Калужский район
| Страна | |
|---|---|
| Статус | |
| Входил в | |
| Административный центр | |
| Дата образования | |
| Население (1959) |
36 414[1] |
Калужский район — административно-территориальная единица в РСФСР, существовавшая в 1929—1969 годах. Административный центр — город Калуга.
Район был образован 12 июля 1929 года в составе Калужского округа Центрально-Промышленной области (с 3 июня 1929 года — Московская область) с центром в городе Калуга на большей части территории упраздненного Калужского уезда Калужской губернии. В состав района вошли следующие сельсоветы:
- из Бебелевской волости: Анненский, Бебелевский, Воскресенский, Городенский, Калуженский, Митюковский, Новоселивановский, Сухиничский, Федосовский
- из Воротынской волости: Воротынский, Головнинский, Заборовский, Кожуховский, Обуховский, Орешковский, Росьянский, Спасский, Столповский
- из Лассальской волости: Косьмовский, Фетининский
- из Некрасовской волости: Ахлебинский, Верхне-Вырский, Георгиевский, Грабцевский, Григоровский, Доможировский, Карачевский, Колхозно-Организаторский, Колюпановский, Мстихинский, Мужачский, Никольский, Павло-Воротынский, Плетневский, Подкорский, Покровский, Пучковский, Ромодановский, Сушкинский, Турынинский, Хотисинский, Черносвитинский, Шопинский, Ястребовский
- из Пятовской волости: Васильевский, Горбенский, Дворцовский, Камельгинский, Караваевский, Козловский, Лобановский, Льва-Толстовский, Фроловский, Юрьевский.
20 мая 1930 года из Детчинского района в Калужский был передан Усадский с/с.
С 30 июля 1930 года после ликвидации округов район перешёл в прямое подчинение Московской области.
20 марта 1931 года из упразднённого Ферзиковского района в Калужский были переданы Куровский, Макаровский, Перерушевский и Русиновский с/с. 11 мая был упразднён Мужачский с/с.
10 апреля 1932 года Русиновский с/с был передан в Алексинский район.
21 февраля 1935 года из Калужского района в новообразованный Дугнинский район были переданы Анненский, Ахлебинский, Бебелевский, Косьмовский, Куровский, Макаровский, Митюковский, Новоселивановский, Перерушевский, Подкорский, Покровский, Федосовский, Фетининский и Хотисинский с/с.
31 марта 1936 года из Дугнинского района в Калужский был возвращён Анненский с/с. 28 августа возвращён Ахлебинский с/с, 31 июля 1937 года — Бебелевский, Митюковский, Покровский и Федосовский с/с.
С 26 сентября 1937 года Калужский район вошёл в состав вновь образованной Тульской области[2].
8 сентября 1938 года город Калуга становится городом областного подчинения, выделен в самостоятельную административно-хозяйственную единицу, оставаясь центром района.
С 5 июля 1944 года Калужский район в составе вновь образованной Калужской области.
В 1962 году в состав района вошли части территорий упраздненных Бабынинского, Дзержинского и Перемышльского районов.
12 января 1965 года Бабынинский и Дзержинский районы были восстановлены.
16 января 1969 года центр района перенесен в Перемышль, а район переименован в Перемышльский.
Напишите отзыв о статье "Калужский район"
Примечания
- ↑ [www.webgeo.ru/db/1959/rus-1.htm Всесоюзная перепись населения 1959 г.]. [www.webcitation.org/61971ZEds Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
- ↑ Справочник по административно-территориальному делению Московской области 1929-2004 гг.. — М.: Кучково поле, 2011. — 896 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0105-8.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Калужский район
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
