Кандыбин, Дмитрий Яковлевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Яковлевич Кандыбин

диввоенюрист Д. Я. Кандыбин
Дата рождения

1889(1889)

Место рождения

село Касторное, Воронежская губерния, Российская империя

Дата смерти

1955(1955)

Место смерти

Советский Союз

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

ВЧК-ОГПУ-НКВД, ВКВС

Годы службы

19181950

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Гражданская война в России

Награды и премии
Связи

В. В. Ульрих, В. В. Буканов

Дмитрий Яковлевич Кандыбин (1889, село Касторное, Воронежская губерния — 1955, Советский Союз) — сотрудник ВЧК-ОГПУ-НКВД и ВКВС СССР, диввоенюрист.





Биография

Член РСДРП(б) с 1917. Февральская революция застала в Чернигове, губернский партийный комитет направляет в Минск, где избирается председателем уездного комитета партии. В 1918 возглавил путём избрания волостной комитет РКП(б) в родном селе.

С 1918 в ВЧК при СНК РСФСР. С марта 1921 по 6 февраля 1922 председатель Воронежской губернской ЧК. С 6 февраля 1922 по 1923 начальник Воронежского губернского отдела ГПУ. С 26 августа 1927 по 18 августа 1931 начальник Татарского областного отдела ГПУ. С 18 августа 1931 по 10 апреля 1932 полномочный представитель ОГПУ при СНК СССР по Татарской АССР.

Идея создания первого спортивного общества в Татарии родилась в коллективе чекистов. Руководил ОГПУ в те годы Дмитрий Яковлевич Кандыбин, который лично уделял особое внимание физической форме сотрудников, профессиональной и военной подготовке.
[1]

По результатам расследования М. П. Шрейдером дела о хищении спирта на пороховом заводе, в котором было замешано свыше 100 человек, в том числе 39 работников ГПУ, и проверкой этих сведений комиссией ЦК под началом М. Ф. Шкирятова, выезжавшей в 1932 в Казань — был снят с должности и уволен из органов государственной безопасности, причём дело разбиралось на Политбюро ЦК.

С 1935 по 1945 член Военной коллегии Верховного Суда СССР.

Репрессии

В 1950 арестован.

После смерти И. В. Сталина обвинялся в содействию массовым расстрелам, однако поскольку данные судебные решения выносились на основании постановления Государственного Комитета Обороны СССР — высшего в тот период времени органа государственной власти, действия В. В. Ульриха, В. В. Буканова, Д. Я. Кандыбина состав какого-либо преступления не содержат. На этом основании, руководствуясь пунктом 1 статьи 208 и статьи 209 УПК РСФСР уголовное дело на означенных судей было прекращено на основании пункта 2 статьи 5 уголовно-процессуального кодекса РСФСР.

Звания

Напишите отзыв о статье "Кандыбин, Дмитрий Яковлевич"

Примечания

  1. [dinamo-tatarstan.ru/main/%D1%81%D0%BE%D0%B1%D1%8B%D1%82%D0%B8%D1%8F/dinamo_tatarstan_80let/wins_history ОГО ФСО «Динамо» Республики Татарстан — история побед]
  2. Постановление СНК СССР № 0170/п от 22 февраля 1938.

Литература

Ссылки

  • [www.knowbysight.info/KKK/03007.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]
  • [www.poskastornoe.narod.ru/hystory5.html Касторное в XX веке — За власть Советов]
  • [g-to-g.com/index.php?version=rus&module=5&filter=veterans Книга Памяти > Ветераны]
  • [dinamo-tatarstan.ru/main/%D1%81%D0%BE%D0%B1%D1%8B%D1%82%D0%B8%D1%8F/dinamo_tatarstan_80let/wins_history Руководители ФСО «Динамо» послевоенных лет]
  • [rosgenea.ru/?alf=11&serchcatal=%CA%E0%ED%E4%FB%E1%E8%ED&r=4 Центр генеалогических исследований]

Отрывок, характеризующий Кандыбин, Дмитрий Яковлевич

«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.