Калмыков, Иван Леонидович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Калмыков Иван Леонидович
Дата рождения:

26 января (7 февраля) 1866(1866-02-07)

Место рождения:

Новочеркасск,
Российская империя

Дата смерти:

1925(1925)

Место смерти:

Сан-Франциско, США

Подданство:

Российская империя Российская империя

Иван Леонидович Калмыков (18661925) — русский художник.

Писал пейзажи в традиционной манере маслом и акварелью. Много путешествовал, совершил поездки в Африку, Южную Америку, Японию и Индию.





Биография

Родился 26 января (7 февраля по новому стилю) 1866 года в Новочеркасске в семье казака — сотника Леонида Ивановича Калмыкова.

В 1882 году окончил Новочеркасское реальное училище. В 1884—1889 годах учился в МУЖВЗ у В. Е. Маковского, В. Д. Поленова, И. М. Прянишникова и Е. С. Сорокина. В 1889 занимался у И. Айвазовского в Феодосии.[1]

Работал в Москве. В 1904—1908 годах побывал в Италии и Швейцарии.

Участвовал в российских выставках: МОЛХ (1890, ежегодно в 1893—1898 и в 1901—1906), МТХ (1894, 1897, 1899, 1900, 1901, 1904), ТПХВ (ежегодно в 1904—1907), Весенних в залах ИАХ (1898, 1901, 1902), в 17-й выставке Санкт-Петербургского общества художников (1909), а также в международных выставках в Вене (1895) и Мюнхене (1901). В 1904 и 1908 провел персональные выставки в Москве. В 1912 выставка его графических работ состоялась в Хабаровске.

В 1912 году Калмыков увлекся декоративной керамикой и создал в Москве декоративно-художественную и облицовочную мастерскую. Весной 1914 года он переехал в Пятигорск, где открыл керамическую мастерскую «Закал». Занимался созданием керамических икон, отделкой керамикой фасадов общественных и частных зданий, созданием надгробных памятников. Создал художественную керамику для фасадов Тиличеевских ванн, Всесословного клуба, домов зодчего Кузнецова и Мациевского и других особняков и дач Пятигорска[2], а также памятник на могиле книгоиздателя К. К. Кибардина[3]. В 1913 году Калмыков выполнил два декоративных керамических панно над входами в новом здании Общества взаимного кредита в Екатеринодаре (со сценами из античной жизни).

В 1916 Иван Леонидович вернулся в Москву, где работал в качестве преподавателя Строгановского училища. В конце того же года был командирован в Сиам с целью сбора коллекций для музея училища. По пути следования провел выставки в Иркутске, Владивостоке, Хабаровске (с декабря 1916 по май 1917), Харбине (1916—1917) и Шанхае (1918). Затем несколько лет он провел в Индии, где находился в качестве придворного живописца во дворце у одного из радж. Из Индии уехал в Австралию, и оттуда в 1924 году в США (Сан-Франциско).

Умер в марте 1925 года в Сан-Франциско, США. Все свои работы и коллекции он завещал передать в Россию в музей Строгановского училища.

В РГАЛИ хранятся материалы, относящиеся к И. Л. Калмыкову (Фонд 680. Оп. 2. Ед. хр. 446).

Труды

Работы Калмыкова имеются в Государственной Третьяковской галерее, («Деревня весной», 1896; «У морского берега», 1896), Государственном Русском музее, музеях Астрахани, Иркутска, Липецка, Ростова-на-Дону, Ставрополя, Хабаровска, Алматы, а также Национальной галерее современного искусства в Риме.

Напишите отзыв о статье "Калмыков, Иван Леонидович"

Примечания

  1. [www.korners.kiev.ua/russian/painters/1599 Калмыков Иван Леонидович (1866—1925)]
  2. [www.kmvline.ru/arch/b_121.php Зодчие старого Пятигорска]
  3. [www.kmvline.ru/arch/b_59.php Дом издателя Кибардина]

Ссылки

  • [www.artrz.ru/1804784100.html КАЛМЫКОВ Иван Леонидович]
  • [www.tez-rus.net/ViewGood39478.html КАЛМЫКОВ Иван Леонидович]
  • [artinvestment.ru/auctions/8215 Калмыков Иван Леонидович]


Отрывок, характеризующий Калмыков, Иван Леонидович

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.