Калита, Иван Александрович

Это статья о спортсмене. О великом князе московском см. Иван I Данилович Калита

Иван Александрович Калита
Личная информация

Олимпийские награды
Конный спорт (Выездка)
Бронза	Токио 1964	Командное первенство
Серебро	Мехико 1968	Командное первенство
Золото	Мюнхен 1972	Командное первенство

Ива́н Алекса́ндрович Калита́ (14 января 1927, Б. Алексеевка, Козловский уезд, Тамбовская губерния, РСФСР, СССР — 29 марта 1996) — советский спортсмен-конник (выездка), олимпийский чемпион 1972 года, чемпион мира 1970 года, многократный чемпион СССР, самый возрастной участник Олимпийских игр в истории советского спорта. Заслуженный мастер спорта СССР (1970).

Участник Великой Отечественной войны. С декабря 1944 года был коноводом в кавалерийском училище инструкторов конного дела.

Иван Калита на Олимпийских играх

Иван Калита участвовал в пяти подряд летних Олимпийских играх (1960, 1964, 1968, 1972, 1976), выступая в личном и командном первенствах по выездке.

Дебютировал на Олимпийских играх в 1960 году в Риме в возрасте 33 лет, занял пятое место в личном первенстве.

Окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе (1961). Выступал за ЦСКА.

Через 4 года в Токио Калита был 15-м в личном первенстве, а в составе сборной СССР выиграл на Моаре бронзу в командном первенстве (вместе с Сергеем Филатовым и Иваном Кизимовым).

В 1968 году в Мехико Калита был 4-м в личном первенстве (золото выиграл Иван Кизимов). В составе сборной СССР Калита выиграл на Абсенте серебро в командном первенстве (вместе с Иваном Кизимовым и Еленой Петушковой).

В 1972 году в Мюнхене Калита на Тарифе стал 5-м в личном первенстве (Петушкова стала второй, Кизимов — четвёртым), а в составе сборной СССР стал олимпийским чемпионом в командной выездке (вместе с Кизимовым и Петушковой). Это стало первой победой советских спортсменов в командных соревнованиях во всех видах конного спорта на Олимпийских играх. На момент победы в Мюнхене Калите было уже более 45 лет, что сделало его одним из самых возрастных олимпийских чемпионов в истории СССР.

Через 4 года в Монреале Калита последний раз выступил на Олимпиаде и стал 13-м в личном первенстве, а в составе сборной СССР занял 4-е место в командном первенстве (вместе с Иваном Кизимовым и Виктором Угрюмовым). На момент последнего выступления в Монреале Калите было 49 лет и 197 дней, что делает его самым возрастным участником Олимпийских игр во всех видах спорта в истории СССР.

Ещё во время спортивной карьеры Иван Александрович стал тренером. С 1978 года тренировал сборную СССР. На Играх 1992 года в Барселоне Калита был тренером сборной Объединённой команды по выездке.

Калита умер в 1996 году, похоронен на 42-м участке Химкинского кладбища.

Награды

• 3 ордена «Знак Почёта»
• орден Отечественной войны 2-й степени(1985)
• медаль «За победу над Германией»(1946)

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ka/ivan-kalita-1.html Иван Калита] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• Калита Иван Александрович — статья из Большой олимпийской энциклопедии (М., 2006)
• [www.infosport.ru/xml/t/person.xml?id=2296 Иван Калита] на сайте «Спортивная Россия»
• [www.tstu.ru/win/tambov/imena/file_foto/kalita.htm Иван Калита в седле — фото]

Отрывок, характеризующий Калита, Иван Александрович

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.