Камарупа

См. категорию История Бенгалии
История Бенгалии
Древняя Бенгалия
Ведийская цивилизация
Древние государства Гангаридаи, Ванга, Пундра, Сухма, Анга, Харикела
Империя Маурьев
Классический период
Классические индийские царства
Гауда Шашанка, Манава
Империя Пала, Сена
Средневековая Бенгалия
Исламское завоевание Индии Бенгальский султанат, Дева Мухаммад Хилджи, Раджа Ганеша
Империя Великих Моголов Пратападитья, Раджа Ситарам Рай Баро-Бхуян
Современная Бенгалия
Ост-Индская компания Наваб Бенгалии, Уоррен Гастингс, Заминдар, Голод в Бенгалии (1769—1773)
Британская Индия Реформация индуизма, Бенгальское Возрождение Вивекананда, Джагдиш Чандра Бос, Рабиндранат Тагор, Субхаш Чандра Бос
Постколониализм Второй раздел Бенгалии, Война за независимость Бангладеш Муджибур Рахман, Джьоти Басу
См. также
История Бангладеш, История Западной Бенгалии

Камарупа, также Прагджьотиша — первое царство на территории Ассама, о котором имеются исторические свидетельства. Оно существовало в период от IV до XII веков. Столицами были города, соответствующие современным Гувахати и Тезпуру. Территория государства простиралась на долину реки Брахмапутра, северную Бенгалию и частично Бангладеш, выходя к Индийскому океану.

После XII века царство прекратило существование, но название территории продолжало использоваться в хрониках.

На монетах Ала ад-дин Хусайн-шаха в XV веке район называется «Камру». Государство Ахом XVI века считало себя преемником царства Камарупа.

И сейчас округ Камруп называется по имени царства Камарупы.

Источники

Махабхарата и Рамаяна упоминают эту область как Прагджьётиша.

Византийское сочинение Перипл Эритрейского моря I века и География Птолемея II века называют эту область «Киррхадия», где проживает народ Кирата. Первое упоминание именно Камарупы датируется IV веком, в надписях Самудрагупты. В VII веке здесь был китайский паломник Сюаньцзан, который встречался с царём Бхаскараварманом и оставил детальное описание. Остались также надписи на медных дисках различных правителей Камарупы и соседних царств.

Границы

По сведениям Сюаньцзана и Калика-пурана восточной границей была река Каратоя. Западной границей служил храм Тамрешвари (Pūrvāte Kāmarūpasya devī Dikkaravasini в Калика-пурана), где сейчас Садия. Южная граница находилась примерно на границе округов Дакка и Маймансингх в Бангладеш. В эту область входила вся долина Брахмапутры, и иногда даже современный Бутан.

В XIII веке царство распалось. Среди отдельных частей сначала возвысилось царство Камата, а позднее — Ахом.

В 1581 царь Каматы Наранараяна разделил царство на две части по реке Санкош. Этому разделению соответствует сегодняшняя граница между штатами Ассам и Западная Бенгалия. В 1602 восточное царство Коч подверглось атаке Мугалов, а в 1615 стало местом боёв между мугалами и Ахомом. Поздне Ахому удалось вытеснить мугалов и удерживал регион до прихода англичан в 1826 году.

Государственное устройство

Структура государства стала известна благодаря надписям на медных табличках, оставленных царями Камарупы, и заметкам Сюаньцзана.

Царь имел божественное происхождение, несмотря на это династийный ход прервался дважды. При дворе состояли учителя, поэты, учёные и врачи, а также высшие чиновники двора.

При царе существовал совет министров из касты брахманов, с которыми царь советовался.

Налоги собирались с земли и торговли. Государство монопольно владело медными рудниками.

Брамины, а также монастыри и храмы получали в кормление территории и деревни, а также ресурсы. При этом им давалось право собирать налоги и получать доход с земель, а они сами были освобождены от налогов.

На всей территории вёлся учёт земель, которая делилась на частную и пустующую, пустующие земли находились в коллективной собственности. Имелась также категория земли, которая считалась непригодной и с неё не собирались налоги.

Страна делилась на административные регионы, вложеные иерархически — бхукти, мандала, вишая, пура (город) и агракара (группа деревень).

Регионы управлялись губернаторами и чиновниками.

Династия Варман

Династию Варман основал Пушьяварман (350—374), одержав победы над многочисленными внешними и внутренними врагами. Его сын Самудраварман (374—398) был признан царём-гегемоном окрестными князьями. Последующие цари старались всё более укреплять и расширять царство. Нараянаварман (494—518) и его сын Бхутиварман (518—542) совершали ритуалы ашвамедха (жертвования коня). Согласно Нидханпурской надписи Бхаскавармана, они заняли область Чандрапури висая, соответствующая современному округу Силхет в Бангладеш. Таким образом, небольшое крепкое царство Пушьявармана возрастало и поглощало малые царства и княжества на территории Бангладеш.

После роста царства вплоть до правления Бхутивармана Камарупу атаковал с запада Ясодхарман (525—535), царь Малва.

Внук Бхутивармана, царь Стхитаварман (566—590), победил царя Гауду из Карнасуварны и организовал две церемонии ашвамедха. Его сын Сустхитаварман (590—600) попал под атаку царя Махасенагупта из Восточной Малвы. Запутанные системы отношения, зависимостей и альянсов варманских царей приводили к частым вторжениям. В данном случае Камарупа была в союзе с Маукхари против Гаура, который был в союзе с Малвой. Сустхитаварман погиб при вторжении из Гаура, и оба его сына Супратхистхиварман и Бхаскарварман были взяты в плен и увезены в Гаур после атаки слонов. Они смогли вернуться в своё царство предположительно после определённых обещаний о союзничестве. Супратхистхиварман правил примерно пять лет 595—600, и умер, не оставив наследников.

После Супратхистхивармана пришёл к власти его брат Бхаскарварман (600—650), правление которого было долгим и блистательным. О нём сохранилось много сведений, потому что его правление пришлось на путешествие Сюаньцзана в Индию. Бхаскарварман собрал большие силы и смог вторгнуться в Гаур, куда он когда-то был увезён в плен. Предварительно он заключил союз с царём Харшавардхана, который в 606 году взошёл на трон в городе Тханесар, после того как гаурский царь Шашанка убил его брата, предыдущего царя. Харшавардхана смогло завоевать царство Маукхари, лишившееся царя, и столица была перемещена в Канаудж. Заключние союза между Бхаскарварманом и царством Харшавардхана привело к тому, что Гаур оказался зажат с двух сторон и по меньшей мере привело к потере территории (хотя не ясно, было ли нанесено Гауру окончательное поражение). На Нидханпурской медной плате было написано о победе и взятии столицы Гаура Карнасуварна (теперь Муршидадабад, Западная Бенгалия).

Около 643 года Сюаньцзан был приглашён ко двору царя Бхаскарвармана. По сведениям Сюаньцзана, западноё границей Камарупы была река Каратоя. В сопровождении царя, Сюаньцзан направился в столицу Канаудж, а оттуда в Праягу на большой религиозный праздник. Предположительно Бхаскарварман имел отношени с Китаем. Он спел Сюаньцзану китайскую песню династии Цзинь (265—420), которая была популярна в Камарупе.

Династия Млеччха

После того как умер Бхаскарварман, власть приобрёл Салатскамба (655—670), из местного рода Млеччха (на санскрите пренебрежительно означает «низкородный», неверный). Столицей этого царства стал город Хадапешвара, соответствующий деревне Дах Парбатья около Тезпура. Об этой династии осталось очень мало сведений. Последним правителем был Тьяга Сингха (890—900).

Династия Пала

После того, как царь Тьягасимха умер, не оставив наследника, царём был избран Брахмапала из семьи Баума (900—920). Он был потомком династии Пала, происходящеё от первого царя Гопала.

Столица была перенесена в Дурджая, недалеко от современного города Гувахати.

Последним царём был Джаяпала (1075—1100). В это время Камарупу атаковали представители западной ветви династии Пала во главе с царём Гаура Рамапала.

Гаурский царь не смог удержать Камарупу, и Тимгьядева (1110—1126) какое-то время правил независимо.

С этого момента начался упадок государства Камарупа. В 1205 туркоманский генерал Мухаммад-и-Бахтияр проходил через Камарупу в походе против Тибета. В 1257 Юзбак победил правителя Камарупы, но по причине сильных муссонных ливней не смог удержать столицу и был убит местным населением.

В западной части страны власть перешла к племени Бодо, Куч и Меч, которые входили в государство Камата.

В центральном Ассаме поднялось царство Качари, а на востоке царство Чутия. В этом регионе, между Качари и Чутия, позднее возникло государство Ахом.

См. также

• История Ассама

Ссылки

• Guha, Amalendu (December 1983), "[dx.doi.org/10.2307%2F3516963 The Ahom Political System: An Enquiry into the State Formation Process in Medieval Assam (1228-1714)]", Social Scientist Т. 11 (12): 3–34, DOI 10.2307/3516963 
• Lahiri Nayanjot. Pre-Ahom Assam: Studies in the Inscriptions of Assam between the Fifth and the Thirteenth Centuries AD. — Munshiram Manoharlal Publishers Pvt Ltd.
• Sarkar, J N (1990), "Koch Bihar, Kamrup and the Mughals, 1576-1613", in Barpujari, H K, The Comprehensive History of Assam: Mediebal Period, Political, vol. II, Guwahati: Publication Board, Assam, сс. 92–103 
• Sircar, D C (1990), "Pragjyotisha-Kamarupa", in Barpujari, H K, The Comprehensive History of Assam, vol. I, Guwahati: Publication Board, Assam, сс. 59–78 
• Sircar, D C (1990), "Political History", in Barpujari, H K, The Comprehensive History of Assam, vol. I, Guwahati: Publication Board, Assam, сс. 94–171 

Отрывок, характеризующий Камарупа

(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»