Кальвинизм
| Протестантизм
|
Вальденсы · Гуситы · Катары · Лолларды
Англиканство · Анабаптизм · Кальвинизм · Лютеранство · Цвинглианство
Адвентисты седьмого дня · Армия спасения · Баптизм · Движение святости · Квакеры · Конгрегационализм · Меннонитство · Методизм · Пиетизм · Плимутские братья · Пуритане · Пятидесятники · Унитарианство · Харизматическое движение Евангельские христиане · Ривайвелизм |
| Реформация
|
|
Движения и деноминации
Ключевые события
|
Кальвини́зм — направление протестантизма, созданное и развитое французским теологом и проповедником Жаном Кальвином. Основными течениями в кальвинизме являются пресвитерианство, реформатство и конгрегационализм. Вместе с тем, кальвинистские взгляды имеют распространение и в иных протестантских деноминациях, включая баптистов, пуритан, пятидесятников, методистов, евангельских христиан, а также представителей парахристианских учений, например мормонов.
Содержание
История
Несмотря на то, что кальвинизм номинально должен начинаться с Жана Кальвина, тем не менее его историю часто возводят к Ульриху Цвингли. Во многом это объясняется не формальной, а содержательной стороной вопроса.
История Реформации начинается 31 октября 1517 года, когда Мартин Лютер прибил 95 тезисов к воротам церкви в Виттенберге. Однако лютеранство не стало единственным направлением в протестантизме.
Швейцарско-немецкий кальвинизм
В 1529 году во время Марбургского диспута обозначился раскол между лютеранами (немецкими протестантами) и реформатами (швейцарскими протестантами), которых представлял Ульрих Цвингли. При общей приверженности идеям Реформации их разделил вопрос о причастии. Реформаты настаивали на символическом характере причастия, тогда как Лютер утверждал, что в евхаристии христиане принимают истинное тело и кровь Христа. Цвингли рано погиб в столкновениях с католиками (1531), но дело его Реформации продолжил обосновавшийся в Швейцарии француз Жан Ковен (Кальвин). Связующим звеном между Цвингли и Кальвином был Гийом Фарель. В 1536 году швейцарские протестанты приняли Гельветское исповедание, затем в год окончания католического Тридентского собора (1563) был принят Гейдельбергский катехизис.
Французский кальвинизм
Попытка кальвинистов закрепиться во Франции, где они были известны под именем гугенотов, не имела успеха. Впервые они о себе заявили в 1534 году в ходе т. н. Дела о листовках. В 1559 году состоялся первый гугенотский синод, на котором было принято Галликанское исповедание. В 1560 году примерно 10 % населения Франции были гугенотами (чуть менее 2 миллионов человек)[1]. Всю 2 пол. XVI века во Франции полыхали Гугенотские войны. оплотом гугенотов были города Орлеан, Ла-Рошель, Ним, Тулуза. В 1572 году католики уничтожили около 3 тысяч кальвинистов в Париже в ходе т. н. Варфоломеевской ночи. Тем не менее, гугенотам удалось добиться себе некоторых послаблений благодаря Нантскому эдикту (1598 год), который был отменен в 1685 году.
Восточноевропейский кальвинизм
Очень рано проник кальвинизм в два важных государства Восточной Европы: Венгрию и Речь Посполиту. В 1567 году Гельветское исповедание распространилось в Венгрии, где его приняла верхушка княжества Трансильвания и образовалась влиятельная Венгерская реформатская церковь, которая ныне охватывает пятую часть верующих венгров.
В Речи Посполитой кальвинизм не стал массовым движением, однако им активно заинтересовалась шляхта. Первая кальвинистская община образуется в 1550 году в городе Пиньчув. В Литве активным проводником кальвинизма был Николай Радзивил. По его инициативе кальвинистским пастором Клецка становится Симон Будный. Значительно ослабили кальвинизм идеи антитринитариев, которые проповедовали польские братья и социане. В 1570 кальвинисты попытались объединиться с другими протестантами против католиков, заключив Сандомирский договор. В ходе Контрреформации зачатки кальвинизма были вытравлены из Речи Посполитой, а поляки и литовцы остались преимущественно в католическом исповедании.
Голландский кальвинизм
Кальвинисты прочно закрепились в Голландии, где в 1571 году образовалась Нидерландская реформатская церковь. В 1566 году они инициировали Иконоборческое восстание, положившем начало Нидерландской революции. В 1618 году состоялся Дордрехтский синод, подтвердивший Гейдельбергский катехизис. Вместе с голландскими колонистами кальвинизм проник в 1652 году в Южную Африку, где появилась Голландская реформатская церковь Южной Африки. Из Голландии кальвинисты проникли в Великобританию, где они стали известны под именем пуритан. Кальвинизм оказал значительное влияние на формирование голландского национального характера.
Англо-саксонский кальвинизм
Кальвинисты сыграли также важную роль в Английской революции, богословский результат которой неочевиден. С одной стороны, Церковь Англии разделяет кальвинистскую теологию (Вестминстерское исповедание 1648 года), однако радикальные кальвинисты усмотрели в англиканстве слишком много «папистских» черт в лице пышной церковной иерархии. Несогласные кальвинисты разделились на конгрегационалистов и пресвитериан. Первые обосновались в британской колонии Новая Англия и сыграли важную роль в Американской революции XVIII века. А вторые определили религиозную ситуацию в Шотландии.
Современность
В 1817 году на волне празднования 300-летия Реформации начался процесс сближения кальвинистов и лютеран (Прусская уния)
Доктрина, вероучение
Если Мартин Лютер начал протестантскую Реформацию церкви в XVI веке по принципу «убрать из церкви всё, что явно противоречит Библии», то французский юрист Жан Кальвин пошёл дальше — он убрал из церкви всё, что в Библии не требуется. Поэтому протестантская Реформация церкви по Кальвину — кальвинистское богословие — характеризуется склонностью к рационализму и часто недоверием к мистике.
Центральная доктрина кальвинизма, из которой рационально следуют все остальные доктрины — суверенитет Бога, то есть верховная власть Бога во всём. Из этой доктрины следуют главные отличия кальвинизма от других христианских конфессий (католицизма, православия и пр.):
- Толкование Библии на основе только Библии. Любое место Библии толкуется кальвинистами не с позиций какого-либо человеческого авторитета (будь то Папа Римский, православный священник, пастор, руководитель какой-то религиозной организации и т. п.), а исключительно с помощью авторитета Божьего — других мест Библии, как, по мнению кальвинистов, это делал Иисус Христос[2] и как отражено в Вестминстерском исповедании веры 1648 года:
1.9. Непогрешимое правило толкования Писания есть само Писание, и таким образом, когда возникает вопрос об истинном и полном смысле какого-либо места в Писании (которое не бывает многозначно, но однозначно), следует исследовать и познавать другие места, говорящие об этом более ясно[3].
Среди других отличий кальвинизма от иных христианских конфессий можно отметить следующие:
- Признание богодухновенности только Священного Писания — Библии (см. sola scriptura), откуда следует признание погрешимости любых церковных соборов:
«31.4. Все синоды и соборы, созываемые с апостольских времен, будь то общие или поместные, могут ошибаться и многие ошибались, поэтому их решения не являются сами по себе правилами веры или практической деятельности, но принимаются в помощь им (Еф. 2:20; Деян. 17:11; 1Кор. 2:5; 2Кор. 1:24)» (Вестминстерском исповедании веры, Глава 31. О Синодах и Соборах, пункт 4)
- Отсутствие монашества. Потому что, по мнению кальвинистов, Бог создал мужчин и женщин для создания семьи и рождения детей:
«И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею» (Быт. 1:28)
«утешайся женой юности твоей, груди её да упоявают тебя во всякое время, любовью её услаждайся постоянно» (Прит. 5:18—19)
- Отрицание необходимости помощи духовенства в спасении людей, ликвидация церковной обрядности (во время богослужения не звучит протяжная духовная музыка, не возжигаются свечи, в церквях отсутствуют настенные изображения).
- Принятие доктрины предопределения (исходящая от Божьей воли предустановленность жизни человека и всего мира, его спасения или осуждения) (главы 3, 5, 9—11, 17 Вестминстерского исповедания веры):
«Он избрал нас в Нем прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочны пред Ним в любви, предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа, по благоволению воли Своей… верующих по действию державной силы Его» (Еф. 1:4—5, 1:11,19; 2:4—10)
«уверовали все, которые были предуставлены к вечной жизни» (Деян. 13:48)
«Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин. 15:16)
«Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение» (Мф. 11:25—26)
- Признавая доктрину о двойном предопределении, кальвинисты тем не менее говорят, что спасение подаётся только по вере во Христа и дела веры для спасения не нужны, но по ним определяется, истинна ли чья-либо вера или нет. Есть дела — значит есть вера. Понять это можно одним простым уравнением: вера = спасение + дела, а не вера + дела = спасение.
Современные богословы кальвинизма
- Роберт Чарльз Спрол
- Джон Пайпер
- Джон МакАртур
Напишите отзыв о статье "Кальвинизм"
Примечания
Литература
- Браницкий А. Г., Корнилов А. А. [www.fmo.unn.ru/files/2013/01/Religii-regiona.pdf Религии региона]. — Н. Новгород: ННГУ имени Н. И. Лобачевского, 2013. — 305 с.
- Виппер Р. Ю. Кальвинизм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.corkfpc.com/calvinismindex.html Calvinism Index] — материалы о кальвинизме (англ.)
- [www.militia-dei.spb.ru/?go=mdbase&id=144 Кальвинизм] — статья на сайте католического информационно-просветительского центра
- [johncalvin.ru/ Книги Жана Кальвина] — его труды: «Наставление в христианской вере», комментарии на Новый Завет.
Изображение основных христианских учений[1][2]. Не все христианские течения показаны.
- ↑ [macaulay.cuny.edu/eportfolios/drabik10website/tools/religion-flow-chart/ Religion Flow Chart: Christianity]. Faiths and Freedoms: Religious Diversity in New York City. Macaulay Honors College at CUNY. Проверено 31 марта 2015.
- ↑ [www.waupun.k12.wi.us/Policy/other/dickhut/religions/20%20Branches%20of%20Christ.html Branches of Chrisitianity]. Waupun Area School District. Проверено 27 марта 2015.
Отрывок, характеризующий Кальвинизм
– Ты кто же, солдат?– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
