Калманович, Зелик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Зелик Гирш Калманович
Zeligas Hiršas Kalmanovičius
Дата рождения:

1885(1885)

Место рождения:

Кулдига

Дата смерти:

1944(1944)

Место смерти:

Нарва

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Зелик Калманович (идишזעליק קאַלמאַנאָװיטש‏‎, лит. Zēligs Hiršs Kalmanovičs; 1885, Гольдинген, Курляндская губерния, Российская империя — 1944, около Нарвы, Эстония) — еврейский историк, переводчик, филолог, архивист, исследователь языка идиш, один из первых директоров Еврейского научного института (сегодня — YIVO). Один из авторов аналитической записки о нееврейском происхождении караимов, которую он предоставил для немецких оккупационных властей в 1941 году[1].





Биография

Зелик Калманович родился в 1885 году в городе Гольдинген в семье литовских евреев. В детстве обучался в иешиве, после окончания которой, сдав экзамены экстерном гимназический курс, поступил в 1902 году в Берлинский университет. С 1909 обучался в Кенигсбергском университете.

После начала I мировой войны проживал в Санкт-Петербурге, где занимался издательской деятельностью. В 1921 году переехал в Минск, где стал преподавать идиш. Некоторое время проживал в Риге, где работал главным редактором еврейской газеты «Лецте найс». В 1922 году переехал в Ковно.

C 1925 по 1928 год проживал в Паневежисе, где занимался преподавательской деятельностью. В 1929 году Зелик Калманович поселился в Вильне, где стал одним из первых директоров Еврейского научного института.

После занятия Вильнюса немецкими войсками Зелик Калманович был перемещён в Вильнюсское гетто. В 1941 году по запросу немецких оккупационных властей составил аналитическую записку о нееврейском происхождении караимов. В 1943 году после ликвидации Вильнюсского гетто Зелика Калмановича переправили в концентрационный лагерь, находившийся возле города Нарва, где он скончался от голода в 1944 году.

Творчество

С 1906 года Зелик Калманович занимался литературной деятельностью, печатая статьи в газетах «Фольксштиме», «Идише цайтунг» и журнале «Лебн ун висншафт».

Сделал перевод на идиш «Похождений бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, который был опубликован в Риге в 1921 и 1928 годах.

Находясь в Вильнюсском гетто, Зелик Калманович вёл дневник на иврите, который был опубликован в переводе на идиш институтом YIVO в 1951 году и в Иерусалиме на иврите в 1977 году под названием «Yoman be-Getto Vilna u-Ketavim me-ha-Izavon she-Nimze’u ba-Harisot».

Напишите отзыв о статье "Калманович, Зелик"

Примечания

  1. [www.eleven.co.il/article/11938 Электронная еврейская энциклопедия]

Источник

  • Dawidowicz, Lucy S. The War Against the Jews: 1933—1945. Bantam, 1986.
  • Kalmanovitch, Zelig. Yoman be-Getto Vilna u-Ketavim me-ha-Izavon she-Nimze’u ba-Harisot («A Diary from the Ghetto in Nazi Vilna»). Tel Aviv, 1977.
  • Kassow, Samuel. Who Will Write Our History?: Emanuel Ringelblum, the Warsaw Ghetto, and the Oyneg Shabes Archive. Indiana Univ. Press, 2007.

Ссылки

  • [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/Holocaust/Zelig.html Zelig Kalmanovitch Diary Entry]  (англ.)
  • [www.eleven.co.il/article/11938 Биография]

Отрывок, характеризующий Калманович, Зелик

– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.