Кампания Ред-Ривер
| Кампания Ред-Ривер | |||
| Основной конфликт: Гражданская война в США | |||
 План кампании | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа Конфедерации | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Кампания Ред-Ривер (The Red River Campaign) известна так же как Экспедиция Ред-Ривер, представляла собой серию сражений на берегах Ред-Ривера в Луизиане во время американской гражданской войны. Кампания длилась с 10 марта по 22 мая 1864 года. В этой кампании, начатой по инициативе Союза, федеральная армия генерал-майора Натаниэля Бэнкса численностью примерно 30 000 человек действовала против отрядов генерал-лейтенанта Ричарда Тейлора, численность которых варьировалась от 6000 до 15 000.
Содержание
Замысел
Начиная эту кампанию, федеральное правительство желало достигнуть нескольких целей:
- Разбить армию Ричарда Тейлора.
- Занять Шривпорт штаб Трансмиссисипского департамента, установить контроль над рекой Ред-Ривер и занять Восточный Техас.
- Конфисковать около 100 000 кип хлопка с плантаций на Ред-Ривер.
- Сформировать лояльное Союзу правительство в регионе.
Вашингтонские стратеги предполагали, что оккупация восточного Техаса и контроль над Ред-Ривер сможет изолировать Техас от Конфедерации. Техас поставлял Конфедерации орудия, продовольствие и боеприпасы.
Другие историки предполагают, что кампания была вызвана действиями Наполеона III, который послал в Мексику императору Максимилиану армию в 25 000 человек. Конфедерация как раз предложила признать Максимилана в обмен на признание Францией Конфедерации. Признание помогло бы получить доступ к необходимым стране товарам[1].
План Халлека, составленный в январе 1864 года, требовал от Бэнкса взять 20 000 солдат из Нового Орлеана и Александрии и направиться вверх по протоке Тэч, где встретить 15 000 человек генерала Эндрю Смита, посланных Шерманом из Виксберга. Отряд Смита мог быть в распоряжении Бэнкса только до конца апреля, а затем должен был быть отозван для иных операций. В итоге Бэнкс получает армию в 35 000 человек и движется вверх по Ред-Ривер на Шривпорт, в сопровождении флота адмирала Дэвида Портера. Одновременно на встречу Бэнксу их Арканзаса выступят 7000 солдат генерала Стила. Они помогут взять Шривпорт, а затем останутся там в качестве гарнизона.
Участники
Федеральные силы состояли из четырех частей, из которых три действовали совместно:
1. Отряды из «Департамента Залива» под командованием Бэнкса. Состояли из двух пехотных дивизий XII корпуса, двух пехотных дивизий XIX корпуса, кавалерийской дивизии и негритянской бригады. Всего 20 000 человек.
2. 10 000 солдат из XVI и XVII корпусов.
3. Миссисипская флотилия адмирала Дэвида Портера: 10 броненосцев, 3 монитора, 9 пароходов, 1 таранный пароход и несколько вспомогательных судов.
4. 7000 солдат генерала Стила из Департамента Арканзас.
Силы Конфедерации состояли из армии Трансмсиссиссипского департамента под командованием Эдмунда Смита.
1. Дистрикт Западная Луизиана, под ком. Ричарда Тейлора, примерно 10 000 человек: две пехотные дивизии, две кавалерийские бригады и гарнизон Шривпорта.
2. Дистрикт Арканзас, под ком. Стерлинга Прайса, примерно 11 000 человек: три пехотные дивизии и кавалерийская дивизия. В начале кампании Смит приказал Прайсу отправить в Луизиану одну из его дивизий.
3. Дистрикт Индейской Территории, под ком. Самуэля Мэксея, примерно 4000 человек: три кавбригады.
4. Дистрикт Техас, под ком. Джона Магрудера, 15 000 человек, в основном кавалерия. В начале кампании Смит приказал Магрудеру прислать столько людей, сколько тот сможет. Всего за время кампании к Тейлору присоединилось 8000 техасских кавалеристов, но это присоединение происходило постепенно.
5. Флот Конфедерации на базе в Шривпорте: броненосец «CSS Missouri», колесный пароход «CSS Webb» и несколько подводных лодок.
Ход кампании
10 марта Уильям Франклин, командующий авангардными дивизиями федеральной армии, начал наступление на север. В то же время два корпуса генерала Эндрю Смита отправились по воду из Виксберга в Симмеспорт. 14 марта в сражении за форт Де Русси люди Смита атаковали и сходу захватили форт Де Русси, закрывающий путь по Ред-Риверу. В плен попали 317 солдат армии Юга и все тяжёлые орудия форта — единственные тяжелые орудия в Луизиане. После этого адмирал Портер смог разобрать заграждения на реке и двинуться вверх по Ред-Ривер. Тейлор отступал, оставив Александрию и всю центральную и южную Луизиану.
20 марта отряд Смита прибыл в Александрию, ожидая встретить там дивизии Франклина. Однако, Франклин прибыл только 25 марта, а сам Бэнкс — 26-го марта. Эти опоздания Бэнкса были одной из причин недовольства его подчиненных, которое проявлялось все время кампании. В ожидании Бэнкса, Смит отправил Джозефа Мовера в рейд, и 21 марта Мовер без единого выстрела захватил форпост противника на Гендерсон-Хилл, взяв в плен 250 человек и четыре орудия.
Прибыв в Александрию, Бэнкс получил важное сообщение: он узнал, что 12-го марта генерал Грант назначен главнокомандующим федеральными армиями вместо Халлека. Он отправил Бэнксу письмо, требуя взять Шривпорт как можно быстрее, потому что отряд Смита необходимо вернуть Шерману в середине апреля, даже если это может повредить всему ходу кампании.
Между тем генерал Кирби Смит имел в своем распоряжении 80 000 человек, которые были разбросаны по всей Луизиане. В результате сконцентрировать силы не удалось и генерал Тейлор за все время кампании никогда не имел армии более, чем 18 500 человек.
31 марта Бэнкс занял Нитчиточес — город в 65 милях от Шривпорта. Здесь дивизии Франклина застряли на неделю из-за дождей, но и флот адмирала Портера так же задержался, поскольку ему пришлось переправлять корабли через речные пороги.
Сражение при Мансфилде
Генерал Тейлор отступал на северо-запад, пока не соединился с подкреплениями из Техаса и Арканзаса. Тогда он занял оборонительную позицию около Мансфилда. Армия Бэнкса (12 000)человек вышла к Мансфилду 8 апреля, однако из-за организационных проблем не стала атаковать. Тейлор решил напасть на противника, пока тот не получил все подкрепления и не навел порядок в рядах, и начал атаку, которая в итоге заставила Бэнкса отступить. Тейлор организовал преследование, но вскоре конфедераты наткнулись на отряд Уильяма Эмори (5000 чел.) и вынуждены были остановить преследование. Федеральная армия отступила к Плезант-Хилл. В этом сражении Бэнкс потерял пленными 1423 человека.
Сражение при Плезант-Хилл
Приказ Смита о разделе армии
Отступление Бэнкса
В Александрии отношения между командирами федеральной армии продолжили ухудшаться. Прибывший из Техаса генерал Макклернанд тоже сначала не смог найти общий язык с Смитом и Портером. Смит выполнял только те приказы, которые хотел. Портер не смог переправить часть броненосцев через пороги. Когда федеральная армия покинула Александрию, в городе начался пожар, причины которого установить не удалось.
Вместе с тем и генерал Тейлор не смог помешать противнику уйти, хотя и обещал это сделать. Тейлор считал что причина неудачи в том, что Смит не помог ему в этом. 16 мая произошло небольшое сражение при Мансуре, практически без потерь. 18 мая произошло сражение при Йеллоу-Байу посреди горящего леса. Вскоре в федеральную армию прибыл генерал Эдвард Кенби и был назначен главнокомандующим федеральными силами в регионе.
Последствия
Напишите отзыв о статье "Кампания Ред-Ривер"
Примечания
- ↑ Brooksher, William Riley. War Along the Bayous: The 1864 Red River Campaign in Louisiana. Brassey’s, 1998 С. 5-7
Ссылки
- [www.civilwarhome.com/redriverrecords.htm Официальные рапорты участников]
- [www.civilwarhome.com/redrivercampaign.htm Overview Of The RED RIVER CAMPAIGN OF 1864]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Кампания Ред-Ривер
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
