Канал Дончяна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Канал Дончиана (англ. Donchian channel) — технический индикатор, разработанный Ричардом Дончяном, является вариацией правила пробоя торгового интервала[1]. Строится взятием самой высокой (максимума из High) и самой низкой (минимума из Low) цены за предыдущие n периодов с последующим обозначением области между ними на графике.

Дончян рекомендовал использовать свой индикатор для дневных таймфреймов с интервалом n=20, другие авторы предлагают экспериментировать с интервалом, увеличивая его[2].

В торговых стратегиях индикатор используется следующим образом: инструмент покупается (открываются длинные позиции), когда текущий максимум его цены превышает максимальное значение канала и продаётся (открываются короткие позиции), когда текущий минимум опускается ниже минимального значения канала[1]. Индикатор полезен для наблюдением за волатильностью рыночных цен. Если цена стабильна, то канал Дончяна будет относительно узким, если же цена сильно колеблется — то канал будет шире.

Напишите отзыв о статье "Канал Дончяна"



Примечания

  1. 1 2 Колби Роберт. Энциклопедия технических индикаторов рынка. — 2-е изд. — М.: «Альпина Бизнес Букс», 2004. — 837 с. — ISBN 5-9614-0031-X
  2. Вайсман, Ричард, 2011, с. 74.

Литература

  • Ричард Вайсман. Механические торговые системы. Психология трейдинга и технический анализ = Mechanical Trading Systems: Pairing Trader Psychology with Technical Analysis. — М.: «Альпина Паблишер», 2011. — 232 с. — ISBN 978-5-9614-1597-1.
  • Richard Donchian: Donchian 5- and 20 — Day Moving Averages. Commodities Magazine, декабрь, 1974.

Ссылки

  • [dagobert-dachs.com/index.php/de/handelssysteme/handelssystem-beispiele/donchian-channel-handelssystem.html Donchian-Channel Handelssystem] (нем.)


Отрывок, характеризующий Канал Дончяна

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.