Кангюй

Кангюй (кит. трад. 康居, пиньинь: kāngjū, палл.: Канцзюй, др.-кит. khāŋka,Кангха, Кангдиз, ) — название древнего народа и владения в Центральной Азии, предстающего как объединение неизвестного этнического и языкового происхождения (около II века до н. э. — IV век н. э.) в районе нижней и средней Сырдарьи. К западу от Кангюя обитали сармато-аланские племена (Айпан), к востоку (в Семиречье) — усуни. На юге Кангюй граничил с Ферганой и Согдом.

История

История Кангюй в легенде восходит к временам Авесты, где Кангха упоминается как столица империи . Во II веке до н. э. кангюйцы приняли участие в разгроме греко-бактрийского царства. В I в. до н. э. на территорию Кангюй начали в массовом порядке переселяться хунны.

Кангюй поддерживало активные межгосударственные контакты с Китаем, постоянно укреплялось династийными браками, где традиционными являлась выдача кангюйским юношам невест из среды правящей элиты из Китая.

По сведениям Чжан Цяня обычаи сходны с юэчжийскими. Могут собрать 80-90 тыс. войска. Позже китайские послы обнаружили, что ставка правителя находится в земле Лэени (樂越匿) и называется Бэйтянь (卑闐) — это зимняя ставка, а летняя в 7 днях пути. Всего страна 9104 ли в окружности, 120 000 семей, 600 000 человек, из них 120 000 воинов. По крайней мере частично вассален державе Хунну.

В 49 году до н. э. пристанище в Кангюе нашёл мятежный хуннский князь Чжичжи (также Чжичжи-шаньюй). Он был убит китайскими войсками в Таласской битве. Наместник Го Шунь (郭舜) советовал императору разорвать все контакты с надменными и вероломными кангюйцами, но император дорожил международными связями и не стал этого делать.

Делилось на 5 вассальных княжеств: Сусюэ (蘇薤), Фумо (附墨), Юни (窳匿), Цзи (罽), Аоцзянь (奧鞬).

Позже в китайских хрониках именовалось Чжэшэ (者舌). С 438 года поддерживали дипломатические отношения с Тоба Вэй.

В VI веке правящая династия не сменялась на протяжении веков со времён Хань и до Тоба Вэй и происходит от Юэчжей. Род правителей записывалась китайцами как Вэнь (溫). Многочисленные ответвления этого рода правят в своих княжествах и носят фамилию Чжаоу (昭武). Верховный правитель всегда носит тронное имя Фуби (夫畢). Он носит шапочку с 7 драгоценными камнями, одежду из узорчатого шёлка, тюль, парчу, вышивку, хлопчатобумажные ткани. В жёны кангюйский ван (Цюймучжи 屈木支) получает дочь Тюркского кагана. Она покрывает голову чёрным платком. Ставкой служит многолюдный город Алуди (阿祿迪) на реке Сабао (薩寶水). Есть храм предков (祖廟) где приносят жертвы в 6-ом месяце. При этом присутствуют правителя соседних стран.

Жители главным образом кочуют, но земледелие и садоводство, причём очень развитое, также имеется.

Есть три чиновника, которые ведут государственные дела. Мужчины стригут волосы и носят парчовые халаты. Глаза у них посажены глубоко, имеют высокие носы (по китайским понятиям), носят усы или бороды. Хорошие торговцы, пользуются удобством своей страны и приглашают купцов из других стран. Имеют музыкальные инструменты: различные барабаны, пипу, пятиструнную лютню (五弦), арфу-кунхоу (箜篌). Свадьбы и похороны справляют как и тюрки. Приняли буддийскую дхарму, но также поклоняются Ормазду. Пользуются варварским письмом (胡書). Имеют свои "варварские законы" (胡律), которые хранят в храме (祅祠, возможно имеется в виду храм Ормазда). Есть степени наказаний: истребление рода, смертная казнь.

Производят: лошадей, верблюдов, ослов, горбатых быков, золото, нашатырь, благовония разных сортов, меха, парча. Делают виноградное вино, которое в домах богачей хранится много лет в огромных количествах.

Присылали посольство в Суй Ян-ди.

В правление Ли Шиминя канцзюйцы несколько раз предлагали вступить в танское подданство, но император решил, что отправлять войска так далеко на запад будет тягостно для народа.

Этническое происхождение

Этническое происхождение канглов остается неясным. По мнению историка Л. А. Боровковой, кангюйцы по облику были европеоидами и помимо отгонного скотоводства, практиковали и земледелие. Так посетивший эти места во II в. до н. э. Чжан Цянь описывает Кангюй как крупное государство, хотя и населенное кочевыми племенами, но имеющее и города.

Высказывались предположения, что кангюй связан с современным этнонимом канлы — родового подразделения в составе некоторых тюркских народов. Как отмечает Л. Н. Гумилев:

Населен Кангюй был, по-видимому, редко, так как Чжан Цянь указывает число войска в 90 тыс. человек, то есть взрослых мужчин, что обычно составляет 20 % населения. Следовательно, кангюйцев было около 400 тысяч. Эта цифра немалая для тех времен. Почти столько же было персов в эпоху Кира и лишь вдвое больше греков.[www.kulichki.com/~gumilev/articles/Article25.htm]

Раскопки городища Куль-Тобе на территории Южно-Казахстанской области в 2006 году, сделанные казахскими археологами во главе с доктором исторических наук, профессором Александром Николаевичем Подушкиным, по отдельным утверждениям, позволяют отождествить культуру кангюйцев с народами скифского круга, родственными усуням.

Культура

У кангюйцев была письменность, в древнем городище Культобе найдены глиняные таблички с надписями. Создана эта письменность на основе санскрита. По мнению учёных, язык культобинских таблиц  на основе древнетюркского, предположительно древнекангюйский (язык тюркских племен джатов, ныне проживающих в Индии и Пенджабе). Они освоили технологии железного века. Большую роль играла охота и полукочевое скотоводство. Землю обрабатывали при помощи мотыг. Армию составляли всадники, вооруженные луком и стрелами, копьями и мечами. Одеты они были в кафтаны с нашитыми металлическими пластинами. В «Цзинь шу», династийной истории, составленной в VII в. н. э., имеется описание Кангюя:

Государство Канцзюй находится к северо-западу от Давань [на расстоянии] около 2000 ли, граничит с Суи и Иле, его правитель живет в городе Сусе, нравы и внешний облик и одежда схожи с даваньскими. Земли хорошие, богатые. Имеются разные деревья и виноград. Много быков и овец. Производят хороших коней. В годы правления Тай-ши (265—274 гг.), его правитель Наби прислал послов [с представлением?], преподнес добрых лошадей» [Цзинь шу, т.5, с. 5496664]

Литература

• Абдуманапов Р. А. К вопросу происхождения кыргызского племени Кангды // Известия Томского политехнического университета. Тематический выпуск «Сибирь в евразийском пространстве» / Под ред. Л. И. Шерстовой. — Томск: Изд-во ТПУ, 2002 — вып. 7 — С. 3-19
• Зуев Ю. А. Ранние тюрки: очерки истории и идеологии Алма-Ата. 2002. С. 50, 51.
• Hill, John E. (2009) Through the Jade Gate to Rome: A Study of the Silk Routes during the Later Han Dynasty, 1st to 2nd Centuries CE. BookSurge, Charleston, South Carolina. ISBN 978-1-4392-2134-1.
• Hill, John E. 2004. The Peoples of the West from the Weilüe 魏略 by Yu Huan 魚豢: A Third Century Chinese Account Composed between 239 and 265 CE. Draft annotated English translation.[1]
• Liu, Xinru: Migration and Settlement of the Yuezhi-Kushan. Interaction and Interdependence of Nomadic and Sedentary Societies in: Journal of World History, 12 (No. 2) 2001, p. 261—292. See [2]
• The Tarim Mummies: Ancient China and the Mystery of the Earliest Peoples from the West. J. P. Mallory and Victor H. Mair. Thames & Hudson. London. (2000), ISBN 0500051011

Ссылки

• [history1997.forum24.ru/?1-15-0-00000011-000-0-0-1221844706 Государство Кангюй (Кангар) в истории Казахстана]
• [oxus-hotel.com/category/gosudarstvo-kangiuy/ Государство Кангюй]
• [www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1121927520 Kazakhstan today. «Археолог Подушкин нашел на юге Казахстана не разграбленное коллективное захоронение эпохи Кангюй»]
• [www.lib.tpu.ru/fulltext/v/Bulletin_TPU/2002/v305/i7/02.pdf Абдуманапов Р. А. «К вопросу происхождения кыргызского племени Кангды»]
• [j-times.ru/arxeologiya/v-kazaxstane-obnaruzhena-mogila-voina-nomada-v-polnom-boevom-vooruzhenii.html В Казахстане обнаружена могила воина-номада в полном боевом вооружении]
• [www.litgazeta-kz.com/index.php?option=view&id=164 Литературная газета Казахстана. Нурсан АЛИМБАЙ. ТАБЛИЧКИ ИЗ КУЛЬТОБЕ]

Отрывок, характеризующий Кангюй

В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.