Кальвин, Жан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кальвин»)
Перейти к: навигация, поиск
Жан Кальви́н
фр. Jean Calvin
Имя при рождении:

Жан Ковен (Кальвин)

Род деятельности:

богослов

Место рождения:

Нуайон, Пикардия, Франция

Гражданство:

женевское с 25 декабря 1559 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4274 дня]

Место смерти:

Женева, Швейцарский союз

Отец:

Жерар Ковен

Мать:

Жанна Ле Франк

Супруга:

Иделетта де Бюр

Дети:

трое, но все умерли

Реформация


Жан Кальви́н[1] (фр. Jean Calvin, ср.-франц. Jean Cauvin, лат. Ioannes Calvinus; 10 июля 1509, Нуайон — 27 мая 1564, Женева) — французский богослов, реформатор церкви, основатель кальвинизма. Главное его сочинение — «Наставление в христианской вере (англ.)».[2]





Рождение и детство

Жан Кальвин родился 10 июля 1509 года в городе Нуайон во французской провинции Пикардия. В возрасте 14 лет был отправлен отцом, адвокатом Жераром Ковеном, в Парижский университет для изучения гуманитарных наук и права.

Образование

В Париже изучал диалектику. Владел церковным приходом, в котором в возрасте 18 лет выступал с проповедями. По совету отца вернулся в Париж и начал учиться на юриста. Из Парижа Жан переезжает в Орлеан, где работает под руководством известного юриста Пьера Стеллы, а затем переезжает в Бурж, где миланский юрист Альциати читал лекции в Буржском университете. Под руководством Альциати изучал римское право. У Мельхиора Вольмара начал изучать гуманитарные науки. После смерти отца он бросает занятия юриспруденцией. Вольмар посоветовал Кальвину изучать теологию.

Кальвин изучает Библию, труды реформаторов, включая Мартина Лютера. Кальвин не выходит из католической церкви, проповедует идеи очищения церкви. Окончил курс наук со степенью лиценциата. Летом 1531 года уезжает в Париж, где продолжает самостоятельное образование. Получал незначительные доходы от двух церковных приходов. Весной 1532 года публикует на собственные средства свой первый научный труд — комментарии к трактату Сенеки «О кротости». В 1532 году получил в Орлеане докторскую степень.

Протестант

Во второй половине 1532 года становится протестантом. Кальвин познакомился с купцом Этьеном Делафорже, лавка которого использовалась для встреч протестантов. Кальвин читает проповеди в лавке.

В октябре 1533 года Кальвин пишет речь «О христианской философии» для Николя Копа — ректора университета. После произнесения речи ректор был вынужден сбежать в Базель. Против Кальвина, как автора речи, также начато преследование, и он в крестьянской одежде покинул Париж. Под чужим именем скрывался на юге Франции. В мае 1534 года отказался от своих приходов. Некоторое время жил при дворе Маргариты Наваррской. Написал свой первый теологический труд «Сон душ». Кальвин планировал вернуться в Париж, но после скандала с распространением протестантской пропаганды в королевском дворце 29 января 1535 года в Париже были сожжены шесть протестантов. Кальвин окончательно покидает Францию.

В Базеле

Кальвин поселяется в Базеле, где жили многие французские эмигранты. Живёт под чужим именем. Принимает участие в переводе Библии на французский язык, заканчивает свой труд «Наставление в христианской вере».

«Наставление в христианской вере» впервые было издано в 1536 году в Базеле. Основные идеи, изложенные в сочинении: каждая церковная община должна пользоваться самоуправлением в делах веры, самостоятельно организовывать своё церковное управление, охранять свою веру.

Весной 1536 года Кальвин посещает город Феррара, живёт при дворе герцогини Феррарской Рене, дочери короля Людовика XII. Кальвину удалось склонить герцогиню к Реформации; их переписка продолжалась до его смерти. Из Италии Кальвин вернулся в Нуайон, планирует переехать в Базель. Из-за войны поехал в Базель через Женеву.

В Женеве

В Женеве светская и духовная власть была сосредоточена в руках епископа. Епископ избирался соборным капитулом. Епископу подчинялся Совет, также избираемый из членов соборного капитула. Совету подчинялся суд. Исполнительная власть принадлежала Савойскому графу (позднее герцогу). Городская община пользовалась широкими правами самоуправления.

Город был крупным торговым центром, привлекавшим большое количество иностранцев. С октября 1532 года в Женеве вёл свою деятельность реформатор Гийом Фарель. В 1536 году Женева добилась независимости при условии соблюдения нейтралитета. С 1535 года протестантизм был признан господствующей религией в Женеве, а Собор Святого Петра из католического стал реформатским.

В июле 1536 года Кальвин остановился на одну ночь в гостинице Женевы. Старые парижские друзья Кальвина сообщили Г. Фарелю, что в городе появился автор «Наставления в христианской вере». Фарель просит Кальвина остаться в городе и принять участие в организации новой церкви. Кальвин уезжает в Базель, но в конце августа возвращается в Женеву.

В Женеве Кальвин начинает читать лекции в соборе Святого Петра о Новом Завете, отказываясь от официальных должностей. Постепенно Кальвин приобретает авторитет в городе, получает должность проповедника и жалование.

Кальвин пишет «Катехизис» — краткое изложение своих взглядов на реформацию. В 1537 году Катехизис единогласно был принят городским советом, и граждане Женевы начали приносить присягу новой формуле веры. В городе устанавливаются строгие порядки, у Кальвина и реформаторов появляется оппозиция.

3 февраля 1538 года состоялись выборы нового совета; в совет попало большое число противников реформации. 23 апреля Генеральное собрание требует изгнания из Женевы Кальвина и Фареля в 3-х дневный срок. Кальвин и Фарель уезжают в Берн, выступают на Швейцарском синоде в Цюрихе. Берн безуспешно пытался убедить совет Женевы вернуть проповедников. Кальвин и Фарель принимают решение ехать в Базель. Фареля пригласили проповедником в Невшатель, а Кальвина — в Страсбург.

В Страсбурге

В Страсбурге Кальвина назначили лектором при академии и проповедником при французской церкви Святого Николая. На лекции Кальвина приезжало много слушателей из Франции и Англии. В Страсбурге, как и в Женеве, Кальвин вновь попытался установить строгие церковные порядки. В Страсбурге Кальвин близко знакомится с немецкими теологами.

В 1539 году были опубликованы второе издание «Наставления в христианской вере», толкование «Послания к римлянам Апостола Павла» и «Небольшой трактат о Святом причастии». Летом 1539 года Кальвин принял страсбургское гражданство, записавшись в цех портных. В сентябре 1540 года Кальвин женился на вдове Иделетте Штордер.

В отсутствие Кальвина католическая церковь предприняла попытку вернуть своё влияние в Женеве.

  Но не тут то было. Политические противники Кальвина были казнены или погибли.

21 сентября 1540 года опомнившийся совет Женевы принимает решение просить Кальвина вернуться. Совет пишет несколько писем Кальвину, посылает делегатов, и летом 1541 года Кальвин принимает решение вернуться в Женеву и 13 сентября с триумфом возвращается в город[3].

Идеи Кальвина

Если Мартин Лютер начал протестантскую Реформацию церкви по принципу «убрать из церкви всё, что явно противоречит Библии», то Кальвин пошёл дальше — он убрал из церкви всё, что в Библии не требуется. Протестантская Реформация церкви по Кальвину характеризуется склонностью к рационализму и часто недоверием к мистицизму. Центральная доктрина кальвинизма, из которой рационально следуют все остальные доктрины — суверенитет Бога, то есть верховная власть Бога во всём.

С точки зрения Кальвина, от человека не зависит, принять дар благодати или противиться ему, так как это совершается помимо его воли. Вероятно, из лютеровских посылок он сделал вывод о том, что раз одни принимают веру и обретают её в своей душе, а другие оказываются не имеющими веры, то из этого следует, что одни от века Богом предопределены к погибели, а другие от века Богом же предопределены ко спасению. Это учение о безусловном предопределении одних к погибели, а других ко спасению.

Предопределение, по этому учению, совершается в Совете Божием, на путях Промысла Божия вне зависимости от волеизъявления человека, его образа мыслей и жизни.

Реформы Кальвина

В Женеве Кальвин представил проект устава церкви, который был утверждён 20 ноября Генеральным собранием граждан. Устав предусматривал избрание 12 старейшин, которые должны были надзирать за жизнью членов общины. В руках старейшин концентрировалась судебная и контролирующая власть. Всё государственное устройство Женевы получило строгий религиозный характер. Постепенно вся городская власть концентрируется в малом совете, на который Кальвин имел неограниченное влияние.

Широко применялась смертная казнь. Только в 1546 году в Женеве было принято 58 смертных приговоров и 76 декретов об изгнании из города[4]. Самым известным актом расправы над неугодными является казнь антитринитария Мигеля Сервета, с которым у Кальвина были личные старые счеты.

  Сервет провел в тюрьме четыре месяца, его практически не кормили, условия гигиены были ужасны. Ему приносили все запрашиваемые книги, перо и бумагу, Сервет писал статьи и передавал их на волю. Такова была иезуитская стратегия Кальвина: он хотел воспользоваться пометками на полях книг, которые сделал Сервет, чтобы понимать ход мыслей противника и на этом строить своё обвинение.

Кальвин навещал Сервета в тюрьме. Под занавес этой трагедии Кальвин и ждущий неминуемой казни Сервет провели публичный религиозный диспут. Но ни в каких известных источниках свидетельств этой схватки двух умов нет. Приговор был прочтен перед так называемым Малым городским советом. В Большой совет входило тогда 200 депутатов, а в Малый - лишь приближенные Кальвина. Сервет вел себя как обычно: вызывающе. После сожжения Сервета заживо на медленном огне приближенные Кальвина стали распространять вести о неслыханном христианском "гуманизме" Кальвина, сердобольно предлагавшего заменить сожжение казнью мечом.

  Часы истории примирили Кальвина с оппонентами, сотворив через без малого четыре столетия воинствующих безбожников и развитой научный атеизм.

В 1555 году были разгромлены последние противники Кальвина — либертины. За время жизни Кальвина в Женеве в городе постепенно установился режим, напоминавший теократическую диктатуру. Его так и называли — «Женевский папа». Тем не менее, организация Кальвинистской церкви сохранила сравнительно демократический характер.

Кальвин, несмотря на идею об угодности зажиточного человека Богу, не считал достойным подчёркивать свою зажиточность. Это требование он распространил на всю паству. Постепенно в Женеве не осталось ни одного театра, зеркала разбивались за ненужностью, изящные причёски подвергались всеобщей обструкции.

Известно остроумное замечание Вольтера, что Кальвин открыл двери монастырей не для того, чтобы выпустить оттуда монахов, а чтобы загнать туда весь мир[5].

Женева превратилась в центр реформации. Реформаторские идеи Кальвина не только получили широкое распространение в Швейцарии, но вскоре стали популярны во многих странах мира. В 1559 году Кальвин открыл Женевскую академию — высшее богословское заведение для подготовки проповедников. Кальвин ведёт активную церковную деятельность. Переписывается с европейскими аристократами, продолжает читать лекции и проповедовать. 6 февраля 1564 года Кальвин из-за болезни не смог завершить свою лекцию.

Жан Кальвин умер 27 мая 1564 года в 8 часов вечера. Он был похоронен без церемоний, без памятника на могиле. Вскоре место его захоронения было утеряно.

После смерти Кальвина старшиной женевских церквей стал Теодор Беза.

Сочинения

Кальвин оставил большое количество трудов: комментарии почти ко всем книгам Библии, полемические сочинения, политические памфлеты и научно-богословские трактаты. Было издано большое количество проповедей, записанных последователями. Около 3 тысяч рукописных проповедей и лекций хранится в библиотеках Швейцарии. Известно около 1300 писем на различные темы. Большая часть писем адресована Г. Фарелю. Многие книги были посвящены правителям государств, что было поводом для завязывания отношений. Например, комментарий к апостолам Кальвин посвятил датскому королю Кристиану, комментарий к 12 малым пророкам посвящён Густаву Вазе Шведскому. А в начале своего opus magnum — главного труда — «Наставление в христианской вере» (первое издание — 1536) реформатор написал обращение королю Франции Франциску I.

Особое место в учении Кальвина занимала идея божественного предопределения.

Сочинение «Трактат о реликвиях», написанное в 1543 году на французском языке, посвящено подлинности многих христианских реликвий, находящихся в храмах и монастырях Западной церкви; в данном сочинении Кальвин подвергает жесткой критике как подлинность самих реликвий, так и выдвигает идею полного отказа от поклонения мощам и контактным реликвиям.

Влияние идей Кальвина

Идеи Кальвина положили начало широкому развитию индивидуализма, содействовали в различных странах приобретению политической независимости:

В Великом княжестве Литовском и Польше Кальвин вёл переписку с приверженцами реформации, в том числе с князем Радзивиллом и краковским воеводой Тарновским. Кальвин предлагал королю Сигизмунду II Августу стать во главе реформации. В Англии Кальвин переписывался с герцогом Сомерсетом — регентом и воспитателем Эдуарда VI, а также с архиепископом Кранмером.

Изображения

Напишите отзыв о статье "Кальвин, Жан"

Литература

  • Кальвин, Жан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Кальвин Ж. [jeancalvin.ru/institution/ Наставление в христианской вере]. — М: Изд-во РГГУ, 1998. — Т. I–II. — ISBN 5-7281-0083-X.
  • Виппер Р. Ю. Церковь и государство в Женеве в эпоху кальвинизма. — М.: Печатня С. П. Яковлева, 1894.
  • Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения / Составление, общая редакция и послесловие доктора философских наук Ю. Н. Давыдова; Предисловие П. П. Гайденко.. — М.: Прогресс, 1990. — С. 61—272. — ISBN 5-01-001584-6.
  • Bouswa W. J. John Calvin. A sixteenth-century portrait. — Cambridge, 1984.
  • Под ред. Павленкова Ф., Овчинникова В. Биографическая библиотека Ф. Павленкова: Жизнь замечательных людей: В 3 т. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — ISBN 5-224-03120-6.
  • Порозовская Б. Д. [az.lib.ru/p/porozowskaja_b_d/text_0020.shtml Иоганн Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность]. — СПб.: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1891. — 104 с. — (Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека Флорентия Павленкова).

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/KALVIN_ZHAN.html Кальвин, Жан] — статья из энциклопедии «Кругосвет»
  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/1021642-echo/#element-text Жан Кальвин] в передаче «Всё так» на Эхе Москвы
  • [reformed.org.ru/publ/reformacija/zhan_kalvin/kratkaja_biografija/8-1-0-43 Краткая биография Жана Кальвина]. Общество реформаторов
  • [www.lib.ru/HISTORY/CALVIN/calvin.txt Ким Сун-чжон, Г. Г. Пиков. Жан Кальвин и некоторые проблемы швейцарской Реформации], Материалы к спецкурсу
  • [calvin.reformed.org.ua Кальвин сегодня]. Сайт, посвященный Жану Кальвину
  • [johncalvin.ru/ Книги Жана Кальвина: «Наставление в христианской вере» и комментарии на Новый Завет]
  • [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=9979 Кальвин, Жан] (англ.) на сайте Find a Grave

Примечания

  1. Справочные издания, включая «Большую советскую энциклопедию» и «Словарь собственных имён русского языка» Агеенко, указывают ударение на последний слог. Однако распространено также ударение на первый слог (см., например, «Ударение в собственных именах в современном русском языке» Суперанской, называющей такое произношение просторечным).
  2. Кальвин Жан / С. Д. Сказкин // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  3. Reiner Rohloff: [books.google.de/books?id=aRfacKnfxjsC&pg=PT31&lpg=PT31&dq=1541+%22Calvin%22+%22Genf%22&source=bl&ots=5QQqi_WZjS&sig=H7PcA0uUhheCAr3r-xoXEmnNnD4&hl=de&sa=X&ei=yTg6VM2VMsbVasjKgYAL&ved=0CFcQ6AEwCQ#v=onepage&q=1541%20%22Calvin%22%20%22Genf%22&f=false Calvin kennen lernen], S. 30f. V&R, 2. Aufl. 2009, ISBN 978-3525569672
  4. Эрл Е. Кернс. Дорогами христианства. — М.: Протестант, 1992. — С. 257. — ISBN 5-85770-021-3
  5. Б. Порозовская. [az.lib.ru/p/porozowskaja_b_d/text_0020.shtml Иоганн Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность.] — СПб.: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1891.
  6. </ol>

См. также

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кальвин, Жан

– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.