Каниц, Феликс Филипп

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Феликс Филипп Каниц
Место рождения:

Пешт, Австрийская империя

Фе́ликс Фи́липп Ка́ниц (нем. Felix Philipp Kanitz; 2 августа 1829, Пешт — 5 января 1904, Вена) — австрийский географ и этнограф, прозванный «Балканским Колумбом». Еврей, принявший христианство[1].

Учился изобразительному искусству в Венском университете. С 1858 по 1889 год совершил множество путешествий по Балканскому полуострову, первоначально — в качестве художника газеты «Illustrierte Zeitung»: Каниц был превосходным рисовальщиком. Он бывал в Боснии, Герцеговине, Черногории, Сербии, в населённых болгарами местностях Турции (ещё до обретения Болгарией независимости), подробно и с большой симпатией описывая жизнь и быт южнославянских народов, выражая недовольство турецким владычеством — настолько, что экземпляры его книги «Дунайская Болгария и Балканы» (нем. «Donau-Bulgarien und der Balkan»; 1860, русский перевод 1876) были преданы в Стамбуле сожжению.

По мысли Каница в Вене был основан Восточный музей (1874), где молодые болгары готовились к учительской должности. Живо интересуясь Русско-Турецкой войной 1877—78, Каниц протестовал против некоторых статей Берлинского конгресса и всегда стоял за автономию Восточной Румелии.

Каниц пользовался огромным уважением на Балканах. В 1902 году он стал одним из первых почётных граждан города Ловеч. Село в Болгарии, недалеко от Видина, до сих пор носит его имя.

Напишите отзыв о статье "Каниц, Феликс Филипп"



Ссылки


Примечания

  1. [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=87&letter=K Kanitz, Felix Philipp] Jewish Encyclopedia, Funk and Wagnalls, 1901—1906.

Напишите отзыв о статье "Каниц, Феликс Филипп"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Каниц, Феликс Филипп

Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.