Кальман, Имре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Имре Кальман
Kálmán Imre
Основная информация
Имя при рождении

Имре Копштейн

Полное имя

Имре Кальман

Дата рождения

24 октября 1882(1882-10-24)

Место рождения

Шиофок, Австро-Венгрия

Дата смерти

30 октября 1953(1953-10-30) (71 год)

Место смерти

Париж, Франция

Годы активности

19081953

Страна

Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Австрия Австрия
США США

Профессии

композитор

Жанры

оперетта

Награды

И́мре (Э́ммерих) Ка́льман (венг. Kálmán Imre, нем. Emmerich Kalman; 24 октября 1882 — 30 октября 1953) — венгерский композитор, автор популярных оперетт: «Сильва», «Баядера», «Принцесса цирка», «Фиалка Монмартра» и других. Творчество Кальмана завершает период расцвета венской оперетты.





Биография

Имре Кальман родился в Шиофоке (Австро-Венгрия, ныне Венгрия), на берегу озера Балатон, в еврейской семье торговца Карла Коппштейна (Karl Koppstein). Ещё в школе сменил фамилию на Кальман.[1] Учился на пианиста, однако из-за артрита переключился на композицию. Окончил в Будапеште музыкальную академию, где с ним вместе учились Бела Барток и Золтан Кодаи.

В 1904 году Кальман работал музыкальным критиком в будапештской газете, одновременно много времени уделяя композиции.

Романсы и симфонические произведения Кальмана большого успеха не имели, зато Большую премию города Будапешта получил его цикл песен. По совету своего друга композитора Виктора Якоби Кальман решил попробовать силы в оперетте. Уже первая его оперетта (Tatárjárás, 1908, Будапешт) восторженно встречена публикой и была поставлена в Вене, Нью-Йорке и Лондоне (под названием «Осенние манёвры»).

В 1908 году Кальман переехал в Вену, где закрепил свой успех опереттой «Цыган-премьер» (1912).

В военный 1915 год появилась самая популярная оперетта Кальмана, «Королева чардаша (Сильва)». Её ставили даже на другой стороне фронта, в том числе — в России (изменив фамилии персонажей и место действия).

В 1920-е годы наибольший успех имели три оперетты Кальмана: «Баядера» (1921) (здесь, кроме традиционных для него вальсов и чардашей, Кальман решил освоить новые ритмы: фокстрот и шимми), затем «Марица» (1924) и «Принцесса цирка» (1926).

В 1930 году Кальман женился на юной русской эмигрантке из Перми, актрисе Вере Макинской, которой посвятил впоследствии оперетту «Фиалка Монмартра». У них родились сын Карой и две дочери Лили и Ивонка.

В 1934 году Кальман был награждён французским орденом Почётного легиона.

После аншлюса Австрии, отказавшись от предложения стать «почётным арийцем», Кальман эмигрировал — сначала в Париж (1938), затем в США (1940). Его оперетты были запрещены в нацистской Германии, две сестры Кальмана погибли в концлагерях.

1942: Кальман разводится с Верой, но через несколько месяцев они вновь воссоединяются.

После разгрома нацизма, зимой 1948/1949 года, Кальман приехал в Европу, возложил венок на могилу Легара, затем вернулся в США. В 1949 году после инсульта был частично парализован. Затем самочувствие несколько улучшилось, и в 1951 году Кальман по настоянию Веры переехал в Париж, где спустя 2 года умер. Похоронен, согласно завещанию, в Вене на Центральном кладбище. В Австрийской национальной библиотеке открыта мемориальная комната Кальмана. Изображен на австрийской почтовой марке 1982 года.

Творчество

Музыка Кальмана не имеет равных в оперетте по своей праздничности, «нарядности», отточенности мелодики и оркестровки. Она неизменно пронизана венгерскими мотивами[2] — даже если персонаж индиец («Баядера»), русский («Принцесса цирка») или француз («Фиалка Монмартра»), но самая венгерская из оперетт Кальмана — «Марица».

Память

Экранизации произведений Кальмана

В СССР

В других странах

См. также

Напишите отзыв о статье "Кальман, Имре"

Примечания

  1. [www.siofok.com/kalman/kalman1-en.html Emery Kálmán]
  2. Владимирская А. Р. Звёздные часы оперетты, 1-е издание, стр. 81.

Литература

  • Владимирская А. Р. [sunny-genre.narod.ru/books/zcho/6.html Звёздные часы оперетты]. — Л.: Искусство, 1975. — 136 с.
  • Кальман Вера. Помнишь ли ты? Жизнь Имре Кальмана. — М.: Познавательная книга плюс, 2002, 336 с. ISBN 5-05-005406-0.
  • Юрий Нагибин. Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана. / В кн.: Музыканты. — М.: Современник, 1986. — (Новинки «Современника»).
  • Трауберг Л. Жак Оффенбах и другие. — М.: Искусство, 1987. (гл. 12-я: Кальман)
  • Ярон Г. М. [sunny-genre.narod.ru/books/olzj/contents.html О любимом жанре.] — М.: Искусство, 1960.
  • Савранский В. (сост.) Имре Кальман. Сборник статей и воспоминаний. — М.: Советский композитор, 1980.

Ссылки

  • [www.siofok.com/kalman/ Мемориальный сайт]
  • [etd.lsu.edu/docs/available/etd-06142005-160600/unrestricted/Martin_thesis.pdf Подробный обзор оперетт Кальмана (pdf, англ.)]
  • [web.archive.org/web/20130627090357/www.itar-tass.com/c43/629743.html Имре Кальман — Угрюмый творец веселого жанра]

Отрывок, характеризующий Кальман, Имре

– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..