Камков, Борис Давидович

Борис Давидович Камков

Бори́с Дави́дович Камко́в (настоящая фамилия Кац; 1885, Сорокский уезд Бессарабской губернии — 29 августа 1938) — социалист, лидер российских социалистов-революционеров, один из создателей партии левых эсеров.

Ранние годы

Сын земского врача-еврея. Участвовал в революционном движении в Кишинёве, Одессе, Николаеве. В 1904 арестован как член боевой организации эсеров. В 1905 выслан в Туруханский край. B 1907 бежал за границу. Установил связи с M.A. Натансоном, В. М. Черновым; сотрудничал в эмигрантской прессе. В 1911 окончил Гейдельбергский университет, юрист. В годы Первой мировой войны «интернационалист». Входил в редакцию антивоенной газеты «Жизнь», в Парижскую группу содействия ПСР; участник Циммервальдской конференции (1915).

В 1915 один из учредителей «Комитета помощи русским военнопленным», который, помимо оказания материальной помощи, проводил революционную пропаганду. Зарубежная агентура охранки указывала, что комитетом напечатано и распространено «несколько тысяч килограммов изданий ПСР. К осени 1916 обслуживалось более 100 лагерей.»

Февральская революция

После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию через Германию. Правая печать обвинила Камкова в «шпионаже». В апреле 1917 избран в Петроградский Совет РСД; много сделал для объединения радикально настроенных депутатов Совета.

На 2-й Петроградской конференции ПСР (3-5 апреля) был содокладчиком по вопросу о войне. Охарактеризовал (4 апреля) оборонческую позицию докладчика ЦК А. Р. Гоца, как «социал-патриотическую с интернационалистским антуражем» и потребовал от ЦК сделать шаги «в сторону ликвидации войны». Резолюцию Камкова не приняли, но избрали членом ПК ПСР

3 мая 1917 на объединённом заседании Северного областного, Петроградских городского и районных комитетов с фракцией ПСР Петросовета Камков выступил против вхождения эсеров во Временное «буржуазное» правительство. «Камковцы» вынесли свои разногласия с ЦК на Северную областную конференцию ПСР, конференция их не поддержала; но Камков и его единомышленники П. П. Прошьян и А. М. Устинов были избраны в Северный областной комитет ПСР, хотя на 1-м Всероссийском съезде Советов КД на выборах в Исполком Всероссийского Совета КД 19 мая Камков получил лишь 10 голосов. На III съезде ПСР левые выставили содокладчиков по основным пунктам повестки. Камков говорил о войне и мире. Он отверг тезис докладчика [www.hronos.km.ru/biograf/goc.html Гоца] о том, что после Февраля война перестала быть империалистической, потребовал обязать союзников ответить: согласны ли они прекратить войну, «если центр. монархии примут условия мира, продиктованные Советом РСД». Камков не добился успеха, его даже не включили в список для выборов ЦК.

Создание партии Левых эсеров

Убедившись в невозможности изменить политику ПСР, Камков, M.A. Натансон (Бобров) и М. А. Спиридонова стали инициаторами создания Оргбюро левых эсеров. Их фракции оформились в Исполкоме Всероссийского Совета КД и во ВЦИК.

На I-м Всероссийском съезде Советов РСД (3-24 июня 1917) Камков был избран во ВЦИК, работал в его Аграрном отделе. В Июльские дни на объединённом заседании ВЦИК и Исполкома Всероссийского Совета КД 9 июля поддержал требования делегации рабочих об отставке «министров-капиталистов» и переходе власти к Советам, был против принятия резолюции, объявляющей Временное правительство «правительством спасения революции… с неограниченными полномочиями», высказал опасение, что борьба Временного правительства с контрреволюцией будет направлена против «политических течений, стоящих в оппозиции к большинству Советов».

Июльские дни 1917

9 июля Газета «Земля и Воля» опубликовала декларацию Оргбюро и фракций левых эсеров ВЦИК и Исполкома Всероссийского Совета КД, а также письмо в газету В. А. Алгасова, А. Л. Колегаева, Камкова. Левые заявили, что намерены

отграничиться от политики, усвоенной руководящим большинством, и оставляют за собой... полную свободу выступлений

. 12 июля авторов письма исключили из ПСР «за принадлежность к новой организации», не подчиняющейся ЦК. Левые согласились в обмен на отмену санкции ЦК распустить Оргбюро. Впоследствии Камков писал, что

борьба между революционным социализмом и буржуазным реформизмом вырастала из противоборства, "неизбежного в период больших социальных потрясений... для всех социалистических партий.

.

Левым эсерам было важно заручиться поддержкой с мест. Камков ездил по городам с лекциями или для участия в съездах и конференциях. Его выступление на 1-м съезде солдатских Советов Казанского ВО и публичные лекции (30 июля — 2 августа) получили общественный резонанс. 3 августа «Крестьянская Газета» Казанского губернского земства писала, что

доклад был восторженно встречен аудиторией, которая рёвом и свистом не давала выступать с возражениями докладчику

.

6-10 августа Камков участвовал в работе 7-го Совета ПСР. 10 сентября 7-я Петроградская конференция ПСР одобрила резолюцию (отклонённую Советом партии), требовавшую перемирия, передачи власти Советам, а земли — земельным комитетам; осуждавшую коалицию с буржуазией и настаивающую на образовании «однородного социалистического правительства». Камков был вновь избран членом ПК ПСР.

Учредительное собрание

В Демократическом совещании (14-22 сентября 1917), в Предпарламенте (22 сентября- 25 октября 1917) Камков отстаивал свои позиции. Неприятие большинством предложений Камкова привело его к сближению с большевиками. 6 октября состоялись переговоры Л. Б. Каменева и Л. Д. Троцкого с Камковым, M.A. Натансоном и А. А. Шрейдером. Большевики информировали о намерении уйти из Предпарламента и предложили левым эсерам присоединиться к ним. Левые эсеры ответили, что в Предпарламенте останутся, но обещали «полную поддержку большевикам в случае революционного выступления вне его».

Осенью 1917 Камков занял главенствующее положение в крупнейшей в стране петрогрдской организации ПСР. Эсеры Петрограда выдвинули его кандидатом в Учредительное Собрание, 8-я городская конференция ПСР 15 октября переизбрала членом ПК.

Съезды Советов

Камков направлял усилия на подготовку II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, привлечение к его работе Советов крестьянских депутатов, организацию рабочих и солдат для поддержки съезда на случай, «если бы Временное правительство не ушло добровольно в отставку». Одновременно стремился не дать большевикам захватить власть до съезда, что, по его мнению, разведёт советские партии по разные стороны баррикад и ввергнет страну в гражданскую войну.

Камков поддержал участие левых эсеров в Петроградском военно-революционном комитете. 25 октября на заседании фракции ПСР II Всероссийского съезда Советов, выступал за участие в его работе, а после отказа правых участвовал в формировании левоэсеровской фракции и согласился представлять её в Президиуме съезда; входил в «Комиссию по контактам с большевиками». В ноябре Камков объяснял свои действия:

Мы, как политические деятели, в момент, когда происходит событие громадное по своему историческому значению... меньше всего могли заниматься моральной характеристикой. Нам было ясно, что наше место – быть с революцией

.

На II-м Всероссийском съезде Советов Камков не согласился с утверждением декларации, зачитанной Л. Д. Троцким, что уход правых эсеров и меньшевиков со съезда «не ослабляет Советы, а усиливает их, так как очищает от контрреволюционных примесей рабочую и крестьянскую революцию». настаивал на формировании правительства из всех сов. партий.

Левые не должны, – заявил Камков, – "изолировать себя от умеренных демократических сил, необходимо искать соглашения с ними". Камков утверждал: опасность реставрации не устранена, большевики не имеют большого влияния в деревне, а "крестьянство – это пехота революции, без которой революция должна погибнуть .

После Октябрьского переворота

Пытаясь добиться от большевиков согласия на широкую правительственную коалицию, с включением в СНК всех социалистических партий, Камков (а с ним В. А. Карелин и В. Б. Спиро, затем А. Л. Колегаев) отказался от участия в СНК. Камков рассказывал:

"...мы понимали, что не поможем делу, если в эту чисто большевистскую власть вольём одного или двух левых эсеров, ...что мы косвенно являемся виновниками и той гражданской войны, которая была неизбежна и которая ныне действительно имеет место"; левые эсеры хотели, чтобы новая власть "была признана если не всей революционной демократией, то хотя бы её большинством... Наша задача... связать порванную цепь, объединявшую два фронта русской демократии .

Всероссийский съезд Советов признал, что ВЦИК может быть пополнен «представителями крестьянских Советов и тех групп, которые ушли со съезда». 27 октября на 1-м пленуме ВЦИК большевики декларировали: «осуществляя принцип коалиции на деле, народные комиссары не могут и не закрывают дверей перед теми, кто на основе принципов, намеченных съездом, захочет работать вместе с ними».

Камков участвовал в переговорах при Викжеле о создании «однородного социалистического правительства». ЦК ПСР решениями от 29 октября. 1 и 8 ноября он исключил из партии «всех принявших участие в большевистской авантюре и не ушедших со съезда Советов». В этой ситуации Камков участвовал в оформлении левоэсеровской партии, так как считал, что в провоцировании гражданской войны виновны «правые, которые не хотели соглашения с большевиками». Однако уже 6 ноября он вошёл во Временное центральное бюро, основной задачей которого была подготовка учредительного съезда ПЛСР.

На II Всероссийском съезде Советов РСД Камков был избран во ВЦИК, стал членом его Президиума и Бюро фракции левых эсеров; с 6 ноября возглавлял вместе с Г. Е. Зиновьевым Международный отдел. Камков выступал по проблемам: левого блока, конструкции ВЦИК, мира или войны, восстановления попранных большевиками гражданских свобод. На [www.oval.ru/enc/82791.html Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов Крестьянских депутатов] Камков — товарищ председателя Президиума; 14 ноября участвовал в переговорах с большевиками о слиянии ВЦИК II созыва с Исполкомом, сформированным этим съездом, и об участии левых эсеров в правительстве.

На I съезде ПЛСР в докладе «О деятельности фракции левых эсеров на съезде Советов РСД» Камков отметил противоречия между большевиками и левыми эсерами, в основе которых лежит попытка большевиков утвердить «диктатуру пролетариата», а наше требование — «диктатура демократии». Однако Камков высказался за тесный блок обеих партий, за расширение его той частью революционной демократии, которая должна понять ошибочность своей позиции. И мы «общими усилиями создадим такую власть, по отношению к которой никто не мог бы сказать, что это власть отдельной партии, …но власть революционной демократии». Съезд образовал Партию левых социалистов-революционеров (интернационалистов). На выборах в ЦК за Камкова и Спиридонову проголосовали 68 человек, лишь Натансон получил больше голосов — 69.

Разгон Учредительного собрания

Камков участвовал в разгоне Учредительного Собрания, в объединении 13 января III Всероссийского съезда Советов РСД и III Всероссийского съезда Советов КД в создании Крестьянской секции ВЦИК, в выработке закона о социализации земли. Камков сосредоточил усилия на работе во ВЦИК и в ЦК ПЛСР. Он настаивал на сближении с большевиками главным образом потому, что они боролись против войны, одобрил участие левых эсеров в Брестской мирной делегации.

1918 год

На III Всероссийском съезде Советов РСКД (10-18 января) Камков говорил сторонникам продолжения войны:

Для вас необходимо одно: воюй во что бы то ни стало, воюй до последнего солдата, хотя бы это вело к гибели революции".

Однако на IV Всероссийском съезде Советов, посвящённом ратификации Брестского договора, Камков вдруг заявил:

..договор ведёт к полному удушению русской революции", ЦК ПЛСР отзывает своих представителей из СНК и "сделает всё от него зависящее, чтобы оказать вооруженное сопротивление на всех фронтах" .

Во второй половине марта 1918 Камков, Карелин и Штейнберг отправились на Юг агитировать за срыв Брестского мира и помогать местным левым эсерам в организации боевых отрядов. Вернулись они в Москву перед открытием II съезда ПЛСР. Главным стал доклад Камкова о разрыве правительственного блока. 25 апреля на организационном заседании ЦК Камков был избран председателем Президиума ЦК ПЛСР. Руководимый Камковым ЦК ПЛСР в первой половине мая формирует Центральный отдел боевых дружин и партизанских отрядов, созывает совещание левых эсеров — военных специалистов Камков создает группу для проведения террористических актов против руководителей германской армии; особое внимание уделяет участию левых эсеров в правительстве Украины — «Повстанческой девятке», союзу с эсерами-максималистами, украинскими левыми эсерами; принимает решения, направленные на ограничение карательной политики большевиков, против исключения из Советов меньшевиков и правых эсеров; выступает с протестами против аграрной политики СНК, декретов о продовольственной диктатуре (май), о комитетах бедноты (июнь); ведёт подготовку Крестьянского съезда для защиты хлеборобов от произвола большевиков.

24 июня ЦК постановил положить конец мирной передышке путём ряда террористических актов и восстания рабочих и ’ крестьян против оккупантов.

Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики СНК.

ЦК поручил Камкову теоретически обосновать (в газетах, листовках) необходимость и цели грядущей акции. Постановление не ориентировало партию на вооруженное восстание против большевиков.

На III съезде ПЛСР отчёты с мест показали, что в провинции доминируют хорошие отношения между большевиками и левыми эсерами, что большинство населения поддерживает Брестский мир и воевать не желает. Камков заявил, что «Брест — могильщик мировой революции, что все беды в стране связаны с ним». Н. А. Рославец — оппонент Камкова, — заметила: «…если бы товарищ Камков, а не Ленин стоял во главе правительства, то мы сидели бы не здесь, а в Туруханском крае». В заключительном слове Камков сказал:

...нужно вновь поднять революционное восстание крестьянства и рабочих для восстановления попранных завоеваний революции. В этой борьбе мы, левые эсеры, сыграем главную и решающую роль. Мировая революция придёт путём нашего восстания против германского империализма".

Его поддержали Спиридонова, Карелин, Прошьян. Съезд избрал ЦК из сторонников жёсткой по отношению к большевикам линии.

На V Всероссийском съезде Советов левые эсеры имели лишь 30, 3 % мест — через съезд осуществить планы ЦК было невозможно.

Камков выступил 5 июля как содокладчик и оппонент Ленина. Он заявил, что

политика СНК губительна и смертельна для международной революции и товарищ Ленин со всеми остальными большевиками будет сметён, если он и дальше будет идти по этому пути.

Камков утверждал, что дать хлеб могут только местные Советы, а не продотряды. Они

только губят продовольственное дело... поднимают трудовое крестьянство против Советов" и комбеды– "комитеты деревенских лодырей... лучшее средство подорвать в корне Советскую власть... Мы вам откровенно заявляем, что не только ваши отряды, но и ваши Комитеты бедноты мы выбросим вон.

От имени фракции Камков внёс резолюцию, выражающую недоверие политике СНК.

Левоэсеровское восстание

6 июля 1918 начались Левоэсеровские восстания против большевиков. Германский посол В. Мирбах был убит членами ПЛСР Блюмкиным и Андреевым. Дальше всё шло не так, как задумал ЦК ПЛСР. Война не началась, левые коммунисты не искали союза, провинция, за малым исключением, не поддержала. Камков с группой членов ЦК был в штабе отряда Д. И. Попова — основной вооруженной силы левых эсеров. Как и другие члены ЦК (кроме Прошьяна), настаивал на оборонительных действиях. По заверениям эсерки Б. А. Бабиной, Камков в 1922 (в Бутырках) утверждал: «…у нас вовсе не было намерения их свергать… на нашей стороне была большая часть народа и армии. Именно это последнее мы и хотели продемонстрировать — им и германским империалистам». 6 — 7 июля выступление левых эсеров было подавлено. Камков и ряд членов ЦК ушли в подполье. Из ПЛСР откололись части, образовавшие Партия народников-коммунистов и Партия революционного коммунизма. Они отмежевались от московских событий и высказались за сотрудничество с большевиками. На VI съезде ПЛСР ответ за 6 июля держали Камков, Карелин и Прошьян, не пересмотревшие своих убеждений. Камков заявил, что когда придёт мировая революция, «не большевики, а левые эсеры будут иметь шансы на успех и победу». Д. А. Черепанов — оппонент Камкова, — усомнился в том, что на месте РКП(б) ПЛСР «сколько-нибудь длительное время стала бы терпеть существование другой партии», ставящей препоны на её пути. Г. Л. Лесновский говорил:

Революционер перед взрывом... обдумывает всё, подготовляет, рассчитывает каждую мелочь, прежде чем взорвать. Ребёнок же, в страшном нетерпении сделать поскорее, сердится и топает ножкой"

. Тем не менее съезд принял резолюцию Камкова и избрал его в ЦК.

27 ноября Ревтрибунал при ВЦИК рассмотрел дело о заговоре ЦК ПЛСР «против Советской власти и революции». Из 14 человек, проходивших по процессу, присутствовали лишь Спиридонова и Ю. В. Саблин. Остальные, в том числе Камков, были в «бегах». Суд приговорил 10 человек, в том числе Камкова, к заключению «в тюрьму с применением принудительных работ на три (3) года».

Репрессии и гибель

В декабре 1918 Камков в Литве воссоздавал партийные организации, затем стал одним из лидеров Украинской ПЛСР.

В январе 1920 в Москве Камков был арестован, но в мае освобождён.

В феврале 1921 арестован вновь. По воспоминаниям сокамерников, Камков был уверен, что диктатура большевиков — обречена, что борьба левых эсеров останется в памяти поколений.

В 1923 сослан в Челябинск, затем в Тверь, Воронеж. Отсидел 2 года в тюрьме по делу «Трудовой крестьянской партии». С 1933 в ссылке в Архангельске.

Камков был арестован ОГПУ в феврале 1937. В марте 1938 выступал свидетелем на процессе «Правотроцкистского антисоветского блока».

29 августа 1938 Тройкой НКВД по Московской области осуждён к расстрелу, приговор приведён в исполнение в тот же день на Бутовском полигоне. Реабилитирован 27 апреля 1992 г. прокуратурой РФ.

Сочинения

• Les Socialistes-Revolutionnaires de gauche, Geneve, 1918.
• Камков Б. Д. Две тактики / Б. Д. Камков. — Пг.: Революционный социализм, 1918. — 29 с.
• Камков Б. Д. Кто такие левые социалисты-революционеры / Б. Д. Камков. — Пг.: Тип. ВЦИК, 1918. — 14 с.

Ссылки

• [ruslib.com/HISTORY/FELSHTINSKY/sr1917.txt Ю. Г. Фельштинский. Большевики и левые эсеры.]

Отрывок, характеризующий Камков, Борис Давидович

– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]