артиллерии, или констапеле», в пункте 2 записано: «Должено перемерять ядры, сходны ли их диаметры с калибрами пушек и расположить их на корабле по своим местам». Эта система была введена царским указом в 1707 г. и продержалась более чем полтора столетия.

Примеры:

• 3-фунтовая пушка, пушка калибром 3 фунта — официальные названия;
• артиллерийский вес 3 фунта — основная характеристика орудия;
• размер 2,8 дюйма — диаметр канала ствола, вспомогательная характеристика орудия.

На практике это была маленькая пушка, стрелявшая ядрами весом около 1,5 кг и имевшая калибр (в нашем понимании) около 75 мм.

Козловский Давид Евстафьевич в своей книге даёт перевод русского артиллерийского веса в метрические калибры:

• 3 фунта — 76 мм,
• 4 фунта — 88 мм,
• 6 фунтов — 96 мм,
• 12 фунтов — 120 мм,
• 18 фунтов — 137 мм,
• 24 фунта — 152 мм,
• 60 фунтов — 195 мм.

Особое место в этой системе занимали разрывные снаряды (бомба). Их вес измерялся в пудах (1 пуд — 40 торговым фунтам — равен примерно 16,38 кг). Связано это с тем, что бомбы были полыми, со взрывчаткой внутри, то есть, изготовлены из материалов разной плотности. При их производстве было значительно удобней оперировать общепринятыми весовыми единицами.

Козловский приводит следующие соотношения:

• 1/4 пуда — 120 мм,
• 1/2 пуда — 152 мм,
• 1 пуд — 196 мм,
• 2 пуда — 245 мм,
• 3 пуда — 273 мм,
• 5 пудов — 333 мм.

Для бомб предназначалось специальное орудие — бомбарда, или мортира. Её тактико-технические характеристики, боевые задачи и система калибрования позволяют говорить об особом виде артиллерии. На практике небольшие бомбарды часто стреляли обычными ядрами, и тогда одно и то же орудие имело разные калибры — общий в 12 фунтов и специальный в 10 фунтов.

Введение калибров, помимо прочего, стало хорошим материальным стимулом для солдат и офицеров. Так, в «Морском Уставе», напечатанном в Санкт-Петербурге в 1720 году, в главе «О награждении» приводятся суммы наградных выплат за взятые у неприятеля пушки:

• 30-фунтовая — 300 рублей,
• 24-фунтовая — 250 рублей,
• 18-фунтовая — 210 рублей,
• 12-фунтовая — 170 рублей,
• 8-фунтовая — 130 рублей,
• 6-фунтовая — 90 рублей,
• 4 или 3-фунтовая — 50 рублей,
• 2-фунтовая или ниже — 15 рублей.

Во второй половине XIX века с введением нарезной артиллерии шкала подверглась корректировке в связи с изменениями характеристик снаряда, но принцип остался тем же.

См. также

• Список патронов для нарезного оружия
• Дальнобойность стрелкового оружия

Ссылки

• [world.guns.ru/ammunition-r.html Боеприпасы и калибры стрелкового оружия]
• Калибр оружия. Военная энциклопедия. т. 11. Инкерман — Кальмар-зунд, с. 306 (Сытин, 1911—1915)

Отрывок, характеризующий Калибр

– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.