Каменский, Николай Михайлович

Николай Михайлович Каменский
Фридрих Георг Вайч. Портрет Н. М. Каменского (1810)
Дата рождения	27 декабря 1776(1776-12-27)
Дата смерти	4 мая 1811(1811-05-04) (34 года)
Место смерти	Одесса, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	генерал от инфантерии
Сражения/войны	Швейцарский поход Суворова, Война третьей коалиции, Война четвёртой коалиции, Русско-шведская война (1808—1809), Русско-турецкая война (1806—1812)
Награды и премии

Граф Никола́й Миха́йлович Каме́нский, известен также как Каменский 2-й (27 декабря 1776 — 4 мая 1811, Одесса) — русский генерал от инфантерии из рода Каменских. С февраля 1810 года главнокомандующий в войне с турками. В 1891 году его имя было присвоено Севскому пехотному полку.

Биография

Младший сын фельдмаршала М. Ф. Каменского, который был известен тяжёлым, деспотичным нравом. Мать Анна Павловна (по рождению княжна Щербатова) не чаяла души в своём первенце Сергее. Отец предпочитал старшему младшего, но и он не избегал суровых наказаний. С детства братья не ладили.

2 июня 1779 года зачислен корнетом в Новотроицкий кирасирский полк. Образование получил в Императорскиом сухопутном шляхетском кадетском корпусе. 15 апреля 1785 года назначен адъютантом к генерал-лейтенанту Гантвигу, а 4 июля 1787 года к своему отцу. С 23 апреля 1789 года генеральс-адъютант. 23 апреля 1795 года переведён подполковником в Симбирский гренадёрский полк. С 28 апреля 1796 года служил в 10-м егерском батальоне, с 15 февраля 1797 года в Рязанском мушкетёрском полку. 23 июня 1799 года произведён в генерал-майоры и назначен шефом Архангелогородского мушкетёрского полка (В 1799—1801 годах полк назывался генерал-майора графа Каменского 2-го полк).

С 20 августа 1799 года в Италии. Вместе со своим полком участвует в Швейцарском походе Суворова. Прославился своими храбрыми и распорядительными действиями: отличился в сражениях на перевале Сен-Готард (13 сентября), Чёртовом мосту (14 сентября), при Альтдорфе (15 сентября), в Муртенской долине (19—20 сентября). Суворов писал фельдмаршалу Каменскому: «Юный сын ваш — старый генерал».

По возвращении в Россию, продолжая командовать своим мушкетёрским полком. В 1802 году фельдмаршал Каменский получил положительные отзывы о сыне от императора Александра I и генерала A. M. Римского-Корсакова.

В кампанию 1805 года полк Каменского вошёл в состав корпуса Ф. Ф. Буксгевдена. В составе авангарда П. И. Багратиона участвовал в сражении при Аустерлице, в котором его полк потерял 1,6 тысяч человек, а сам он едва не погиб, упав с лошади, убитой ядром, но был спасён прапорщиком Закревским.

В компании 1807 года командовал 14-й пехотной дивизией. Участвовал в бою при Бергфриде и сражении при Прейсиш-Эйлау. В апреле 8-тысячный отряд Каменского направлен для деблокады Данцига. В первой половине мая вёл упорные бои, потеряв около 1,5 тысячи человек, пытаясь оказать помощь данцигскому гарнизону. Несмотря на все усилия, экспедиция закончилась неудачей и Данциг капитулировал. Участвовал в сражении при Гейльсберге, где его части понесли самые крупные потери — около 1,7 тысяч человек. 12 декабря 1807 года произведён в генерал-лейтенанты. С 15 декабря командир 17-й пехотной дивизии.

Прославился своими действиями во время в войне со Швецией: в 1808 году в Финляндии одержал победы над шведскими войсками при Куортане (19—21 августа) и Оравайсе (2 сентября). С июня 1809 года командовал Улеаборгским корпусом. С 17 ноября 1809 года — генерал от инфантерии.

Заслужив от командующего Финляндской армией и генерал-губернатора Финляндии Барклая-де-Толли репутацию «искуснейшего генерала», Каменский 4 февраля 1810 года назначен командующим Дунайской армией в войне с Турцией. «Назначение Каменского главнокомандующим Молдавскою армией всех обрадовало: все любили его, все уважали, всем известны были его воинские таланты; никто не знал его болезненного состояния, — свидетельствует Вигель. — В первых числах февраля, благословляемый всею Россией, Каменский отправился в Букарешт».

Стараясь обеспечить солдата продовольствием и освободить его от мелочных тягостей мирного времени — учений, парадов, чистки амуниции, он в то же время внушал командирам, что «кто будет находить невозможности, тот будет сменён другим». Заносчивость и высокомерие 34-летнего главнокомандующего сильно вредили ему. Начальники настолько не терпели его, насколько солдаты боготворили Каменского, делившего с ними все лишения.

Взял турецкие крепости Силистрия, Разград, Базарджик, однако потерпел неудачу при штурме Шумлы и Рущука. 26 августа 1810 года одержал блистательную победу в сражении при Батине. Осенью того же года были взяты турецкие крепости Рущук и Никополь.

Излишне самоуверенный, Каменский старался всего сразу достигнуть бешеным нахрапом и терялся перед «кунктаторством» противника.

4 февраля 1811 года заболел тяжёлой изнурительной лихорадкой. 12 марта, передав командование Ланжерону, отправился в Одессу. На пути он лишился слуха, и у него обнаружились признаки умственного расстройства. 4 мая 1811 года он умер в Одессе и похоронен в селе Каменском Орловской губернии рядом с отцом.

Вдохновлявший своими подвигами русских романтиков граф Каменский не был женат; говорили, что он был женихом графини А. А. Орловой-Чесменской, но свадьба эта не состоялась, хотя невеста навсегда сохранила к нему тёплые чувства.

Оценка личности

Личность молодого Каменского нелегко поддаётся оценке. Добрый от природы, но страшно вспыльчивый, он иногда проявлял холодную жестокость. Способный привязать к себе близких, он оскорблял посторонних людей подозрительностью и недоверием, отталкивал их завистливостью и высокомерием. От бесстрашия и безумной храбрости он быстро переходил к крайней нерешительности. Благодаря постоянному напряжению нервов, он мог переносить труды и лишения войны, успехи оживляли его, неудачи действовали удручающе как морально, так и физически. Люди, близко знавшие Каменского (как, например, А. А. Закревский), прощали ему его недостатки, высоко ценили его достоинства и были глубоко ему преданы. Скептически отзывались об его военном даровании и даже личной храбрости гр. П. А. Строганов, кн. В. С. Трубецкой, кн. С. Г. Волконский.

Кончина молодого блистательного полководца опечалила всю Россию, но нельзя не видеть в этом грустном обстоятельстве милосердия Божия. Если бы Каменский кончил удачно кампанию с турками, он непременно был бы назначен главнокомандующим армиею против французов (в 1812 году), никак не согласился бы на выжидательные и отступательные действия, пошёл бы прямо на Наполеона, был бы разбит непременно, и вся новая история России и Европы приняла бы иной вид — а какой — легко можно сказать теперь, по исходе полувека. Темны и неисповедимы пути Божии! От нетерпения молодого русского генерала на берегах Дуная в 1810 году зависела судьба царств и народов.

— Николай Греч

Награды

• Орден Святого апостола Андрея Первозванного (1810)
• Орден Святого Георгия 2-й степени, за успешные действия в Финляндии в войну 1808 года (19.11.1808)
• Орден Святого Георгия 3-й степени, «В воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении против французских войск 26-го и 27-го января при Прейсиш-Эйлау» (8.04.1807)
• Орден Святого Владимира 1-й степени (1810)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1805)
• Орден Святого Александра Невского (1.09.1808)
• Бриллиантовые знаки к Ордену Святого Александра Невского (1809)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1799)
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского, командорский крест
• Сардинский Орден Святых Маврикия и Лазаря, большой крест
• Прусский Орден Красного орла

Литература

• Гейсман П. Каменский 2-й, Николай Михайлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Каменский, Николай Михайлович, граф // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Каменские, знаменитые лица // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Каменский, Николай Михайлович

Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.