Кампания во Внутренней Монголии
| Кампания во Внутренней Монголии | |||
| Основной конфликт: Вторая японо-китайская война | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа Китая | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Кампания во Внутренней Монголии — продолжение вторжения Японской империи в северный Китай после Маньчжурской кампании.
Вторжение в Маньчжурию 1931-го года привело к созданию марионеточного государства Маньчжоу-го. В 1933-м операция «Некка» позволила включить в состав марионеточного государства провинцию Жэхэ. Дальнейшее продвижение на юг было остановлено заключением мирного договора. Тогда Япония обратила внимание на запад, на провинции Чахар и Суйюань. Для того, чтобы избежать обвинений в нарушении договора, японцы переманили на свою сторону некоторых китайских милитаристов (лояльность гоминьданскому правительству на окраинах страны всегда была низкой). Под руководством полевого командира Внутренней Монголии, Дэмчигдонрова, было создано государство Мэнцзян. Чахарская народная антияпонская армия вела в 1933-м году борьбу против коллаборационистов, но, без поддержки нанкинского правительства, была разгромлена. Суйюаньская кампания в 1936-м привела к контрнаступлению китайских войск и потере Мэнцзяном большей части своей территории. В следующем, 1937-м году, началась полномасштабная Вторая японо-китайская война.
Содержание
Предыстория
В феврале 1933 года, после успешного японского вторжения в Жэхэ, Квантунская армия оставила небольшой японский отряд и Императорскую армию Маньчжоу-го для присмотра за восточной границей провинции Жэхэ, в то время как основные японские силы двинулись на юг, чтобы вступить в бой за Великую стену. В апреле 1933 года генерал Лю Гуйтан, перешедший на сторону японцев, совершил отвлекающий рейд через юго-восточную часть провинции Чахар, чтобы отвлечь китайские подкрепления от Великой стены. Обнаружив, что сопротивление очень слабо, Лю отправил 3.000 человек дальше на восток к Чжанбэю. Хоть это и считается японской операцией, возможно, что дальнейшее продвижение Лю совершалось без явного разрешения японцев.
Гоминьдановское военное командование в Бэйпине назначило генерала Фу Цзои командующим 7-й армейской группой, и поручило ему обеспечить безопасность границ провинции Жэхэ. В конце апреля, когда наступающие японские войска достигли Миюня, Хэ Инцинь передислоцировал войска Фу Цзои так, чтобы усилить оборону Бэйпина к востоку от Чанпина, оставив границу с провинцией Чахар неприкрытой. Японско-маньчжурские силы воспользовались открывшейся возможностью 11 мая, и быстро последовали за Лю Гуйтаном, захватив район Долон-нура и взяв Гуюань как раз перед подписанием перемирия в Тангу 31 мая 1933 года.
Чахарская народная антияпонская армия
Условия перемирия в Тангу возмутили общественное мнение в Китае, особенно в городах. Группы китайских патриотов, недовольные Чан Кайши (как из числа коммунистов, так и из числа гоминьдановцев) стали организовывать и поддерживать Добровольческие антияпонские военные формирования для борьбы с дальнейшим продвижением японцев.
Генерал Фэн Юйсян и его бывший подчинённый Цзи Хунчан смогли организовать под своим командованием многих бывших солдат НРА. Фан Чжэнъу собирал добровольцев со всего Китая. Помимо них действовали местные ополчения, вытесненные японцами из Жэхэ, антияпонские отряды в Маньчжурии под руководством Фэн Чжаньхая, местное чахарское ополчение, а также монгольские части под руководством Дэмчигдонрова. Даже сотрудничавший с японцами Лю Гуйтан сменил сторону, присоединившись к антияпонским силам; присоединился к ним и бандит Ван Ин из провинции Суйюань.
После встречи командиров всех мастей 26 мая 1933 года было провозглашено создание Чахарской народной антияпонской армии с Фэн Юйсяном в качестве главнокомандующего; Фан Чжэнъу стал заместителем главнокомандующего, а Цзи Хунчан — командующим передовыми частями. По разным оценкам, армия объединила в своём составе от 60 до 120 тысяч человек; Фэн Юйсян заявлял о 100 тысячах. Однако большинство добровольцев не имело винтовок и другого современного оружия.
Действия объединённых антияпонских сил
Ко времени создания Народной антияпонской армии Квантунская армия усилила оборону Долон-нура, где было сосредоточено 2.000 человек из японской 4-й кавалерийской бригады и артиллерийская часть. За пределами города японцы возвели 32 блокгауза с траншеями, телефонной сетью и линиями заграждений. Внешние линии обороны занимали маньчжурские части, которыми командовал Ли Шоусинь. Южнее, в Фэннине, располагался японский 8-й полк, который мог прийти на помощь силам в Долон-нуре.
Ситуация для Антияпонской армии ухудшалась день за днём. 1 июня японские самолёты бомбили Душикоу, 4 июня японцы взяли Баочан, а 5 июня — Канбао. 21 июня Фэн Юйсян приказал Объединённой антияпонской армии начать контрнаступление тремя колоннами, чтобы вернуть потерянную территорию. 22 июня её авангард приблизился к Канбао, и после несколькочасового боя маньчжурские войска, которыми командовал генерал Цуй Синъу, бежали, и китайские части заняли город.
В конце июня Цзи Хунчан повёл на северо-восток к Долон-нуру два корпуса. Северный корпус отбил Баочан у деморализованных маньчжурских частей Цуй Синъу. Южный корпус, которым командовал Фан Чжэнъу, приблизился к Гуяну, который контролировал Лю Гуйтан. Лю убедили сменить сторону, и он без боя сдал Гуян и прилегающие территории.
8 июля перед рассветом Цзи Хунчан начал наступление на Долон-нур, и захватил две линии обороны перед городом прежде, чем был отбит с тяжёлыми потерями. После этого часть солдат Цзи была переодетыми отправлена в город для проведения разведки перед второй атакой. Вторая атака состоялась 12 июля и привела к взятию Долон-нура изгнанию японско-маньчжурских войск из провинции Чахар. В конце июля Фэн Юйсян и Цзи Хунчан создали в Калгане «Комитет по возвращению Четырёх провинций Северо-Востока», прямо угрожая существованию свежесозданного японского марионеточного государства Маньчжоу-го.
Конец Объединённой антияпонской армии
Чан Кайши считал, что в Объединённой антияпонской армии заправляют коммунисты, и полагал её угрозой своей власти. Когда было объявлено о создании Объединённой антияпонской армии, то гоминьдановские власти в Бэйпине издали приказ о прекращении железнодорожного сообщения с Калганом. После этого они послали к Калгану бронепоезд и приказали Янь Сишаню разместить вблизи границы провинций Шаньси и Чахар войска, состоящие из 42-й дивизии под командованием Фэн Циньцзая, 35-й армии под командованием Фу Цзои, и 3-й армии под командованием Пан Бинсюня. В июле 17-я армия Сюй Тинъяо и 87-я дивизия Ван Цзинцзю сменили войска Сунь Дяньина и взяли контроль над железной дорогой, идущей из Бэйпина в провинцию Суйюань, отрезав для Объединённой антияпонской армии возможность получать извне снабжение и подкрепления.
Чан Кайши также использовал против Антияпонских сил их внутренние разногласия, засылал шпионов, распускал слухи и сеял раздоры, подкупал лидеров. Генералы Ган Бао, Фэн Чжаньхай, Ли Чжунъи и Тань Цзысин перешли к Чан Кайши; Дэн Вэнь был убит.
Японцы воспользовались возможностью, предоставляемую этой политикой, чтобы вновь вторгнуться в Чахар в августе. 8 августа японцы бомбили Гуюань и вновь атаковали Гуюань и Долон-нур. Цзи Хунчан приостановил японское продвижение, но блокада со стороны Чан Кайши привела к тому, что ему стало не хватать еды, одежды, амуниции и денег. Фэн Юйсян был неспособен доставить это извне, а внутри провинций для питания армии ресурсов не было.
5 августа Фэн Юйсян послал телеграмму, в которой объявлял, что собирается официально распустить Объединённую антияпонскую армию, и просил Национальное правительство позволить Сун Чжэюаню вернуться чтобы наблюдать за процессом. Солдаты и офицеры Объединённой армии, которые страдали от голода, болезней и отсутствия жалованья, легко согласились присоединиться к НРА (альтернативой была демобилизация). 18 августа Фэн Юйсян ушёл со своего поста и покинул Чахар; немедленно после этого японцы вновь заняли Долон-нур.
Сун Чжэюань сделал Жуань Сюаньу (бывшего командира 5-го корпуса) главой гарнизона Шаньду с командованием двумя полками, а Фу Чуня (бывшего командира 24-й дивизии) командиром одного из подчинённых Жуаню полков. Чжан Линъюнь (бывший командир 6-го корпуса) возглавил гарнизон Баочана, Ме Юйлинь (бывший командир Партизанской дивизии) стал его заместителем, командуя двумя полками. Хуан Шоучжун (бывший командир 18-го корпуса) получил под начало два батальона местных партизан. Сунь Лянчэн (бывший командир корпуса), Лю Чжэндун и партизанский командир Тан Цзюйу получили по полку. Чжан Лишэн за то, что распустил Армию обороны Чахара, занял пост консультанта местного правительства. Тан Цзысинь, Чжан Жэньцзу и Ли Чжунъи перешли в подчинение Бэйпинскому военному совету. Войска Яо Цзинчуаня, Сун Кэбиня и других командиров были сокращены и реорганизованы.
После того, как Объединённая антияпонская армия Фан Чжэнъу и Цзи Хунчана оказалась существенно сокращена благодаря деятельности Суна, её новый командир Фан Чжэнъу получил приказ передислоцировать армию на восток в Душикоу. Некоторые из подчинённых Цзи Хунчана попытались отправиться на запад, в провинцию Нинся, через провинцию Суйюань. Однако Фу Цзои и Чжан Линъюнь догнали и блокировали их к востоку от Эртайцзы, вынудив двинуться на восток на соединение с Фан Чжэнъу в Душикоу.
10 сентября Цзи Хунчан, Фан Чжэнъу, Тан Юйлинь и Лю Гуйтан собрались на совещание в Юньчжоу (к северу от Чичэна). На совещании они решили реорганизовать свои войска и изменили название на «Армию борьбы с японцами и покарания бандитов»; Фан Чжэньу стал главнокомандующим, Тан Юйлинь — заместителем главнокомандующего, Лю Гуйтан — командиром правой колонны, Цзи Хунчан — командиром левой колонны. Будучи зажатыми войсками Чан Кайши с юга и японскими войсками с севера, они решили покинуть Душикоу и отправиться на юг в направлении Бэйпина.
После совещания левая колонна под командованием Цзи Хунчана отправилась вдоль реки Хэй на Хуайчжоу, к востоку от Великой стены; правая колонна под командованием Фан Чжэнъу отправилась вдоль реки Бай к западу от Великой стены. Обе колонны перешли Великую стену 20-21 сентября, после чего Цзи атаковал Хуайчжоу, а Фан Чжэнъу атаковал и занял Миюнь.
Тем временем Лю Гуйтан, пообщавшись с Сун Чжэюанем, вновь перешёл на сторону японцев, получив титул «Командующий уничтожением бандитов в Восточном Чахаре»; под его командованием оказалось три полка — в Чичэне, Душикоу и Юньчжоу. В результате войска Лю не дали войскам Тана последовать на юг за остальными, оставив Фан Чжэнъу и Цзи Хунчана одних.
25 сентября Фан Чжэнъу атаковал и занял Гаолиин. Японский разведывательный самолёт сбросил в его расположение требование на следующий день покинуть демилитаризованную зону, установленную Перемирием Тангу. Так как они этого не сделали, то 27 сентября японские самолёты сбросили на их позиции бомбы. Фэн и Цзи решили с оставшимися 6 тысячами человек (из которых около половины не имело оружия) разделившись на три группы продолжать движение. В начале октября войска Цзи наткнулись в районе Чанпина на войска Шан Чжэня, Гуань Линьчжэна и Пан Бинсюня, которые блокировали их путь; через несколько дней они оказались окружёнными. несмотря на нехватку еды и снаряжения, после нескольких дней тяжёлых боёв войска Фань И Цзи смогли прорваться к востоку от Сяотаншаня, но понесли при этом большие потери и вновь попали в ловушку. Оставшиеся 4,5 тысяч человек были вынуждены капитулировать. Цзи смог бежать в сумятице, пробравшись в Тяньцзинь и продолжив борьбу с японцами; Фан был вынужден эмигрировать в Гонконг.
Дэмчигдонров и Автономное правительство Внутренней Монголии
В сентябре 1933 года монгольские князья из провинций Чахар и Суйюань съехались в Байлимяо (к северу от Хух-Хото) на совет во главе с князем Дэмчигдонровом, который уже несколько месяцев пытался создать панмонгольское движение за самоуправление. В середине октября, несмотря на свою традиционную взаимную подозрительность, князья согласились подписать соглашение о «Конфедерации аймаков Внутренней монголии». Они отправили сообщение в Нанкин о том, что хоть китайское правительство и признаёт формально автономию Внутренней Монголии, но они будут искать поддержки у Японии.
Генерал Дзиро Минами, командовавший Квантунской армией, и полковник Сэйсиро Итагаки оказали поддержку Автономному правительству Внутренней Монголии, однако, когда генерал Минами послал полковника Рюкити Танака и ещё одного офицера в апреле 1935 года для переговоров с князем Дэмчигдонровом, соглашения подписано не было.
В июне 1935 года произошёл Северочахарский инцидент, за которым последовало Соглашение Цинь-Доихара. По условиям этого соглашения все силы китайской 29-й армии были обязаны отойти из районов к северу от Чанбэя, что привело к почти полной эвакуации китайских войск из провинции Чахар. Поддержание общественного порядка было возложено на «Корпус по поддержанию мира» — полицейские силы, вооружённые лишь лёгким оружием. Китайским поселенцам запрещалось переселяться в северную часть провинции Чахар, а деятельность гоминьдана была запрещена, как и прочих антияпонских организаций. В августе 1935 года генерал Минами встретился с князем Дэмчигдонровом, на этой встрече князь пообещал тесно сотрудничать с Японией, а генерал пообещал помогать ему материально.
24 декабря 1935 года генерал Минами послал два батальона иррегулярной маньчжурской кавалерии под командованием Ли Шоусиня, эскадрилью японских самолётов и несколько танков, чтобы помочь князю Дэмчигдонрову оккупировать северную часть провинции Чахар. На защиту шести уездов северного Чахара могли встать лишь несколько тысяч человек из «Корпуса по поддержанию мира». С помощью Ли монгольские силы вскоре взяли территорию под контроль.
Суйюаньская кампания 1936—1937 годов
Японская подготовка
За некоторое время до захвата северного Чахара японская разведка начала действовать в провинции Суйюань, размещая там радиостанции с радистами, замаскированными под буддийских монахов. После того, как Сэйсиро Итакаки стал начальником штаба Квантунской армии, разработка планов по вторжению в Суйюань активизировалась.
В конце апреля 1936 года князь Дэмчигдонров и Ли Шоусинь встретились с японским разведчиком капитаном Такаёси Танака. На встрече, названной «Конференией по основанию государства», также присутствовали представители Цинхая и Внешней Монголии. Планировалось создать новую Монгольскую империю, которая бы занимала территорию Внутренней и Внешней Монголии, а также провинции Цинхай. В результате встречи 21 мая 1936 года было сформировано Монгольское военное правительство. В июле 1936 года было заключено соглашение о взаимопомощи с Маньчжоу-го, а Япония согласилась предоставить военную и экономическую помощь.
Князь Дэмчигдонров стал расширять и перевооружать свою армию, расширив её с помощью японцев с трёх кавалерийских дивизий до девяти дивизий. Японцы передали ему оружие, захваченное у Северо-восточной армии. Однако Танака проигнорироал советы монгольских лидеров, и также взял в войска плохо вооружённых бывших бандитов из различных регионов. Не имеющие общей идеи, плохо обученные и плохо вооружённые, эти иррегулярные силы в количестве порядка 10.000 человек, были скорее обузой, чем подмогой. Кроме того, в состав Национальной армии Мэнцзяна была включена Великая ханьская справедливая армия Ван Ина.
Японцы также создали ВВС Мэнцзяна из 28 самолётов, базировавшихся в Чжанбэе, создали бронетанковые и артиллерийские части; весь персонал был японским. ЮМЖД отправила 150 грузовиков для создания транспортных частей, а правительство Маньчжоу-го предоставило средства связи.
Китайская подготовка
Генерал Фу Цзои готовился к ожидаемому японско-монгольскому нападению, запрашивая подкреплений для своих местных сил у губернатора провинции Шаньси Янь Сишаня, а также у Чан Кайши, который перебросил свою Центральную армию в провинцию Шэньси для борьбы с коммунистами, которые прибыли туда после Великого похода. 9 августа Янь послал 9-ю армию под командованием Ван Цзинго (состояла из 68-й дивизии, 7-й и 8-й отдельных бригад и четырёх артиллерийских полков), а 18 сентября Центральная армия передала один батальон ПВО.
14 октября Чан Кайши отправил телеграмму Янь Сишаню, рекомендую послать в Суйюань войска Тан Эньбо, 13--ю армию (из двух дивизий) и 7-ю кавалерийскую дивизию Мэнь Бинъюэ. 30 октября Янь Сишань и Фу Цзои встретились с Чан Кайши чтобы обсудить военную ситуацию и определить схему дислокации войск. 11 ноября Янь Сишань перераспределил свои силы, создав три полевых армии, кавалерийскую армию и резервную армию, и расположив их так, чтобы общая расстановка оказалась завершённой как только подойдут войска Тан Эньбо. Однако японцы нанесли свой удар первыми, 15 ноября 1936 года.
Суйюаньская кампания
Суйюаньская кампания началась 14 ноября 1936 года, когда 7-я и 8-я кавалерийские дивизии армии Мэнцзяна, Великая ханьская справедливая армия Ван Ина и монгольские наёмники из Жэхэ, Чахара и других мест вместе с 30 японскими советниками атаковали китайский гарнизон в Хонгорте.
В результате нескольких дней боёв атакующие так и не смогли взять город. 17 ноября состоялась неожиданная для агрессоров китайская контратака, которая привела к их беспорядочному бегству. Воспользовавшись дезорганизацией монгольских войск, генерал Фу Цзои провёл фланговый манёвр, захватив монгольскую штаб-квартиру в Байлинмяо и обратив в бегство все монгольские силы. Ван Ин и его Великая ханьская справедливая армия попытались провести контратаку от Байлинмяо, но она окончилась неудачей. 19 декабря армия Ван Ина перестала существовать.
Итоги
Поражение японских приспешников вдохновило многих китайцев на оказание более активного сопротивления японцам. «Спусковым крючком», возможно, явился Сианьский инцидент, произошедший сразу после успешного завершения боёв.
Бои местного значения продолжались в Суйюани вплоть до произошедшего в следующем году инцидента на Лугоуцяо. После поражения в Суйюани Дэмчигдонрову пришлось восстанавливать свои войска. С помощью японцев к началу войны в июне 1937 года его армия состояла из 20 тысяч человек, объединённых в 8 кавалерийских дивизий. Эти силы принимали участие в Чахарской операции и сражении за Тайюань, во время которых японско-монгольские войска окончательно овладели восточной частью провинции Суйюань.
По окончании Второй мировой войны в Китае разразилась гражданская война между КПК и Гоминьданом. После победы коммунистов коллаборационисты из Внутренней Монголии понесли заслуженное наказание.
Напишите отзыв о статье "Кампания во Внутренней Монголии"
Ссылки
- [www.republicanchina.org/war.html Кампания на republicanchina.org] (англ.)
Отрывок, характеризующий Кампания во Внутренней Монголии
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.
Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
