Камчатский Пантелеимонов монастырь

Монастырь
Камчатский Свято-Пантелеимонов Монастырь
Страна	Россия
Местоположение	Петропавловск-Камчатский
Координаты	53°01′56″ с. ш. 158°38′08″ в. д.53.032119° с. ш. 158.635592° в. д. / 53.032119; 158.635592
Конфессия	Православие
Епархия	Петропавловская и Камчатская
Тип	мужской
Дата основания	январь 2007
Реликвии и святыни	Мироточивая икона Божией Матери "Неупиваемая Чаша"
Настоятель	Феодор (Малаханов)
Статус	действующий
Сайт	[obitel.pravkamchatka.ru/ Официальный сайт]

Камчатский Свято-Пантелеимонов монастырь — мужской монастырь Петропавловской и Камчатской епархии Русской православной церкви, основанный в 2000 году в городе Петропавловске-Камчатском на берегу Авачинской бухты.

История

В 2000 году по благословению епископа Петропавловского и Камчатского Игнатия (Пологрудова) первые насельники и будущие иноки образовали общину для учреждения монастыря и поселились в районе Сероглазка в частном доме, который пожертвовали епархии боголюбивые люди.

В 2002 году городские власти передали будущей монашеской общине территорию на Сопке Связи. Там был расположен храм святых мучениц Веры Надежды, Любови и матери их Софии, построенный в 1885 году у братской могилы павших при защите Петропавловска от англо-французской эскадры. Долгие десятилетия он был переоборудован в центр радиосвязи.

В 2004 году во время паломничества на Святую гору Афон, в русский Пантелеимонов монастырь епископ Петропавловский и Камчатский Игнатий (Пологрудов) совершил монашеский постриг двух послушников — Алексея Жукова с именем Антоний и Александра Клинова с именем Пантелеимон. Там же ему посоветовали посвятить монастырь Пантелеимону Целителю. Монастырь на Камчатке был основан, по сути, по образу Святой горы Афон и получил оттуда благословение.

В 2005 году братия переехали в здание будущего храма и начали трудиться над восстановлением и реконструкцией помещения. Храм освятили в честь Великомученика и Целителя Пантелеимона, а в честь мучениц Веры Надежды, Любови и матери их Софии решили соорудить часовню, но сделать это удалось не сразу из-за отсутствия средств.

В ноябре 2006 года насельники монастыря Антоний (Жуков) и Пантелеимон (Клинов) были рукоположены в сан иеромонахов

26 декабря 2006 года Священный Синод благословил открытие мужского монастыря в честь Великомученика и Целителя Пантелеимона в Петропавловске-Камчатском.

7 января 2007 года, в праздник Рождества Христова Священный Синод Русской Православной Церкви выпустил указ об образовании Свято-Пантелеимонова мужского монастыря Петропавловской и Камчатской епархии. Наместником монастыря был назначен иеромонах Антоний (Жуков).

21 мая 2008 года началось строительство часовни в честь святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, в память о погибших моряках и рыбаках: «Четырнадцатиметровая часовня по проекту архитектора Игоря Старицына станет первой посвященной памяти погибших рыбаков и моряков на полуострове, вся жизнь которого связана с морем. Начало строительства часовни приурочено к 204 годовщине образования Тихоокеанского флота России».

9 августа 2008 году на престольный праздник архиепископ Игнатий (Пологрудов) освятил престол храма во имя святого великомученика и целителя Пантелеимона.

Весной 2011 года Патриарх Московский и всея Руси Кирилл поддержал предложение епископа Артемия (Снигура) не открывать отдельные станы монастырей, а на базе Пантелеимонова мужского монастыря создать миссионерский центр, из которого миссионеры направлялись бы в те места, где их служение наиболее важно и востребовано в данный момент. Подобный монастырь миссионерской направленности существовал на Камчатке до революции.

В сентябре 2011 года началось строительство братского корпуса. Быстровозводимое здание представляет из себя 2-х этажную конструкцию размерами 15х15 метров. Строительство завершилось в октябре 2012 года.

30 мая 2012 года в Свято-Пантелеимоновском монастыре замироточила икона Божией Матери «Неупиваемая чаша», подаренная монастырю за три года до этого. Для освидетельствования этого чудесного явления по благословению владыки Артемия была создана специальная комиссия в составе секретаря епархии иеромонаха Матфея (Копылова), благочинного города Петропавловска протоиерея Алексия Апатова и настоятеля храма в честь Александра Невского протоиерея Василия Гончара. Комиссия подтвердила факт чудесного мироточения иконы Богородицы «Неупиваемая Чаша».

В середине 2012 года иеромонах Антоний (Жуков) перешёл в клир Хабаровской епархии, после чего исполняющим обязанности наместника назначен игумен Феодор (Малаханов).

В ноябре 2012 года Петропавловская и Камчатская Епархия совместно с представителями Региональной общественной организации «Камчатское Морское Собрание» приняли решение о начале строительства Камчатского морского собора в честь Архистратига Божия Михаила в память о погибших моряках и рыбаках. Местом для строительства Камчатского морского собора была выбрана сопка «Радиосвязи», на территории Свято-Пантелеимонова мужского монастыря Петропавловска-Камчатского. Имена камчатцев, не вернувшихся из морского плаванья, будут высечены на мраморных досках в галереях по периметру собора. Высота собора составит 38 метров, площадь — 400 кв.м., вместимость — 500 чел.

В феврале 2013 года был создан Попечительский совет по строительству храма-памятника «в честь погибших в море», в состав которого вошли члены РОО «Камчатское морское собрание», представители рыбацкой общественности, органов государственной власти и рыбохозяйственных предприятий. Председателем Попечительского совета избран Заместитель Председателя Правительства Камчатского края — Министр рыбного хозяйства Камчатского края В. М. Галицын, сопредседателем назначен наместник Свято-Пантелеимонова мужского монастыря игумен Феодор (Малаханов).

28 августа 2013 года, в день празднования Успения Божией Матери, епископ Петропавловский и Камчатский Артемий (Снигур) по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла совершил освящение закладного камня в основание Камчатского Морского собора в честь Архистратига Божия Михаила на территории Свято-Пантелеимонова мужского монастыря. В закладке первого камня в основание будущего Камчатского Морского Собора приняли участие губернатор Камчатского края Владимир Илюхин, председатель Законодательного Собрания Валерий Раенко, глава администрации Петропавловск-Камчатского городского округа Алексей Алексеев, председатель Морского собрания Камчатского края Анатолий Гафиатулин, представители нашего славного воинства, жители нашего города.

26 декабря 2013 года решением Священного Синода игумен Феодор (Малаханов) утверждён наместником монастыря.

Был построен новый братский корпус, открыта воскресная школа при монастыре, насельники окормляют приходы в самых дальних уголках нашего края, а также ведут просветительскую работу в нашем городе. Особенно важным послушанием, возложенным на монастырь, стало строительство Морского собора.

Ссылки

• [obitel.pravkamchatka.ru/ Сайт Свято-Пантелеимонова мужского монастыря — Камчатка]
• [www.facebook.com/obitel.pravkamchatka Свято-Пантелеимонов Мужской Монастырь Камчатка] в социальной сети «Facebook»

Отрывок, характеризующий Камчатский Пантелеимонов монастырь

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.