Калипсо

См. также: Одиссея

«Одиссей и Калипсо» (1883).
Картина швейцарского художника Арнольда Бёклина

Кали́псо или Калипсо́ (допустимы оба варианта ударения; др.-греч. Καλυψώ — «та, что скрывает») — в древнегреческой мифологии прелестная нимфа острова Огигия на Крайнем западе, куда попал спасшийся Одиссей на обломке корабля, и с которой он провёл там семь лет.

Основной миф

Дочь Атланта и (по Гигину) океаниды Плейоны. По иной версии, дочь Гелиоса и океаниды Персеиды, или же дочь Океана.

На Огигии Калипсо жила среди прекрасной природы, в гроте, увитом виноградными лозами. Она — умелая ткачиха. Ежедневно появлялась у станка в прозрачном серебряном одеянии.

Калипсо держала у себя Одиссея 7 лет, скрывая от остального мира (по версии, год). Она тщетно желала соединиться с ним навеки, предлагая ему бессмертие и вечную юность. Одиссей не переставал тосковать по родине и жене. Наконец боги сжалились и послали к ней Гермеса с приказанием отпустить Одиссея. Калипсо против воли вынуждена была его отпустить, предварительно оказав ему помощь в строительстве плота, на котором он и пустился в дальнейшее плавание.

Их дети в «Одиссее» не упомянуты. По другим авторам, она родила от Одиссея сына Латина; либо родила от Одиссея Навсифоя и Навсиноя. Также родила от Гермеса кефалленов.

По версии римского писателя Гая Юлия Гигина, Калипсо покончила с собой из-за любви к Одиссею.

Интерпретации

Каллимах утверждал, что остров Калипсо — это Гавд (Гоцо близ Мальты). По Аполлонию, она жила на острове Нимфея в Адриатике.

Покинув Калипсо, Одиссей таким образом побеждает смерть и возвращается в мир жизни.

Родственные связи

• Дочь титана Атланта, держателя небесного свода, и океаниды Плейоны. (По другой версии, дочь Гелиоса (Аполлона) и Персеиды).
• братья и сестры:
  • Плеяды
  • Гиады. (Калипсо также иногда причисляют к числу гиад)
  • Гиас
• дети от Одиссея:
  • Навсифой
  • Навсиной
  • Анкий (Антий). (Или же — сын Энея).
  • Ардей. (Или же — сын Энея).
  • Ром (мифология). (Или же — сын Энея).
  • Авсон (Авзон) — родоначальник авсонов, древнейшего племени Италии, первый царь Италии. (Или — сын Цирцеи).
  • Латин — родоначальник латинов. (Или — сын Одиссея и Цирцеи, или — сын Телемаха).

В культуре

Действующее лицо комедии Анаксилая «Калипсо».

«Калипсо» — имя легендарного корабля Кусто.

В мини-сериале Андрея Кончаловского «Одиссея» роль Калипсо сыграла Ванесса Уильямс.

В фильме «Пираты Карибского моря: На краю Света» Калипсо предстаёт морской богиней, заточённой пиратами в человеческом теле и впоследствии освобождённой. Её роль сыграла Наоми Харрис. Следует отметить, что трактовка сценаристов фильма не имеет ничего общего с оригинальным греческим мифом.

В четвёртой книге цикла романов Рика Риордана о Перси Джексоне «Перси Джексон и Лабиринт смерти» Калипсо представлена как дочь Атласа, заключённая под домашний арест на родном острове Огигия за помощь титанам во время первой войны титанов против богов. Раз в тысячу лет боги посылают на остров героя, потерпевшего крушение, в которого нимфа не сможет не влюбиться, и который, несмотря ни на красоту Калипсо, ни на прекрасный мирный остров, не может там остаться по своим причинам, что является частью наказания Калипсо. В цикле романов «Герои Олимпа» в книге «Дом Аида» того же автора на этот остров попадает Лео Вальдес и обещает Калипсо вызволить оттуда. В конце книги «Кровь Олимпа» он все же забирает Калипсо с Огигии.

В честь Калипсо назван астероид (53) Калипсо, открытый в 1858 году и спутник Сатурна Калипсо, открытый в 1980 году.

Является действующим лицом фантастического романа Эдуарда Геворкяна «Тёмная гора», где представлена потомком атлантов.

Литература

• Калипсо // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т. 1. Стр. 616.

Серия книг "Перси Джексон и Олимпийцы"

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Калипсо

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Калипсо

Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.